Василий Хомченко - При опознании - задержать

• Название: При опознании - задержать
• Автор: Василий Хомченко
• Жанр: История

---

Слукин не вызывал в Силаеве неприязни, он привык к нему, порой тот бывал ему даже симпатичен и было его по-человечески жаль - бьется, бьется человек, начальство подгоняет, а дело ни с места. Случалось, что им обоим надоедал допрос и они разговаривали на далекие от следствия темы. Вспоминали свою службу в кавалерии. Слукин, который также служил кавалеристом, рассказывал о своей дуэли - стрелялся с однополчанином из-за женщины. Оба поступили разумно - стреляли в воздух, помирились, и про дуэль начальство не узнало. "А недавно встретился с тем офицером, и отправились вместе с визитом к бывшей даме сердца, виновнице дуэли, - смеялся Слукин. Дама наша теперь пудов семь весит".

Однажды, в такие вот мирные минуты, Слукин, невольно оглянувшись на дверь, обитую войлоком и кожей, тихо спросил:

- Скажите, как на духу, вы, революционеры, правда верите в революцию?

- Вся молодая Россия жаждет революции и верит, что она сбудется, - так же тихо ответил Силаев:

- И вместо монархии наступит народовластие?

- Обязательно наступит. Революция неотвратимо приближается.

- Ну, а что тогда будет с нами, с чиновниками, которые честно служат монарху и России? Поменяемся с вами местами?

- Видать, так, - усмехнулся Силаев.

- Неужели вы надеетесь пошатнуть и разрушить такую скалу, как наша держава?

- Разрушаются и скалы. Выветриваются, трескаются и разваливаются. Скале кажется, что она нерушима, монолитна, она не видит, что ее подтачивают капли воды, снег, ветер, солнце...

Слукин резко встал, принялся ходить по кабинету, громко, нервно заговорил, сдерживая себя, чтобы не раскричаться.

- Вот это ваше стремление разрушить отчизну и есть самое главное преступление. Вам наплевать на судьбу родины - пусть разваливается Россия, лишь бы вам очутиться наверху, уцепиться за кормило власти, добиться своих эгоистических целей. Вас не судьба народа тревожит, вам нужна власть. Россия - великая, могущественная держава, с ней считаются, ее уважают другие страны. А раз она великая, могучая держава, то в ней должна быть и могучая власть, собранная в один кулак... Вы хотите народу добра, так и приносите его, возделывайте ниву народного просвещения, изобретайте машины, которые облегчали бы людям труд. Бомбами добра не сделаешь, каждый сознательный русский должен быть патриотом России. Таких патриотов у нас много, на них и держится государство, они служат ему верой и правдой, стоят на страже его порядков, даже если им самим кое-что в этих порядках не нравится. Скажите, а в родном доме всегда всем нравятся порядки, заведенные отцом? Не всегда, но дети не прогоняют отцов, не разрушают семью... Революция, баррикады, бомбы, террор еще никогда не приводили к гармонии в государстве и не приносили счастья народу. Общество движется к прогрессу постепенно. Вы же не будете оспаривать того, что теперешние порядки намного лучше тех, которые были у нас тридцать, двадцать лет назад. А через десять лет порядки станут еще лучше. Так кому же выгодно разрушать Россию? Только не русскому человеку, не русскому народу.

- Всякая революция ускоряет процесс перемен в обществе, - осторожно заметил Силаев. - Революция - толчок.

- Ускоряет, но с какими жертвами. Что принесла Франции якобинская революция? Террор и насилие, еще большее, чем при королях... Меня вот что удивляет, и не могу с этим примириться. Почему у нас, особенно в последнее десятилетие, почти каждый интеллигент почитает своим долгом бранить государственные устои и порядки? Почему не написано ни одной патриотической книги - романа, повести, рассказа, где главным героем был бы блюститель существующего строя, скажем, чиновник, занимающий высокую должность? Если же показывают таких чиновников или вообще хранителей порядка, так лишь в отрицательном свете - этакими ничтожными, тупыми, жестокими злодеями. А ведь эти-то патриоты и служат России не за страх, а за совесть, первые гибнут от ваших бомб, в них первых вы стреляете...

Слукин вернулся к столу, сел, бледный, взволнованный, достал дрожащими пальцами из портсигара папиросу, жадно закурил. Сказал, не поднимая глаз от стола, точно стыдясь:

- То, что я говорил, к следствию не относится. Прошу не принимать во внимание.

И пошел обычный допрос, вопросы, касающиеся только дела, записи в протокол, долгие мучительные паузы.

Прошло еще несколько допросов, еще несколько протоколов было написано Слукиным, но ничего нового Силаев ему не рассказал. Устав от допросов, а допрашивал он, естественно, не одного только Силаева, Слукин однажды, придя в отчаяние, сердито сказал:

- Как вы меня, Сергей Андреевич, мучаете. Как мы надоели друг другу. Одно из двух: или признавайтесь чистосердечно, помогите мне кончить следствие или, в конце концов, убегайте из тюрьмы. Убежите - и я приостановлю дело, пока вас не поймают.

