Сергей Аверинцев - Сергей Сергеевич Аверинцев

• Название: Сергей Сергеевич Аверинцев
• Автор: Сергей Аверинцев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-94242-027-0

Верстка моих старых записей с рассказами и разговорами Алексея Федоровича Лосева заканчивалась, когда пришло известие о кончине Сергея Сергеевича Аверинцева. Говорить об одном, не вспоминая о другом, стало невозможно. Поэтому, а не по какому-нибудь замыслу, эти два ряда записей оказались рядом, связанные между собой толь­ко тем, что оба созданы захваченностью перед лицом удивительных явлений, в конечном счете явлений Бога через человека, и уверен­ностью, что в нашей жизни надо следовать за звездами.

Не бывало, чтобы где-то был Аверинцев и это был не праздник или событие. Поэтому говорить о его достоинствах это одно большое дело, для которого надо читать его книги, задача на будущее. А по­нять, кто он был, это другое дело, дело веры. Все чувствовали, что нехорошо было встретиться с Аверинцевым и не думать потом о нем, в крайнем случае просто записать. Кто так не делал.

Поскольку магнитофона у меня никогда не было, ничто в этих пересказах, даже взятое в кавычки, нельзя считать прямой речью Сергея Сергеевича. Я отвечаю только за то, что ничего не добавлял от себя, когда посильно записывал услышанное и увиденное.

---

23.6.2003. Совершенно исключено быть фамильярным с Зализ­няком. С О.А.С. С Аверинцевым. С О. собственно тоже.

16.8.2003. Зализняк. Вспоминаю Аверинцева в храме Передел­кина с диким сумасшедшим взглядом (он прислушивался, на каком языке говорят). Это один (toute pensee) бьющийся ум, и он встречает кору; допустим земную. Ток (свет) возвращается к себе. Он не мо­жет пробить вещество иначе как жизнью, жизнь ничем другим как мыслью. Её богатая, играющая природа захватит много; мало ли что встречает и должна поднять мысль.

11.11.2003. «Благовещение» Аверинцева в «Новом мире», 1990. Длинно так, словно он не чувствует вовсе, что сидит на искусственных

408

приемах. Среди конечно богословской выверенности. — О.А. С. рассказывает: он приехал на ученый совет в Риме и сел закинув голову назад молча. Его так и не спросили ни слова, очнувшись только в конце, это может быть через 100 минут. Итальянские вра­чи сказали, что если бы 20-30 минут раньше, инфаркт не перешел бы в кому. Почему он сам не сказал: «Господа, мне плохо». Грузное большое тело ровно сидит откинувшись. Сейчас он никого не узнает кроме может быть Натальи Петровны. Улучшения ожидают не ско­ро, месяцы или... — Пять лет назад я его видел в Вене, среди своих. Памятливость, спокойствие, безусловно компетентный профессор. Несколько тихих студентов. Волшебная О.А.С. читает «Путешествие в Тарту». Потом мое странное немецкое говорение. Он слушал и только молчал.

19.11.2003. Сон. Надо подняться в горы, хотя солнце скоро захо­дит, и взглянуть сверху на море. Люди идут, их много, среди них Аверинцев — с рюкзаками.

24.2.2004. Пишу в «Российскую газету»:

Дорогой Алексей,

к сожалению действительно кроме выкриков у меня ничего не получается сказать на заказанную Вами тему. Через какое-то время будет наверное уместно напечатать что-нибудь из моих давних запи­сей об Аверинцеве, но это потом. Так что извините.

Нам этот конец не нужен, для нас он беда, от какой трудно дела­ется дышать. Какой ни какой, наш космос держался всегда немно­гими тайными хранителями; может быть, самого надежного из них теперь не стало, раньше времени, без природной необходимости, в подтверждение нашего общего глубокого неблагополучия. Я помню, как первой же услышанной лекции Аверинцева было достаточно, чтобы переменить мой ум, увести от механики к живой продолжаю­щейся истории. В тот же, кажется, день еще и после лекции я увидел его выходящего с Большой Никитской на Моховую. Он меня не видел и ничего не видел, глядя с наклоном головы куда-то вверх. На кремлевские звезды? Он сам не знал, двигаясь знакомой дорогой как во сне. Этой мечтательной потерянности, нездешних просторов нам не хватало. Он входил желанным странником как домой в жилища средиземноморской, нашей культуры, и пространство раздвигалось.

409

Тоном само собой разумеющегося недоумения он мог сказать сов­ременнику, пришедшему с ним знакомиться: «Но я должен сейчас заниматься арамейским», и это звучало как открывание дверей, не захлопывание их; как приглашение из тесноты обстоятельств на простор. — Кто ценил свободу больше него, не знаю; но менял ли он своенравно разговор, уходил ли вдруг, отменял ли собеседника, всё было напоминанием о воле за порогом наших самодельных тюрем. Однажды он попался в официальном месте на глаза атеисту Крывелеву, который начал его отчитывать за христианство «Философской энциклопедии». Аверинцев, в странном состоянии после ночи бес­сонной работы, неожиданно для самого себя рассмеялся Крывелеву в лицо; тот непонятно как вдруг исчез. Аверинцев никогда не был особенным борцом, ему это не требовалось. Он побеждал просто так, его присутствие было всегда естественным; сам он был склонен исчезнуть разве что только когда его слишком хвалили. Приличия не велели залезть под стол при собственном чествовании, а ловкости сделать это ему хватило бы; его неспортивность и малоподвижность обманывали; как-то при мне он на ходу быстро пересел в маленькой «Ладе» с заднего сиденья на правое переднее; попробуйте как-ни­будь сами. — Аверинцев был нужен всем, далеко не только своим уникальным знанием. Я не знаю, как мы устроимся теперь в холоде­ющем мире без него.

