Вильям (Уильям) Виллис (Уиллис) - На плоту через океан

• Название: На плоту через океан
• Автор: Вильям (Уильям) Виллис (Уиллис)
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1959

Американский моряк немецкого происхождения Вильям Виллис (Уильям Уиллис) считается одним из наиболее старых мореплавателей, проделавших одиночные путешествия. Представлена хроника первого плавания У. Уиллиса на плоту из семи бальсовых бревен, названном "Семь сестричек", от берегов Перу через Тихий океан до островов Самоа (23 июня — 12 октября 1954 г.). Спутниками шестидесятилетнего мореплавателя были только кошка и попугай.

В знак признания замечательного путешествия на плоту "Семь сестричек" на протяжении 6700 миль, от Перу до Самоа, Уильяму Уиллису был вручен диплом Нью-Йоркского клуба приключений, в котором Уиллису присвоено почетное пожизненное членство.

"На плоту через океан" (The Gods Were Kind) - это первая книга знаменитого одиночного мореплавателя Уильяма Уиллиса переведенная и изданная на русском языке. (Начиная с 60-х годов, имя и фамилию автора (William Willis) переводчики стали переводить на русский как "Уильям Уиллис").

На русском языке данный труд был издан только один раз. В дальнейшем был опубликован перевод книги-хроники второго путешествия У. Уиллиса "Возраст не помеха" (An Angel On Each Shoulder), выдержавший два русскоязычных издания в 1969 и 2003 гг.

---

Когда-то, еще мальчишкой, я плавал на борту гордого парусника, оставлявшего за собой пенный след в течении Гумбольдта и летевшего под пассатом с поставленными бом-брамселями [59] и лиселями [60], и теперь мне виделось это судно, словно гигантский призрак на фоне облаков.

Куда делись они, эти могучие парусные суда, плававшие на север от мыса Горн, из европейских портов и с атлантического побережья? Их нет больше, они затонули под приливами времени вместе с плававшими на них железными людьми. Они выбиты с океанов артиллерийским огнем, штормами или разбиты на скалах подветренных берегов. Их нет больше! В Америке несколько уцелевших парусников заняты перевозкой гуано из Перу. Они курсируют вверх и вниз вдоль побережья. Теперь это старые, не годные к плаванию суда, хотя они все еще несут паруса...

Акулы так и сновали вокруг плота. Длинный Том все еще был здесь, он окончательно стал моим постоянным спутником. Он держался у самого борта плота, все на том же месте, двигаясь, словно тень, и не спуская с меня глаз. Конечно, я мог бы избавиться от него, поймав на крючок, но я решил не заниматься ловлей акул; от них на плоту бывает большой беспорядок. Кроме того, я не хотел создавать на "Семи сестричках" атмосферу убийства. Достаточно того, что приходилось заниматься ловлей дельфинов. Всякий раз, как я вытаскивал дельфина из воды, мне было не по себе — жалко было уничтожать такую красоту, созданную природой. Но со мной была Микки, стоявшая словно безработный в очереди за бесплатным питанием.

Между прочим, акулы далеко не так свирепы, как барракуды [61], но все же доверять им нельзя. Их поведение никак невозможно предсказать. Я видел, как одна акула бросила голову дельфина и вместо нее проглотила чулок, смоченный в керосине, которым я пользовался для чистки фонаря.

Мои руки и пальцы были в таком виде, как если бы я месяцами работал в доках. Ногти были обломаны, обе кисти покрыты болячками, ссадинами и мозолями от непрерывной работы. От постоянного усилия удержать равновесие мои ноги затвердели, как у индейцев-носильщиков, рысью пробирающихся через Анды с огромной ношей за спиной.

Вскоре после захода солнца, когда на небе еще горела оранжевая полоса, набежал черный шквал. Я подумал было, что мне предстоит провести еще одну тяжелую ночь, каких я немало пережил за время плавания, но вскоре небо прояснилось и взошла луна. Казалось, в это время года в этих широтах не бывает дождей — до сих пор не выпало ни одной капли, а между тем я мечтал о дожде.

Микки сидела около лебедки, освещенная луной, и смотрела тоскующим взглядом. Уже около часа она терпеливо ожидала, когда я приду на нос, чтобы отвязать ее и взять к себе на корму. Это всегда было для нее радостным событием. Если бы я пришел на нос и сказал ей: "Этой ночью ты не должна находиться на палубе — погода штормовая, я буду очень занят и, бегая взад-вперед, еще нечаянно наступлю на тебя", Микки была бы удовлетворена и забралась бы под лебедку, стараясь не попадаться мне на пути.

Икки, иногда молчавший целые дни напролет, сегодня угостил меня новым номером, он всегда откапывал что-нибудь новенькое из своего богатого событиями прошлого. На этот раз он представил что-то вроде сценки в баре. Теперь я уже познакомился с его биографией. Как видно, немного времени ему пришлось прожить в порядочном обществе.

