Рэй Брэдбери - Мгновение в лучах солнца

• Название: Мгновение в лучах солнца
• Автор: Рэй Брэдбери
• Жанр: Научная Фантастика

Семейная жизнь не всегда складывается гладко и девушка, порхавшая до брака мотыльком, вынуждена таскать тяжелые чемоданы за супругом. Глаза ее следовали за этими двумя золотисто-желтыми существами, крылья их бились все медленнее… Вдруг рот ее задергался, рука закачалась, словно маятник, пальцы взлетели вверх и обрушились на бабочек, сжимая их все крепче и крепче… Откуда-то из горла рвался крик, но ей удалось подавить его… Рука разжалась сама по себе, и два маленьких комочка яркого порошка упали на блестящую плитку, которой был вымощен двор.

---

Рэй Брэдбери Мгновение в лучах солнца

Они приехали в Отель де лас Флорес в жаркий день в конце октября. Муж, бледный, высокий, черноволосый, поднялся в их маленький номер, повалился на кровать и закрыл глаза. В это время его жена, молодая женщина лет двадцати четырех, сновала между номером и машиной. Сначала она принесла два чемодана, затем пишущую машинку, огромный сверток с мексиканскими масками, купленными в городе Патскуаре, еще чемоданы, уже поменьше, и небольшие свертки. Она заперла машину, проверила окна и бегом вернулась в комнату, что-то напевая про себя.

— О господи, — сказал муж, не открывая глаз, — ну и кровать, чтоб ее черт побрал. На-ка, пощупай. Я же тебе говорил: проси с мягкими матрацами. — И устало хлопнул по кровати. — Она же как камень.

— Но я не говорю по-испански. — На лице жены появилось удивленное выражение. — Поговорил бы с хозяином сам.

— Ну, вот что, — он чуть приоткрыл свои серые глаза и повернул голову. — Мы как договаривались? Денежные дела, гостиницы, бензин, масло и все такое прочее ты берешь на себя, а нам уже во второй раз попадаются жесткие кровати.

— Извини. — Она начала нервничать.

— Могу я хотя бы нормально спать по ночам?

— Я же сказала, извини.

— Ты что, даже не удосужилась пощупать кровати?

— Они мне показались вполне нормальными.

— Нет, ты все-таки пощупай.

— Нормальная кровать.

— То-то и оно, что нет.

— Ну, может, моя мягче. Хочешь, спи на этой, — предложила она и попыталась выжать из себя улыбку.

— А-а, эта такая же, — вздохнул он, закрывая глаза.

Оба молчали. Наконец она встала, схватила пишущую машинку, чемодан и направилась к двери.

— Куда это ты собралась? — спросил он.

— В машину. Поедем в другую гостиницу.

— Поставь их обратно. Я устал.

— Нет, мы поедем в другую гостиницу.

— О господи! Сядь, мы переночуем здесь, а завтра поедем дальше.

Она посмотрела на вещи, и глаза ее вспыхнули. Поставив пишущую машинку на пол, она закричала:

— К черту! Бери мой матрац. Я буду спать на пружинах.

Он промолчал.

— Бери мой матрац, и хватит об этом, — повторила она.

— А что, на двух удобнее, — серьезно сказал он, открывая глаза.

— Господи, да бери оба, я могу хоть на гвоздях спать, только перестань ныть.

— Ладно, обойдусь. — Он отвернулся. — Это было бы непорядочно с моей стороны.

— С твоей стороны было бы очень порядочно вообще не поднимать шум из-за кровати. Господи, да не такая уж она и жесткая. Почему ты не заснешь, если устал, сколько же можно, Джозеф?

— Тише, тише, — сказал Джозеф, — лучше сходила бы узнать, во что обойдется нам поездка на такси к вулкану Парикутин. И посмотри на небо: если оно голубое, значит, извержения сегодня не будет. Да смотри, чтоб тебя не надули.

— Не бойся, я все сделаю. — Она вышла, закрыв за собой дверь.

Небо над городом было голубым, только на севере (а может, на западе или востоке, она не была уверена) огромное черное облако поднималось от пылающей печи вулкана Парикутин.

Она разыскала таксиста, высокого толстяка с торчащими зубами, и началась торговля.

С шестидесяти песо цена быстро упала до тридцати семи…

Значит, так! Он должен приехать завтра в три часа дня и повезти их к грязно-серым снегам, к местам, где выпал вулканический пепел и царствовала пыльная зима. Правильно ли он ее понял?

— Si! Senora, esta es muy claro, si! [да, синьора, все ясно (исп.)]

— Bueno [хорошо (исп.)]. — Она дала ему номер их прощалась…

Сама того не замечая, женщина погружалась в город, омывавший ее со всех сторон, словно медленная и молчаливая река…

И вдруг тень тревоги пробежала по ее лицу. Она посмотрела на часы: прошло полчаса, как она вышла из гостиницы. Надо было возвращаться.

В самом конце гостиничного дворика продавали прохладительные напитки. Купив четыре бутылки кока-колы, она открыла дверь их номера:

— Мы выезжаем завтра в три часа.

— Сколько дала?

— Всего лишь тридцать семь песо.

— Хватило бы и двадцати. Нечего давать этим мексиканцам возможность обманывать себя.

