Кристофер Брэм - Жизнь цирковых животных

• Название: Жизнь цирковых животных
• Автор: Кристофер Брэм
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-18872-X

Очаровательный стареющий актер Генри считает, что в жизни ему нужен только секс, а не любовь, однако его чем-то привлекает юный Тоби, который едва оправился после разрыва с преуспевающим драматургом Калебом, чья сестра Джессика никак не может заставить себя влюбиться в неудачливого актера Фрэнка, который ее просто обожает, в то время как ядовитый театральный критик Кеннет ненавидит свою жизнь и по совету психотерапевта вымещает эту ненависть в рецензиях, особенно – на пьесы Калеба… Тут на сцене появляются пистолет и мать Калеба и Джессики, которая, по счастью, стреляет не очень хорошо…

Кристофер Брэм дарит нам незабываемые десять дней, которые потрясают Бродвей и окрестности. Актеры, режиссеры, драматурги, театральные агенты, критики, психоаналитики – странные и забавные зверюшки на арене цирка жизни. Комедия положений в блюзово-голубых тонах, почти мистические совпадения и невероятные встречи. Шоу должно продолжаться

---

Негромко прозвенел звонок.

– Еще и семи нет, – сверилась с часами Айрин. – Всегда найдется один такой – либо время перепутает, либо специально придет заранее, чтобы пообщаться с хозяином.

Они прошли в квартиру. Майкл уже впустил гостя.

– Итак, все готово, – продолжала Айрин. – Еда, напитки. Ждем гостей. Да, а музыка? Джек! Включи музыку.

– Музыки не будет, – остановил ее Калеб. – Я не хочу.

Стук в приоткрытую дверь. Невысокая пожилая женщина робко заглядывает в комнату. Слегка кудрявятся бежевые волосы, на лице ни грамма косметики, под мышкой – большая сумка. Школьная учительница на пенсии. И тут женщина сказала:

– Здравствуй, милый!

– Мама?!

Гостья неуверенно улыбалась, словно говорила «Вот и я!», а может, «Какого черта меня сюда занесло?!»

Двойное потрясение для Калеба – и ее внезапное появление, и то, что он не сразу узнал родную мать.

– Мама! – воскликнул он. – Боже мой! – И он прижал ее к груди, забыв на мгновение, что в их семье обниматься не принято. Мать показалась такой маленькой, легкой, словно птичка. Он поспешил выпустить ее. – Надо же! Ты приехала. Здравствуй, мама!

– Да-да! Старушка-мать добралась-таки, – проворчала она, отводя взгляд, не решаясь посмотреть сыну в глаза. Смешок ее был больше похож на икоту.

Мать как будто съежилась, уменьшилась в росте? С чего бы это? Или он видел ее только в привычной обстановке, где она правила самовластно, и потому представлялась крупнее, сильнее, чем женщина, внезапно возникшая на пороге его дома?

– Мама, это Айрин Джекобс. Мой агент, менеджер и лучший друг.

– Миссис Дойл! Как я рада, что вы здесь! – Айрин метнула насмешливо-сочувственный взгляд на Калеба. Она не думала, чтобы Калеб особенно радовался появлению матери.

Миссис Дойл рассеяно пожала руку Айрин и снова огляделась по сторонам.

– Где твоя сестра?

– Скоро придет, – посулил он. – Работает допоздна.

– Я думала, она помогает тебе готовиться к вечеринке.

– Нет. Для этого я нанял людей.

Мать поморщилась, словно впервые слышала нечто подобное.

– Когда же придет Джесси?

– Попозже.

– Надеюсь, не слишком поздно? Мне надо успеть на обратный поезд до Бикона.

Джесси должна была прийти вместе с Генри, после спектакля, то есть заполночь.

– Давай позвоню и предупрежу ее.

– Нет-нет. Хочу сделать ей сюрприз. – Мать слегка пожала плечами. – Не придет, так не придет. Но если ты скажешь ей, что я приехала, а я уже уйду… – Брови матери выразительно сдвинулись. – Ты же знаешь, какая она.