Слова эти оказались пророческими - Силаев бежал.

...И вот Силаев сидит в овраге, в кустах, на свободе.

Дно оврага заросло густой высокой травой и кустарником, по краям стоят старые вербы, видно, их посадили, чтобы не размывало склоны. Трещат в траве кузнечики, некоторые вскакивают ему на руки, на сапоги. Вскочит, посидит, потрет ногой об ногу, пострекочет и спрыгнет. И повсюду краснеет смолка. Силаев сорвал несколько липких цветков, воткнул в петлицу вицмундира. Полюбовался бутоньеркой, улыбнулся - воля!

Представил, какой шум-тарарам сейчас в тюрьме, как шныряют по городу сыщики, переодетые жандармы, рыщут по улицам, по дворам, расспрашивают, приглядываются, ищут бежавшего. Предупреждены полицейские, дворники, будут задерживать всех стриженых...

Овраг спускался к реке Клязьме. С того места, где сидел Силаев, он видел полоску мерцающей под солнцем воды и песчаный, желтый, как просо, безлюдный бережок. Силаев знал, что ему, хочешь не хочешь, придется возвращаться к людям. Без их помощи, без документов, одежды, в которую он мог бы переодеться, без денег выбраться из города очень мало шансов. И он стал следить за берегом, за рекой, не придет ли кто на пляж купаться и загорать. Сидел, ждал, но никого не увидел. Решил перебраться поближе к берегу, полез через кусты. Чем ближе подходил к реке, тем шире она открывалась перед глазами. Оказался в молодом осиннике, в котором светились и белокожие тела берез. В этом осиннике Силаев и остановился. Возбуждение и радость, охватившие его сразу после побега, теперь угасли. Понял, что не менее важное и трудное - впереди.

Захотелось есть - время обеда давно прошло. Сорвал листик щавеля, пожевал, стало кисло во рту. Вот и с едой задача, где ее достать?

К концу дня погода стала меняться. Поднялся ветерок, сперва легкий, с приятной прохладой, потом ветер покрепчал, стал порывистым и сырым. Небо, до тех пор чистое, посерело, откуда-то появились тучки, они набухали и сливались друг с другом. Шло к дождю и не к тихому, летнему, а к ливню. Зашелестело, зашуршало в кустах, осины закачались, залопотали листьями и, казалось, вместе с кустами и волнами травы побежали вслед за ветром за реку, на луг и еще дальше, туда, где темнел лес. Все стремилось на вольный простор, бежало, летело, спасалось бегством; туда же неслись тучи и птицы... Вот и ему бы так помчаться, подхватил бы его ветер и понес неважно куда, лишь бы подальше...

Потемнело - овраг стал страшным и зловещим. Невольно подумалось, что в такие овраги водят расстреливать.

Силаев оглянулся по сторонам, ища, где бы спрятаться, когда хлынет дождь. Никакого укрытия поблизости не заметил и стал пробираться еще ближе к реке, может, там есть какая-нибудь лодка. И вот на берегу, на песчаной отмели, увидел девушку в красном. Она сидела спиной к нему на перевернутой вверх дном лодке с раскрытой книгой на коленях и глядела на воду. Ветер трепал подол ее красной юбки, плотно обвивая ноги, взметал золотисто-рыжие густые волосы, а она сидела неподвижно, как статуя. Несколько минут Силаев следил за ней, нетерпеливо ждал, когда же она повернется в его сторону, хотел увидеть, кто она и какая она. И подумал, что, может, она и есть тот человек, которого послал ему бог. Все равно придется к кому-нибудь обращаться за помощью. Так какая разница - к кому. И Силаев вдруг поверил, инстинктивно почувствовал, что в ней, в этой девушке в красном, и есть его спасение, она выручит, поможет в беде. Не снимая халата и фуражки, пошел к ней напрямик. Шел и боялся напугать, как птичку или ящерку, своими шагами, неосторожным словом, молил бога, чтобы девушка не убежала от него.

Она услышала шаги и быстро, тревожно обернулась. Не доходя шагов десяти, Силаев остановился, улыбнулся как можно дружелюбней и молча поклонился. Она так же молча кивнула в ответ и пристально поглядела на Силаева широкими, синими с чернотой в глубине глазами.

- Добрый день, - сказал, подходя, Силаев. - Вас сейчас дождь застигнет.

- Застигнет, - согласилась девушка - было ей не больше девятнадцати. А я и жду ливня и грозы.

- Вот как? - удивился Силаев, чувствуя себя неловко под ее пристальным взглядом. - "Разглядывает, кто я и почему тут", - подумал он.