— Я же богаче их, и если кто заслуживает быть обманутым, так это мы.

— Да при чем тут это? Просто они любят торговаться.

— Когда я с ними торгуюсь, то чувствую себя скотиной: к чему поднимать шум из-за доллара!

— Доллар есть доллар.

— Я заплачу доллар из своих денег, — сказала она. — Хочешь воды?

— Что у тебя там? — Он поднялся и сел на кровати.

— Кока-кола.

— Ты же знаешь, я не люблю кока-колу. Отнеси две бутылки назад и возьми апельсиновый сок. Как вулкан, действует?

— Да.

— Ты спрашивала?

— Нет, посмотрела на небо. Оно все в дыму, того и гляди, лопнет от дыма.

— А как мы можем быть уверены, что извержение будет завтра?

— Никак. Если не будет, отложим поездку.

— Я тоже так думаю. — Он опять лег.

Она принесла две бутылки апельсинового напитка.

— Что-то он не холодный, — глотнув, сказал муж…

Ужин подали им во дворе: мясо прямо со сковородки, зеленый горошек, блюдо риса по-испански, немного вина и персики со специями на десерт.

После ужина они вышли на площадь. Zocalo [площадь (исп.)] была в зелени. На эстраде, украшенной бронзовыми завитками, свистел, трубил, гудел и ревел оркестр. Сколько людей, сколько красок! Площадь словно расцвела Оркестр разразился Yanki Doodle [ «Янки Дудл» (муз.)], это привело ее в восторг и широко улыбаясь, она повернулась к мужу, напевая что-то вполголоса.

— Ты ведешь себя, как туристка, — сказал муж.

— Просто мне хорошо.

— Не будь по крайней мере дурой.

Мимо них медленно проходил торговец серебряными безделушками. Джозеф осмотрел его товар и выбрал браслет — очень изящную, изысканную вещицу.

— Сколько? — спросил он продавца.

— Veinte pesos, senor [двадцать песо, сеньор (исп.)].

— Ничего себе, — с улыбкой сказал муж по-испански. — Я дам тебе за него пять песо.

— Пять песо?! Я умру с голоду.

— Не торгуйся с ним, — сказала жена.

— Не вмешивайся, — все так же улыбаясь, ответил муж. — Пять песо, сеньор, — повторил он продавцу.

— Нет, нет, десять!

— Ну, хорошо, я даю вам шесть, и ни песо больше.

— Берите за шесть, сеньор, согласен.

Мужчина засмеялся.

— Дай ему шесть песо, дорогая.

Негнущимися руками она вынула бумажник и протянула торговцу несколько банкнот.

— Надеюсь, ты доволен?

— Еще бы, за доллар и двадцать пять центов я купил браслет, стоящий в Америке тридцать долларов!

— Должна признаться, я дала этому человеку десять песо.

— Что ты сказала? — муж перестал улыбаться.

— Я дала ему десять песо, — повторила жена, — но ты не волнуйся, в счет, который я представлю тебе в конце недели, они не войдут, это пойдет из моих денег.

Он ничего не ответил, только опустил браслет в карман.

Теперь настал ее черед отодвинуться от него и замолчать.

— Я устал, пойду в номер, — сказал муж.

— Мы же проехали от Патскуаре всего сто миль.

— Что-то у меня опять першит в горле. Пойдем.

Они вернулись в гостиницу, вошли в номер и разделись.

— Прости меня, — сказал он, — я так устал. Ужасно дергаюсь, когда веду машину, потом мы плохо говорим по-испански. К вечеру я превращаюсь в комок нервов.

— Да, — сказала она.

Внезапно он пододвинулся к ней, крепко прижал к себе, положил голову ей на плечо и, закрыв глаза, горячо, страстно зашептал:

— Ты же знаешь, мы всегда должны быть вместе, что бы ни случилось. Я тебя очень люблю. Если тебе трудно со мной, прости меня. Все наладится, должно наладиться.

Она пристально смотрела через его плечо на пустую стену, как бы олицетворявшую этот момент ее жизни: огромное пустое пространство, где не за что ухватиться. Она не знала, что делать, как отвечать ему. То, что было у нее на душе, выражали глаза, все глубже уходившие в пустоту стены…

Он прижал ее к кровати.

— Знаешь ли ты, как одиноко мне становится, когда мы спорим и ссоримся?

Он ждал ответа, но она молчала. В его голосе послышалось ей такое, от чего почудилось, будто сидит она в поезде, а он стоит на платформе и говорит: «Не уезжай». Она в смятении кричит в ответ: «Это же ты сидишь в вагоне! Ты! А я никуда не уезжаю!..»

В три часа утра она проснулась и уже не могла заснуть. В комнату вливалась прохлада глубокой ночи. Она прислушалась к дыханию мужа и почувствовала, как весь мир уходит куда-то далеко…

Они прожили вместе пять лет, и за все это время ни на день не разлучались; она никуда не ходила одна, он был рядом с ней всегда, наблюдал, критиковал и ни разу не разрешил отлучиться больше чем на час, не потребовав от нее полного отчета. Иногда, чувствуя себя при этом воплощением зла, она украдкой, никому не сказав, уходила в кино на ночной сеанс и, глубоко вдыхая воздух свободы, наблюдала, как люди, куда реальнее ее, двигались по экрану.