Лидия Чарская - Газават

• Название: Газават
• Автор: Лидия Чарская
• Жанр: Русская классическая проза

Персонажи повести Л. Чарской «Газават» — молодой русский офицер, его друг — сын вождя восставших горцев, привязавшийся к России и полюбивший русских, юная страдалица, попавшая в плен к горцам, свирепый и жестокий воин-мюрид, добрая сострадательная чеченка и многие другие — это большей частью лица исторические. Все они группируются вокруг знаменитого вождя кавказских мюридов Шамиля — предводителя в многолетней борьбе горцев за веру и свободу.

---

Вскоре громкие крики врагов огласили сад и двор замка.

Убежище их открыто… Торжествующие мюриды врываются в башню, хватают испуганных насмерть женщин и увозят их в горы, в глухой и недоступный для русских аул, где восемь месяцев томятся они среди диких, жестоких горцев…

И все-таки плен с близкой ее сердцу семьею казался раем сравнительно с тем неизвестным будущим, которое ожидало в одинокой неволе бедную маленькую Тэклу…

Глава 5 Мучители. Белокурая избавительница

— Эй ты, дели мастагата керестень![85] Чего ревешь как раненая зайчиха? Или думаешь, мало ручьев в горах, хочешь прибавить слезами горных потоков?

И Магомет-Шеффи, освещенный пылающим светом своей головни, как темный джин появился на пороге сакли. За ним, лукаво усмехающаяся, стояла Нажабат.

Слезы Тэкли стихли. Она испуганно вскочила со своей циновки, уставившись на детей исполненными страха глазами. Бедная малютка знала, что далеко не к добру этот неожиданный приход двух самых заядлых и отчаянных шалунов сераля. И прежде Магомет-Шеффи и Нажабат появлялись на половине пленниц лишь для того только, чтобы дразнить и мучить княжеских детей. Тэкла не сомневалась, что и теперь они пришли к ней с тою же целью.

— Эй, мастагата керестень, чего выпучила на меня свои круглые плошки! Или ты слепа, как серая сова при свете солнца? Чего ты смотришь, точно я хочу приготовить шашлык из твоего мяса! — снова захохотал Магомет-Шеффи своим резким, грубоватым смехом.

— Из нее невкусный шашлык будет, — вторила ему, разевая рот до ушей, кривоногая Нажабат, — она худа и черна, как голодная волчиха…

— А вот мы попробуем! — не переставая смеяться, вскричал мальчик и выхватил из-за пояса кинжал, с которым у горцев никогда не разлучаются ни взрослые, ни дети.

Тэкла в страхе испустила жалобный крик.

— Господи! Что вы хотите делать со мною! — залепетала насмерть испуганная девочка, смотря во все глаза на своих мучителей. За восемь месяцев плена она успела, как и дети княгини, выучиться кое-как горскому наречию.

— У-у! Глупая кукушка! — засмеялась Нажабат. — Чего трепещешь как пойманная ласточка. Эка невидаль, что Магомет-Шеффи попробует узнать, какого цвета течет кровь в жилах урусов!

И говоря это, она схватила трепещущую Тэклу за руку. Ее брат протянул было кинжал, чтобы напугать еще более обезумевшую от страха девочку. Но в эту минуту глаза его быстро остановились на маленьком блестящем крестике, выглянувшем из-под лохмотьев, наброшенных на Тэклу.

— Вот славная штучка! — сказала он. — Дай-ка мне ее… Я подарю это той из наших девушек, которая станет моей женою, и она наденет эту игрушку себе на лоб между звонкими монетами праздничных украшений.

И он протянул было руку, чтобы сорвать крестик с груди испуганной Тэклы.

Дрожащей ручонкой маленькая грузинка схватилась за грудь. Весь ее страх разом пропал. Большие, вымученные горем, черные глазенки с негодованием и гневом уставились в самые зрачки мальчугана. Оскорбленная до глубины души в своем религиозном чувстве, она забыла о том, что ждет ее в случае непослушания, и только старалась всеми силами спасти свой крестик.

— Не смей прикасаться к нему нечистыми руками! — гневно вскричала она, отступая назад с горящими злобой глазами.

— О-о! Как зачирикала ласточка! — вспыхнув от бешенства и обиды, вскричал в свою очередь Магомет-Шеффи. — Или ты не понимаешь, что говорит твой язык, проклятая гяурка! Отдай мне крест, или…

И он решительно шагнул к девочке с протянутыми руками.

Вдруг случилось что-то, чего не ожидали ни сама Тэкла, ни Магомет-Шеффи, ни его сестра.

Чтобы спасти свое сокровище, маленькая грузинка быстро извернулась в державших ее сильных руках Магомета-Шеффи и с громким криком: «Так вот же тебе, бритоголовый разбойник!» — изо всех сил укусила его за палец.

Мальчик рванул руку и дико вскрикнул…

Не от боли вскрикнул Магомет-Шеффи… Нет.

Слова Тэклы обожгли его больше укуса. Он — сын имама, одна из звезд восточного неба, один из розанов на цветущем кусту, он — будущий цвет и гордость всех наибов от Андийского хребта до берегов Каспия, он получил позорное бранное слово, и от кого? От презренной пленницы, от проклятой гяурки!

