Петр Хохлов - Над тремя морями

• Название: Над тремя морями
• Автор: Петр Хохлов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Бывает же так - если не повезет, так жди одну беду за другой. Вот и на этот раз. Не прошло и четверти часа, как мы сбавили высоту, самолет стало обволакивать прозрачной, почти непроницаемой для глаза моросью. Стекла и козырьки наших кабин покрылись мелкими каплями воды, впереди все сливалось в сплошную темную массу. Пилотировать можно только по приборам, и у меня из головы не выходит мысль: как в такой ситуации точно выйти на контрольный ориентир на южной береговой черте моря? В этот момент Преображенский говорит, что у него в кабине не работают оба компаса. Это уже совсем страшно.

Гляжу на свой компас. Он действует нормально, но в центре котелка образовался значительной величины пузырь - верная примета того, что и мой компас вот-вот может отказать.

Как можно спокойнее говорю Евгению Николаевичу, что мой компас исправен, будем идти по нему. И теперь мне приходится через определенные промежутки времени кнопками сигнальных ламп указывать пилоту направление полета.

По моим расчетам лететь еще 30 минут. Мы приближались к району Штеттина. Думая, как обеспечить надежную работу своего компаса, я решил снять с ног меховые чулки и обложить ими котелок компаса, чтобы как-то отеплить его. Так и сделал. А сам надел унты только на шерстяные носки.

Но вот видимость стала заметно улучшаться. Появились большие разрывы в облаках. Прекратилась морось.

Советую Евгению Николаевичу набрать высоту 5500 метров - ведь по расчетам через полчаса мы будем над Берлином. Преображенский отвергает мое предложение, мотивируя это сильной усталостью. В то же время не раз спрашивает: "Ну когда же цель?" - словно забывая о том, что только он сам может увеличить скорость.

Наконец впереди сверкнули лучи прожекторов. Затем появились вспышки рвущихся в воздухе зенитных снарядов. Значит, Штеттин. У меня отлегло на душе: самолет идет точно заданным маршрутом. Через 25 минут - Берлин. Но эти 25 минут оказались для нас совсем иными, чем в прошлом полете. Штеттинский ночной военный аэродром встретил нас плотным зенитным огнем. Впереди по курсу встал буквально частокол прожекторных лучей. Небо в серых клубках разрывов. И все это колышется, движется то вправо, то влево. И кажется - ни за что не пройти такой мощный огневой заслон. Берет досада, что высота 5000 метров, а не 6000 или хотя бы 5500 - во всяком случае, чуть бы повыше.

Но все сомнения отлетают прочь, когда на горизонте вырисовываются контуры Берлина. На этот раз город затемнен, а все равно видны его очертания.

Теперь только цель и только удар!

Мы без особого труда обнаруживаем свои объекты бомбометания и сбрасываем на них бомбы. Не забываем также про листовки и газеты. Они тоже летят вниз, рассеиваясь во все стороны.

Минута-другая, и внизу полыхают пожары. Они разрастаются, охватывая все большие квадраты. А самолеты, прорываясь сквозь заслоны зенитного огня, ускользая от атак истребителей, держат курс к морю.

Наконец испытания позади. Под нами Балтийское море, скрытое плотными облаками. Уменьшаем высоту до 4000 метров. Дышать легче. Слышу голос Преображенского:

- Разобрался, Петр Ильич, где мы?

- Должны пролетать траверз Либавы.

И тут же нахожу подтверждение своих слов. Вокруг нас рвутся зенитные снаряды.

- Чувствуете, товарищ полковник, нас обстреливает Либава.

- Согласен. Точность расчета абсолютная.

Потом, на разборах полетов, говоря о точности в работе штурманов, Преображенский не раз ссылался на этот пример.

- Подумать только, - говорил он, - длительный противозенитный и противоистребительный маневр над территорией противника, затем продолжительный полет над морем, за облаками, - и такая поразительная точность самоопределения.

Вот пройдена и Либава. Преображенский просит меня взять пилотирование, чтобы самому малость передохнуть. Я тридцать минут веду самолет. Остается примерно час до посадки. И тут на борт самолета поступает радиограмма. Генерал Жаворонков сообщает: "К моменту вашего прилета аэродромы на острове могут оказаться закрытыми, сейчас видимость - до километра".

Евгений Николаевич решает:

- Если на острове туман, пойдем к Таллину. Думаю, хватит бензина. А пока будем следовать своим курсом - на Кагул.

Подходим к острову. Впечатление такое, что он весь закрыт туманом. Но, подлетая к аэродрому, различаем летное поле. Вертикальная видимость сносная. Преображенский решает садиться. Об этом передает на землю и на идущие следом самолеты.