Говорят, попугаи живут сто лет и даже больше. Судя по обширности репертуара Икки, он прожил около столетия. На днях он напугал меня, закричав, как ребенок, которому закатили шлепок за проказы. Я бросился посмотреть, что случилось, опасаясь, что Микки вцепилась ему в горло. Но все было благополучно, попугай сидел в клетке и болтал, по-видимому предаваясь воспоминаниям. Как только я оставил его одного, он принялся исполнять роль старой ведьмы, один из своих коронных номеров. В этой сценке леди была пьяным-пьяна, цеплялась за бутылку, словно кто-то ее отнимал, и слышно было, как у нее стучат зубы. Изображая старуху, попугай извергал поток бранных слов с такой яростью, что голова у него дрожала. Свою руладу он закончил криком, потрясшим до основания мачты. Но по временам Икки сидел безмолвно, словно молодой индеец, наблюдая за всем происходящим вокруг своими живыми красными глазами.

Когда я сказал морякам-перуанцам на базе, что прихвачу с собой попугая и кошку, они спросили меня, как я назову их. "Айк и Майк", — ответил я. Моряки немного затруднялись произносить эти имена на испанский манер, и я написал их на клочке бумаги.

— А! — воскликнули они. — Икки и Микки!

— Вот-вот, — подхватил я, — Икки и Микки.

С именами Айк и Майк связан один период моей жизни. Это было еще в 1920 году. Моя семья продала наше маленькое ранчо в Техасе, и мы переехали жить в Сан-Франциско. Там я поступил работать на верфь клепальщиком. Однажды крошечный кусочек стали отлетел от раскаленной заклепки и попал мне в глаз. Я не обратил на это должного внимания. Но спустя несколько дней был вынужден прекратить работу. С помощью магнита врачи извлекли кусочек из моего глаза. Оказалось, что он вонзился в роговую оболочку и вызвал воспалительный процесс. Мне пришлось в течение шести месяцев ежедневно посещать врача. Один глаз был у меня забинтован, но другим я хорошо видел.

Впервые в моей жизни, с тех пор как я оставил школу, у меня не было никакого занятия, и от нечего делать я принялся рисовать. Я нарисовал серию юмористических рисунков к детским рассказам и назвал эту серию "Айк и Майк".

После того как мой глаз зажил, оставив на память шрам и ухудшившееся зрение, я вернулся в Техас и поступил на работу в Галвестонские доки. Когда работы было мало, я продолжал трудиться над своей серией "Айк и Майк", надеясь, что в один прекрасный день мне удастся продать рисунки. В 1923 году в Кливленде я познакомился с одним из лучших американских карикатуристов.

"Продолжайте упорно работать, — сказал он, — и вы добьетесь успеха. Я окажу вам полную поддержку". Я было принялся работать, но перспектива провести жизнь в большом городе, оторванном от природы, испугала меня. В течение целой недели я боролся с самим собой, часами вышагивая по улицам шумного города. В конце концов я вернулся в Сан-Франциско, чтобы полуизгнанником бродить по долинам Калифорнии, но быть счастливым...

Вот какая история была связана с именами Айк и Майк, или Икки и Микки, как предпочитали называть попугая и кошку перуанцы.

...Я всматривался в океан и в облака, проносившиеся надо мной вереницей. Крупные созвездия появлялись и проносились по небосводу, словно фантастические всадники.

Каждая ночь, проведенная на "Семи сестричках", казалась мне прекрасней предыдущей.

Глава XIX. Нас окружают рыбы

С юго-востока надвигался шторм. По всему пространству, что охватывал глаз, на поверхности океана двигались длинные глубокие водяные "долины". Высоко в небе с бешеной скоростью неслись причудливо очерченные тучи, словно кони, подхлестываемые свирепыми наездниками — ветрами. Все напоминало погоду в северной части Атлантического океана. Где-то в стороне дул сильный ветер, но я не склонен был его избегать. Я хотел пробраться на запад, пока стояла зима. Возможно, что мне придется убавить паруса до наступления ночи. Направляясь к островам Самоа, я сокращал свой путь, но мне все еще оставалось проплыть около трех с половиной тысяч миль. Было 22 августа — прошло ровно два месяца с тех пор, как я отплыл из Кальяо.

В это утро мне следовало бы заняться рыбной ловлей, но я решил отложить ее до завтра.

Мы все еще питались пойманным ранее дельфином, хотя Микки уже воротила от него нос. Казалось, кошка желает лакомиться только свежей рыбой. Завтра я поймаю другого дельфина. Ловля доставалась мне тяжело. Если же на крючок попадалась здоровая рыбина, то возня с ней напоминала игру с динамитом.

В это утро вокруг плота снова появилось множество акул. Очевидно, они приплывали к плоту целыми стаями, когда менялась погода. Сейчас рядом с плотом плыло семь акул одинаковой величины, длиною около пяти футов. Они шли клином, держась на равном расстоянии друг от друга. Казалось, они не шевелили ни одним плавником.

Накануне вечером я видел двух китов. Мне думается, они путешествуют парами, только один раз я видел кита-одиночку. До сих пор я встречал лишь небольшие особи, длиной от тридцати до сорока футов; скорее всего это кашалоты. У них коричневые бочкообразные туши, как у гиппопотамов. Они близко подплывали к плоту, но никогда не касались бревен, и я мог заглядывать им в дыхала. Это самые миролюбивые обитатели океана; целыми часами они играли вокруг меня, выскакивая из воды и громко фыркая. Им нравилось плыть в пенящемся следе плота, как раз позади руля, там они обычно и ныряли. Чаще всего киты появлялись по вечерам, и, пока я добирался до фотоаппарата, чтобы сфотографировать их, уже смеркалось. Они приплывали с юго-востока и удалялись к северо-западу.