Конечно, знает. Джесси права: отношения матери с дочерью всегда сложнее, запутаннее, чем между матерью и сыном, даже если сын – голубой. Мне проще, подумал Калеб. Но это значило; что он чего-то лишен. Обидно.

Потом он улучит минутку и позвонит Джесси, чтобы та заглянула на вечеринку пораньше, не дожидаясь Генри, и помогла сплавить маму.

– Значит, это и есть твоя новая квартира? – сварливо и жалобно спросила мать.

– Ага! – бодро подхватил Калеб. – Давай, проведу тебя по всем комнатам, пока гости не набежали.

– Твой дом.

Выдержав паузу, он ответил:

– Дом – если в Нью-Йорке у человек может быть дом.

Он провел ее по квартире. Кухня оказалась «совсем маленькой», спальня «не слишком-то уютной, с таким огромным окном», что касается ванной – «старые медные краны невозможно отчистить». Наконец они прошли в дальнюю комнату, служившую кабинетом. Здесь мать ненадолго замолчала, рассматривая фотографии на стене.

– Откуда у тебя этот снимок?

– Не помню, – признался Калеб. – Тебе не нравится?

– Я тут не слишком удачно вышла, – нахмурилась она. – Зато отец хорошо получился.

Они стояли вдвоем на пляже, Кейп-Мей, Нью-Джерси, 1959 год. Черно-белый кадр, сплошь загар и зубы, такие здоровые, счастливые. Полуправда, как большинство семейных фотографий, может быть, всего-навсего четверть правды, но такая полуправда была хороша.

В нескольких дюймах над пляжной фотографией висела еще одна цветная: Файр-Айленд, 1987 год. Двое юнцов в плавках держатся за руки, улыбаются. Еще одна полуправда, но в тот момент Калеб верил в нее – по меньшей мере, на три четверти.

– А это был Бен, – сказала мать.

– Да, – сказал Калеб. – Был.

Он ожидал какого-то комментария, мол, жалко Бена, или вопроса, грустит ли еще Калеб о нем. Любой пустяк, хоть слово…

Но мать уже перевела взгляд на следующий снимок, мгновенное цветное фото – насупленный семилетний мальчик сидит на лугу, а на коленях у него – девочка. Удивительно бережным движением брат сует в рот крохе бутылочку с молоком и так поглощен малышкой, что не замечает камеры.

– Ты обожал сестру, – вздохнула мать.

– Я по-прежнему люблю Джесси, – сказал он.

Она горестно покачала головой:

– Ты был бы таким хорошим отцом. – Она отвернулась от фотографий, бросила взгляд на его рабочий стол, на окно. – Уютная комната. Должно быть, писать здесь пьесы – одно удовольствие.

– Должно быть, – проворчал он и повел мать обратно в гостиную.

– Есть еще этаж?

– Нет. Только эти комнаты и терраса.

– И такую квартиру ты купил? – Снова она – воплощенное неодобрение.

– Купил.

Они поднялись на две ступеньки к стеклянной двери.

– О-о-о!

Калеб подумал, что на мать произвел впечатление вид за окном, но ее взгляд был прикован к столику с едой.

– Лучше мне не знать, во что это обошлось.

Сколько же булавочных уколов нанесет ему любимая мама?! Сплошные банальности. И перескакивает все время с одной темы на другую, нервничает.

Они обогнули угол Г-образной террасы. На западе, у самой линии горизонта красовались афиши, старые водокачки, телеантенны. В окнах нависавшего над их головами каменного небоскреба полыхали осколки солнца.

– Очень шумно. Как же ты спишь по ночам?!

– Привык.

Молли посмотрела вниз. Ближе, чем на метр, к парапету она не приближалась.

– Сколько людей! – пробормотала она. – Сколько людей!

Калеб мечтал найти общий язык с матерью, но как? Вот она приехала к нему, он тронут, он рад, и все равно не знает, что ей сказать.

