Рафаил Зотов - Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения

• Название: Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения
• Автор: Рафаил Зотов
• Издательство: Тиография И. Глазунова, А Смирдина и К
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1836

Зотов Рафаил Михайлович — романист и драматург (1795 — 1871). Отец его, родом татарин, по взятии Бахчисарая, мальчиком был привезен в Санкт-Петербург и подарен графу Ланскому, воспитывался в Шляхетском корпусе, участвовал в войнах начала столетия, полковником русской службы прибыл в Дунайскую армию князя Прозоровского и около 1809 г. пропал бесследно. Посмертный роман Р.М. Зотова "Последний потомок Чингис-хана" (СПб., 1881) касается жизни и загадочной кончины его отца. Рафаил Зотов учился в гимназии в Санкт-Петербурге, участвовал в кампаниях 1812 — 1814 гг., при Полоцке был тяжело ранен; заведовал санкт-петербургским немецким театром, а впоследствии был начальником репертуара русского театра. Хорошо зная иностранные языки, он был сотрудником и переводчиком многих периодических изданий, начиная с булгаринской "Пчелы" и "Сына Отечества" до "Голоса" и изданий его сына включительно; в последних Зотов поместил много статей и научного содержания. Для театра Зотов написал и перевел более 100 пьес, в стихах и в прозе, из которых многие давались на Императорских сценах. Перевел на немецкий язык 10 русских пьес и составил на французском языке историю Александра I. Его романы, главным образом исторические: "Двадцатипятилетие Европы в царствование Александра I" (2-е изд., 1841), "Наполеон на острове Святой Елены" (два издания), "Цын-Киу-Тонг, или Три добрые дела духа тьмы" (2-е изд., М., 1858), "Два брата, или Москва в 1812 г." (2-е изд., М., 1858), "Таинственный монах" (из истории Алексея Михайловича и Петра I, 5-е изд., СПб., 1881), "Леонид, или Черты из жизни Наполеона I" (4-е изд., СПб., 1881), "Никлас-Медвежья лапа" (2-е изд., М., 1858), "Шапка юродивого" (М., 1831), "Бородинское ядро и Березинская переправа" (1844) и мн. др. в свое время охотно читались средней публикой. Большим интересом отличаются его "Театральные воспоминания" (СПб., 1859).

---

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ; с тем, чтобы по отпечатании представлены были в Цензурный Комитет три экземпляра. С. Петербург Августа 11 дня 1836 года. Цензор И. Корсаков.

Глава I

1812-й год. — Чувства Русских при известии о нашествии. — Первая победа Витгенштейна. — Манифест об Ополчении. — Составлена С. Петербургского Ополчения — Обучение его в 5-ть дней. — 30-е Августа и Бородинская битва. — Освящение знамени. — Выступление — ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР во время молебствия при отправлении. — и первые переходы. — Дневка. — Случай чрезвычайной усталости. — Сон на ходьбе. — Феофидова пустынь. — Известие о взятии Москвы. — Чувства наши при семь известии. — Великие Луки. — Двухдневный растаг. — Прием жителей. — бескорыстие купцов. — Невель. — Краснополье. — Пикет и Рунд. — Происшествие. — ужасный ночлег. — Разлив озера. — Утро. — Пикет. — Приказ о выступление — Всеобщая радость. — Ночлег у Юревичей. — Приготовления к сражению. — 6-е Октября. — Полоцкая битва. — Раненая лошадь. — Первые ядра. — Первая атака и ретирада. — Вторая — на штыки. — Кирпичные шанцы. — Взятие их. — Третья атака. — Баварцы прорываются на штыках. — Раненые офицеры. — истребление Баварцев. — Стрелки. — Мы прорываемся до батареи. — Отступаем. — Большая кавалерийская атака. — Наше безвременное участие. — Атака против нас. — Отчаянный бои. — Все изрублены. — Падение и сон. — Пробуждение. — Место перевязки. — Два доктора. — Операции. — Спасение ноги. — Ужин. — Каша с сальною свечою. — Утро 7-го. — Отправление в Юревичи. — Вечерь. — Пожарь. — Известие о взятии Полоцка.