Вся кровь бросилась в голову не помнящему себя от обиды и ярости мальчику. Быстро схватился он за рукоятку кинжала… Минута… и Тэкле пришлось бы дорого поплатиться за ее вспыльчивость. Но Нажабат вовремя остановила брата.

— Во имя Аллаха, опомнись, Магомет-Шеффи, сын имама! — вскричала она. — Или ты забыл, что пленная девчонка принадлежит моей матери?.. Ты не простой барантач,[86] чтобы пятнать свои руки о чужую собственность! Увидит мать кровь на ее теле — беда будет! Не лучше ли иначе расправиться с ненавистным волчонком?

— И то правда! Мудрое слово молвила ты, Нажабат! — согласился с сестрою мальчик. — Ну берегись, скверная уруска, — с бешено сверкающим взором прокричал он в самое лицо Тэклы. — Если нельзя узнать цвет твоей крови, я сумею прижечь твой проклятый язык, чтобы заставить его позабыть охоту браниться… Эй, Нажабат! Помоги мне расправиться с ней, — приказал он сестре.

И прежде чем Тэкла могла опомниться и понять, что с нею хотят делать, Магомет-Шеффи одним движением бросил ее на пол, а Нажабат с ловкостью кошки прыгнула ей на грудь.

— Раскрой ей зубы кинжалом, Шеффи, я суну ей горяченького в рот! — со смехом кричала девочка.

Кинжал блеснул в руках мальчика… Горящая головня приближалась к самому лицу Тэклы, обдавая ее едким дымом, спирающим дыхание… Магомет-Шеффи насильно разжал ей зубы кончиком кинжала, в то время как не по летам сильная Нажабат прижала ее к полу, так что она не могла шевельнуть ни одним членом…

— Ну-ка, поговори у меня теперь, крикливая пичужка, — хрипел вне себя от бешенства, весь охваченный жаждой мести мальчик и быстро поднес головню к раскрытому ротику Тэклы.

Девочка вскрикнула и, затрепетав, как подстреленная птичка, закрыла глаза…

— Магомет-Шеффи! Нажабат! Безумные дети! Остановитесь! — послышался испуганный и в то же время властный голос с порога.

Магомет-Шеффи выронил горящую головню на пол. Нажабат оставила в покое свою жертву. В одну минуту что-то легкое и быстрое бросилось к распростертой на полу Тэкле, и факел вмиг был затушен под маленькой, но сильной ногой.

Перед троими детьми предстала высокая стройная девочка лет одиннадцати с белокурыми (что очень редко встречается у горцев Кавказа) косами, перевитыми монетами и бляхами в виде полумесяцев, с такими же серьгами в розовых ушах. На ней была длинная синяя сорочка, домашняя одежда горянок, и полосатые туманы из недорогого шелка.

Тонко очерченное прелестное личико белокурой девочки дышало необычайной кротостью и добротой. Черные глаза под пушистыми ресницами, обычно кроткие, как у лани, теперь сверкали горячим огнем.

Это была Патимат — любимая дочь Шамиля, добрый гений дворца, добрейшее в мире существо. Она и вторая жена имама, Шуанет, совершенно не подходили своими кроткими нравами к диким и грубым натурам остальных обитательниц сераля во главе с самою Зайдет.

Написет — старшая дочь имама, родная сестра Патимат, Кази-Магомы и Магомет-Шеффи — не принадлежала ни к добродетельной, ни к темной стороне женского отделения дворца. Это была флегматичная, но не злая девочка, равнодушно относящаяся к жизни, ее радостям и невзгодам. Зато одиннадцатилетняя Патимат вся горела и волновалась, принимая близко к сердцу совершавшиеся вокруг нее события. И теперь белокурая девочка, услыхав крики и смех в сакле, разом почувствовала, что там творится что-то неладное, и кинулась туда.

— Глупые дети! — кричала она, задыхаясь, на Нажабат и Шеффи. — Или вы не знаете, что по адату страны нападение сильного на слабых равняется баранте?.. Не плачь, Тэкла! Не плачь, бедная горлинка; пока ты со мною, никто не посмеет обидеть тебя, — обратилась она к маленькой грузинке, обняв ее за плечи и прижимая ее к груди.

Сконфуженный Магомет-Шеффи, молча опустив голову, стоял перед сестрою, перебирая рукою серебряные газыри у себя на груди.

— Вот дувана… вот дели-акыз[87] чего ревет как голодная чекалка?.. Для нее же лучше хотели сделать… Припеки я капельку ее длинный язык головнею, и она попала бы в число шагидов,[88] наполняющих рай, — с деланным смехом произнес он, тщательно избегая в то же время встречаться взором с прямыми и чистыми глазами Патимат.

— Убирайся отсюда, Магомет-Шеффи, и ты уходи с моих очей, Нажабат! Вы жестоки, как дикие кошки, и, клянусь именем Аллаха, мудрейший устас-д-дыни,[89] Джемалэддин, твой наставник, Шеффи, не похвалит тебя за это!

— Клянусь! Дедушка Джемалэддин не разгневается на нас, успокойся, мой брат Магомет-Шеффи! — весело вскричала, перебивая сестру, живо оправившаяся от своего смущения Нажабат. — Разве ты не знаешь, что дедушка бывает добр, как ангел Джабраил, когда послушает моих песенок?