– Вот вы где! – Выкрикнул резкий мужской голос. Обернувшись, Калеб увидел нового гостя: Дэниэля Брока.

– С днем рождения! – проворчал тот угрюмо, словно проклятие.

Заносчивый, недовольный жизнью коротышка пятидесяти с чем-то лет. Драматурга из него не вышло, однако получился неплохой учитель. Ребята обожали его, но своим провалом Брока гордился куда больше, чем успешной карьерой.

– Дэниэль, это моя мама. Мама, мой друг, Дэниэль Брока.

Дэниэль коротко кивнул.

– Похоже, я прибыл первым. – Он протянул Калебу сверток в подарочной упаковке. – Держи. Ты не велел приносить подарки, а я все-таки принес.

– Ой, ну спасибо. Попозже открою.

– Хм-м. – Брока поджал губы, словно ему нанесли очередное оскорбление, и он старался быть выше этого. – Симпатичный у тебя пентхаус.

– Ты не был тут раньше?

– Нет. Ты никогда не приглашал меня на вечеринки.

– Я и не устраивал вечеринки.

– Проехали. Отличное местечко. Пользуйся на всю катушку, пока можешь. После той ужасной статьи в «Таймс»…

– Ужасная статья! – подхватила мать.

– Чего еще ждать от «Таймс! – просветил ее Брока. – Он нас возносит, он же и губит.

– Я еще не разорен, – заявил Калеб.

Под настроение общество Брока было не так уж неприятно. Его постоянная мрачность создавала фон, на котором Калеб выглядел лучезарно счастливым. Но сегодня, да еще при матери…

– Они завидуют, – сказала Молли. – Все эти критики. Эти ничтожества.

– «Таймс» хуже всего, – продолжал Брока. – Они там все развращены и глупы. А худший из худших – Кеннет Прагер, который разнес «Теорию хаоса»!

Нужно было поскорее увести мать от Брока, но Калеб хотел улучить минутку и позвонить Джесси. Как только Джесси доберется сюда, они отправят мать домой и одной проблемой будет меньше.

– Айрин! – позвал он. – Подойди сюда. – Айрин умела обращаться с Брока. На какое-то время можно доверить ей эту парочку.

– А где же все твои друзья? – поинтересовалась мать. – Когда начнется вечеринка?

– Уже началась! – прокаркал Брока. – Может, никто и не придет. Может, им стыдно, может, пьеса твоя не понравилась. А я снова повторю: я от нее в восторге. Лучшая твоя вещь на сегодняшний день.

– Конечно – конечно, Дэниэль! Спасибо. – Он обернулся к матери. – Соберутся постепенно, – заверил он ее. – Еще рано. Некоторые не любят появляться при дневном свете, другие заняты в спектакле. Будний день.

– Да, – кивнул Брока, – соберутся. Если не ради вашего сына, то хотя бы выпить и закусить на дармовщинку.

Удерживая на лице улыбку, Калеб еще раз воззвал:

– Айрин!

58

Окна занавесили, но даже к восьми часам вечера свет еще просачивался. В янтарном сумраке гостиной зрители казались коричневыми тенями. Премьера «2Б» началась.

Дуайт запнулся на первой же реплике, Фрэнк суфлировал. Боаз запутался с музыкальным сопровождением, «Я теряю веру» прозвучало слишком рано и чересчур громко. Мелисса споткнулась о стул. Боаз снова напутал, и жалобная песенка Моби[91] тянулась без конца, заглушая спор Крис и Мелиссы. Смешные моменты уже не казались смешными, громче всего публика хохотала, когда Аллегра набросилась на Дуайта, а тот шлепнулся на задницу – хорошо хоть, не ушибся. При переходе в спальню зрители устроили затор в коридоре. Дуайт и Аллегра, впервые представшие обнаженными перед посторонними, оделись так быстро и ловко, что лишили сцену комического эффекта. Только монологи Тоби прошли гладко.