1812-й год Какое волшебное слово! Какие великие воспоминания! — 24 года прошли с незабвенной этой эпохи, а исполинские события все еще представляются воображению нашему как сон вчерашней ночи, который все еще мечтается нам со всею живостью, со всею силою, — которого малейшие подробности мы стараемся припомнить себе, — и отыскав их в нашей памяти, с наслаждением спешим рассказать нашему семейству, нашим знакомым. Четверть столетия протекло с тех пор; едва половина нынешнего поколения принимала деятельное участие в этой величественной драме; остальные исчезли со сцены — и только изредка повторяются имена их в кругу друзей и родных. Пройдет еще четверть столетия— и может быть ни одного уже из действующих лиц не останется на земле. Зато память о делах их будет прочнее многих памятников, воздвигаемых суетностью человеческой.

Рассказ самого незначительного сотоварища [1] великих действователей того времени, конечно не может быть занимательным, ни в историческом, ни в военном, ни даже в литературном отношении, — но для наблюдателя он может служить изображением великого духа той эпохи, одушевлявшего Россию во всех концах, во всех сословиях;—а для устаревшего соучастника в ратном деле, этот рассказ освежит и омолодит все былое, все славное, все молодецкое. И если молодой ус расцветающего воина поднимется с сожалительною улыбкою при заглавных словах: Прапорщик и ополчение — поседелый ветеран верно с искренним удовольствием прочтет несколько страниц, напоминающих ему знаменитые имена Витгенштейна, Кляссиц, Полоцка и Березины.

Как ранний и прилежный ученик я уже на 16 летнем возрасте окончил учебный курс, и с важным для меня званием (студента 14 го класса) вступил в гражданскую службу. — Кто в молодости не мечтал о красоте военного мундира, о прелестях походной жизни и о славе бранных подвигов? — Что же? — К стыду своему должен сознаться, что мне и на ум тогда не приходили подобные мечты. — Пристрастившись к поэзии и астрономии, я во сне и наяву видел только эллипсисы комет и торжественные оды, населял в жару юношеской мечтательности все видимые миры, всю огромность мироздания, жителями разнообразных Форм, свойств и долговечности — и вместе с тем потел над 4-х стопными ямбами; воображал, что буду вторым Невтоном и Державиным, — и теперь чрез 25 лет с горьким, но смиренным самосознанием вижу, что ни та, ни другая страсть не принесли мне ни пользы, ни известности, — и что подобно миллионам мечтателей остался в очень тесной сфере посредственности и незначительности.

Не прошло еще и полгода со вступления моего в службу, как вдруг известие о нашествии в пределы России, всей Европы, предводимой Наполеоном, подобно электрической струи, разлилось по всем концам и заставило вздрогнуть сердца Русские. — Знаменитый рескрипт Графу Салтыкову, приказ по армиям, воззвание к Москве и манифест о защите отечества, произвели такое действие, возродили такие порывы любви к отечеству, что никакое перо не в состоянии описать их. — Одни очевидцы помнят эти великие, эти святые дни, когда и жизнь и имущество почитались не собственною принадлежностью, но достоянием отчизны, оскорбленной дерзким нашествием иноплеменных, — Как сладко вспомнить это время всеобщего восторга! Теперь подобные порывы, близкие к исступлению, подверглись бы порицанию, а может быть и насмешкам [2]; тогда они никого не удивляли, потому что все чувствовали одинаково. На улицах, во всех обществах, в кругу семейном, не было других разговоров кроме народной войны. Умолкли все городские сплетни, ссоры, взаимные ненависти: — любовь к отечеству помирила всех. По целым дням стоял народ на улицах и площадях, с жадностью ожидая курьеров из армии; всякая реляция была пожираема, тысячу раз перечитана, затвержена, — имена героев оглашались тысячью голосами. — Первая победа сделала Графа Витгенштейна любимцем Русского народа. Невозможно описать восторга, произведенного известием о битве под Кляссицами. — С той минуты все ежедневно требовали реляций от Графа Витгенштейна имя его было предметом всеобщего обожания. — И действительно судьба поставила его в самое выгодное положение. Когда главная Армия ежедневно отступала, он один успел отразить неприятеля, один стал твердою грудью и не пустил его дальше Двины. Эта стойкость, составляющая главный характер Русского народа, была всем прямо по сердцу и ценилась в эту минуту как величайшее достоинство Генерала.