С пожеланиями всего наилучшего.

25.2.2004. Позавчера вечером позвонила О.А.С., в субботу 21 умер Аверинцев. Нам это не надо, уверенно сказал я. Ему это возможно было уже нужно, но для нас обвалилось, дыра в стене. Бахтин, Лосев было еще естественно, но теперь это оголение. Удовольствие, что ты еще живешь? Оно сомнительно. Что еще кроме беды?

4.3.2004. На музыкальном вечере в Дегтярном переулке я читал мои записи об Аверинцеве, потом бегло, глотая, Лосева о музыке. Это задело, но поскольку я говорил не в заоблачном тоне, людей сразу повело так, что после второй реплики, что-то о подробностях комы и нашем ничтожестве перед Аверинцевым, я встал из-за стола и пошел, меня все хорошо поняли и мгновенно умолкли. Но и по­том, за чаем. Публика хочет благоговейно ползти или вдруг тут же бунтовать, кто-то завел речь о том, зачем депутатство Аверинцеву, и

410

сорвался. — Была Марина Густавовна Шпет, которая любезно гово­рила мне, что можно было прочесть и больше.

Я честно передаю Лосева и Аверинцева, точнее многих, никогда почти не ввожу своих рассуждений, ни даже своих мнений, кроме напросившихся сами собой. Это не уменьшает того, что Лосев и Аверинцев тут мои, я беру их на себя, и это естественно, потому что пусть другие сделают лучше. И размежевание мое, оно мне нужно.

6.3.2004. О.А.С. пишет в «Новую газету» и «Наше наследие» об Аверинцеве высоко, отчасти со святостью, de mortuis. Твой путь — дать его живым, без образов кроме впечатлений, печатей, так чтобы мое было только в широте, в вопросе «что же это всё значит».

19.3.2004. Невместимо народу в центре русского зарубежья на Та­ганке, память Аверинцева, его большой фотопортрет, телевидение. Михаила Леоновича Гаспарова нет; С.Г.Б. похудел; Ю.Н.П. очень хорош, благородная надежная долгая старость. У Б. больше нервности, меньше покоя, и он не держал ровно микрофон. Много было из об­щины о.Георгия Кочеткова, где Аверинцев читал проповеди. — Вела красивая О.А.С, одетая в коричневое изысканно. Если не сохранили телесно, начала она, сохраним в памяти. Она не удержалась от вы­соких слов. Она прочитала свои стихи, которые ему нравились, «Во Францию два гренадера», произнося через е. — Евгений Борисович Пастернак, схематически отец, помнит, как второкурсник Аверин­цев попросил даму с 4 курса взять в абонементе для него книги и не мог их отдать; подошло время обходного листа, пришлось навестить его у него дома, где оказалось, что он к книгам прирос до физической невозможности с ними расстаться. Ранний Аверинцев пять минут извинялся прежде чем начать говорить. Женщины, жена Р.Р.Фаль­ка и главное Надежда Яковлевна Мандельштам, склонили его в иу­дейскую сторону, дегероизации, после культа античности. Позднее в Оксфорде Аверинцев увлекся новым английским богословием Клайва Льюиса и Джона Толкина; ища могилу Толкина, которую никто не знал, он дозвонился до ведущего толкиноведа в Англии; ночью завели машину и поехали на красивое кладбище на окраине Оксфор­да. Живой Христос, сказал Евгений Борисович, вот кто вел этого че­ловека. — Английский друг Аверинцева славистка Эвриел Палмер («ее улыбка самая красивая вещь, которую я видел в Англии», ска-

411

зал однажды Аверинцев) рассказывала, как посетив его на квартире в Москве пригласила его в Дарем; он с радостью согласился; там его, уже депутата, сперва боялись. Он написал о Дареме [22] колядку в сред­невековом английском стиле, потом переведенную на английский. Из Дарема на машине проехали в Гейдельберг читать о Гёльдерлине. Аверинцев говорил в Англии о своем повторяющемся кошмаре: он на шатких деревянных мостках над скверным болотом. — Вдумчиво, бережно говорил Сергей Георгиевич Бочаров. Он начал с упомяну­того Евгением Борисовичем аверинцевского приглашения в ИМЛИ: Аверинцев хвалил место, где давно уже работает и знает только пяте­рых человек, которые ему нужны. Он называл себя кабинетным, но был публичный человек[23]. И еще, он говорил что среди драки прятал голову в плечи, в детстве и потом всегда; но вот однажды в разно­образной компании он целый вечер молчал, разговор шел о рок-опе­ре «Jesus Christ Superstar», потом вдруг возник и сказал проповедь о том, как грязна сплошная эротика в этой опере; как хороша девствен­ная чистота, белая. В Верховном совете после речи Сахарова об аф­ганских преступлениях говорил афганский генерал, при чьих словах «Держава, Родина, Коммунизм» все встали кроме троих, Сахарова, Аверинцева и Юрия Власова, который сидел в первом ряду рядом с Аверинцевым; они подружились [24]. С 1990-х годов Аверинцев пошел в публицистику; кажется странно, но то было его служение. Его преж­няя деятельность ослабла, и это была жертва; тогда же, в 1991 году, он заболел, в этот роковой поворотный год. Все помнят его статью о но­стальгии, где он жалеет о временах, когда что-то было еще серьезно. Сергей Георгиевич говорил с Аверинцевым за четыре дня до удара в Вене. Аверинцев жаловался, что много носорогов, что его заставляют гнать русскую литературу для студенточек, троих или четверых, ко­торые притом официально должны писать на него доносы. Случай­но он подглядел один такой. Там ему приписывались два недостатка, совершенное непонимание значения феминистского движения и ча-