Евгений Николаевич был большим мастером посадки в сложных условиях. И на этот раз мы приземлились удачно. А некоторые самолеты вынуждены были делать по нескольку заходов. Старший лейтенант А. И. Фокин приземлил свою машину в конце посадочной полосы, выкатился за границы рабочей части аэродрома, развернулся вправо и наскочил на препятствие, повредив самолет.

Но все это ничего не значило в сравнении с тем, что из полета не вернулся один самолет. Мы недосчитались на этот раз четырех замечательных боевых друзей: командира звена старшего лейтенанта И. П. Финягина, штурмана лейтенанта А. Н. Дикого, стрелка-радиста В. И. Морокина, воздушного стрелка краснофлотца Н. Я. Шуева. Это был отлично подготовленный экипаж. Что с ним произошло? Только один из участников полета - старшина М. М. Кудряшов мог сообщить деталь, возможно связанную с судьбой этого экипажа. Кудряшов видел взрыв в воздухе, похожий на взрыв самолета. В полку никто не хотел верить в гибель экипажа И. П. Финягина. Ведь не раз случалось, что летчики подбитых самолетов через какое-то время возвращались в часть с оккупированной врагом территории. На этот раз наши надежды не сбылись.

Второй полет на Берлин, хотя и трудный во многих отношениях, также был признан успешным. Ставка Верховного Главнокомандующего ставила задачу, чтобы бомбовые удары по Берлину были более мощными.

Выслушав доклад наркома ВМФ о втором полете, Сталин спросил: - Скажите, товарищ Кузнецов, какого калибра бомбы сбрасывают немецкие летчики на Москву?

Кузнецов догадался, к чему клонит Сталин.

- Немцы, как правило, применяют при бомбежке Москвы бомбы крупного калибра.

- А какие бомбы берут в полет на Берлин ваши морские летчики?

- Морские летчики сбрасывают на Берлин бомбы ЗАБ-100, ФАБ-100, ФАБ-250, - ответил Кузнецов.

- С ЗАБ-100 можно согласиться, а с ФАБ-100 и даже с ФАБ-250 согласиться нельзя. Надо сбрасывать на Берлин бомбы самого крупного калибра: ФАБ-500 и ФАБ-1000. Самолеты ИЛ-4 позволяют нести такие бомбы.

Как впоследствии вспоминал Н.Г. Кузнецов, никакие его доводы - об изношенности самолетных моторов и уменьшении их мощности, о недостаточной длине грунтовых полос для взлета - не убедили Сталина. Верховный решительно сказал:

- Дайте указания Жаворонкову, чтобы нашли возможность при бомбежке Берлина применять бомбы ФАБ-500 и ФАБ-1000.

В тот же день нарком ВМФ направил Жаворонкову указание следующего содержания: "Верховный Главнокомандующий рекомендует при бомбежке Берлина применять бомбы ФАБ-500 и ФАБ-1000. Лучшими экипажами проверьте эти возможности и донесите".

Читая эту телеграмму, Жаворонков недовольно поморщился. Он прекрасно понимал, что по своей конструкции ИЛ-4 может нести на внешней подвеске бомбу ФАБ-1000 или две ФАБ-500, если бы на нем стояли новые моторы и взлет производился с бетонной взлетно-посадочной полосы. Но в данное время ни того ни другого не было. На наших ИЛах стояли моторы с давно выработанным моторесурсом, мощность их значительно понижена. Тем не менее Жаворонков вызвал на КП полковника Преображенского.

- Читайте, Евгений Николаевич, - протянул телеграмму наркома, - и скажите свое мнение.

- Да мы, товарищ генерал, с одной ФАБ-250 и пятью ЗАБ-100 с большим трудом взлетаем и на пределе горючего возвращаемся на свой аэродром, сказал Преображенский. - Нет, рекомендация нереальна.

- Ладно, вы убедили меня. Но все же проведем совещание с летным и инженерно-техническим составом оперативной группы.

Весь названный состав аэродромов Кагул и Астэ был собран. Генерал Жаворонков начал с сообщения о том, что Верховное Главнокомандование положительно оценивает полеты на Берлин. Но высказано пожелание подвешивать под самолеты крупнокалиберные бомбы ФАБ-500, ФАБ-1000. Хотелось бы услышать мнения по данному вопросу самих летчиков.

Мы, летчики, хорошо понимали необходимость применения бомб крупного калибра, как более эффективных, производивших большие разрушения в сравнении с малокалиберными. И в то же время сознавали, что это было бы сверх наших возможностей. Самолеты подымались с ограниченных по размерам грунтовых аэродромов, изношенные их моторы не давали нужной мощности. Наши полеты совершались на полный радиус действия, а внешняя подвеска крупнокалиберных бомб вызывает дополнительное сопротивление в воздухе и повышенный расход горючего. Поэтому успех полетов в этих условиях казался всем весьма сомнительным. Такие мнения и были высказаны на совещании.