В это время явился манифест о составлении Ополчения. Все взволновалось, все бросилось к оружию. Государь потребовал по четыре души со ста,—С. Петербургское Дворянство объявило, что дает по десяти и снабжает их оружием, провиантом и жалованьем на первые месяцы. Все губернии с восторгом последовали этому благородному примеру. Отовсюду стекались толпы воинов, составлялись дружины. — Начальником С. Петербургского ополчения выбран знаменитый Граф Кутузов — и может быть этот самый выбор, как глас народа к доверенному от него полководцу, указал мудрому этому герою будущее его поприще, ознаменованное спасением России.

Против новой Голландии в доме Барона Раля, открылись заседания Комитета ополчения. — Все являлись туда с просьбами о принятии их в ряды этого воинства. В числе толпы желающих был и я, — с великолепным своим званием 14-го класса, — и с пылким воображением 16-ти летнего юноши, который шел с твердою уверенностью, что он поймает самого Наполеона. За всеми гражданскими чиновниками оставлены были занимаемые ими места до возвращения и производство получаемого ими жалованья. Как ни выгодны были подобные условия, но я смело могу уверить, что никто не руководствовался корыстью. Я же верно всех менее, — потому что получал тогда (виноват!) 150 руб. в год. — Нам дали на обмундировку полугодовое жалованье (сто восемьдесят руб.) — и (вообразите себе восторг мой!) через несколько дней я явился в публику с золотыми эполетами и в шляпе с султаном. — Тогда все кипело какою-то быстротою в действиях, в словах, во всех поступках. Кто бы теперь поверил, что 14 тысяч человек, только что оторванных от сохи и не имевших никакого понятия о военной службе, обучены были всем приемам экзерциции в пять дней! — Может быть скажут: ну, да так уж и знали Нет! клянусь, что не только все маршировали скорым шагом очень ровно, — (церемониальный отложен до удобнейшего времени), — не только ровно делали все ружейные приемы и стреляли по команде, и без команды, — но даже строили колонны по разным взводам и каре. — И все это в пять дней, или лучше сказать в пять суток, потому что в длинные летние дни мы и по ночам почти не сходили с Измайловского плац-парада. — Комендант Г. Башуцкий был нашим учителем; — быстрые успехи учения превзошли все ожидания. — Только с Русским народом можно сделать такие чудеса.

30-го Августа в Александров день весь Петербург был взволнован известием о Бородинской битве. В тогдашних обстоятельствах должно было ее счесть за большую победу, — и всеобщий восторг доходил до исступления. — Одно только показалось нам очень обидно. Все знакомые, встречавшиеся в тот день, говорили нам ополченным: «не надо вас больше! не надо! после Бородина Французы убегут из России!» Как ни радостна была мысль о таком скором освобождении отечества, но самолюбию нашему было очень больно: скинуть блестящий мундир и воротиться к скромной канцелярской чернильнице, не вынув ни разу военной шпаги из ножен и не понюхав пороха. — Еще помню, как я в этот день явился в Невский монастырь к обедне и, хотя ожидали немедленного прибытия Императорской Фамилии, но меня беспрепятственно впустили в церковь. Какая торжественная привилегия золотым эполетам!