Лео Яковлев - Победитель

• Название: Победитель
• Автор: Лео Яковлев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

…вижу ноги в сапогах и обмотках, снующие у меня в ногах. Вокруг солома. Боковым зрением вижу: справа у стены лежит человек, укрытый шинелью с головой. Слева рядом никого нет, но дальше, кажется, ктото еще лежит…

Второе Пришествие

…у меня перед глазами животы и спины в халатах. У меня попрежнему ничего не болит, и я не испытываю страха…

Я уже различаю лицо человека, лежащего рядом на моем уровне.

Я уже даже вспомнил, что это лицо ефрейтора из той самоходки у стога. Почему он здесь? Он ведь не из минометного батальона. Вижу засуетившиеся халаты. Вот от ефрейтора отделилась та самая нога в коротком кирзовом сапоге, которой он помахивал над нами со своей брони. И нога эта поплыла по воздуху в чьихто руках…

У меня уже проблески мысли. Я, очевидно, лежал на операционном столе. А на соседнем столе лежал тот самый ефрейтор с самоходки. Возможно, эта самоходка, на которой служил этот ефрейтор, и есть тот танк, на котором мое бездыханное тело эвакуировали в тыл. Почему такое предположение?

Мой фронтовой друг Саша Авдеев сразу после моего ранения в письме своим родителям сообщим им о моей смерти. Естественно — осколки от мины и прямо в голову. Тем более что так же был ранее убит другой мой товарищ — сержант Вил Алексеев. В письме он сообщим им и подробности. Он сам и другой Саша — Машенцев — бросили мое тело на подбитый танк (он написал «танк», так как слово «самоходка» родителям нужно было бы объяснять), который уходил в тыл. Получив это письмо, Авдеевотец долго не решался рассказать об этом письме моим родителям. Он оттягивал это сообщение насколько мог. И только тогда, когда мои родители, получив из госпиталя мое первое абсолютно неразборчивое письмо, с ошибками в каждом слове и даже с искаженной фамилией матери в адресе, обратились к нему за разъяснением, только тогда, буквально со слезами на глазах, он рассказал им о письме своего сына.

Третье Пришествие

…надо мной простирается небо. Я снова лежу на соломе. Рядом со мной ктото лежит. Голову повернуть не могу. Перед глазами спины и головы двух волов. Я, очевидно, лежу на подводе.

Слева на возвышении стоит человек в белом халате. Это крыльцо дома. Уже явно слышу голос человека в халате: «Дайте офицеру и солдату спирта». Чувствую на губах чтото горячее и жгучее. Кажется, выплюнул. Чувствую легкое покачивание. Подвода двинулась в путь. Различаю огромные рога у волов. Странно! Уже думаю. Мы ведь в Молдавии, а там у волов таких больших рогов не было. Уже размышляю, что с так широко расставленными рогами трудно войти в ворота сарая… (Потом, уже в госпитале, когда сознание восстановилось полностью, стал размышлять о феномене с рогами волов из Молдавии. Ведь между моментом ранения и тем, как мы покинули Молдавию, прошло более двух месяцев, а я все еще в уме находился в Молдавии. Прямо как герой из романа Марка Твена «Янки при дворе короля Артура». Эту книгу, естественно в русском переводе, я читал в детстве. В ней рабочий ударил мастера по голове, и этот мастер оказался отброшенным на несколько сот лет назад. А я только на несколько месяцев.)

Пришествие четвертое

…я снова лежу на спине и снова на соломе. Высоко надо мной крыша, рядом никого. Пытаюсь подняться, но теряю равновесие и падаю. Слышу чейто окрик: «Ты что, солдат, с ума сошел! Нельзя подниматься»…

Пришествие пятое, короткое

…открываю глаза. Я, очевидно, лежу на полу. Вижу человека в шинели. Слышу слово — «начмед»… (В этот раз я уже не вижу соломы. Я, вероятно, лежал на матраце, да и слово «начмед» — начальник медицинской части — присуще госпиталям. Наверное, я уже из полевых медсанбатов переведен в госпиталь.)

Пришествие шестое

…слышу чейто истошный крик. Открываю глаза. Полумрак. Очевидно, ночь. Большая комната, заставленная кроватями. Я лежу на кровати прямо у дверей. Душераздирающий крик продолжается беспрерывно: «Утку мне!! У-уутку!». Я не выдерживаю и, очевидно, тоже кричу. Ко мне подошел человек в белом халате:

— Ты чего? Ану ложись!

— Дайте ему утку!

— Лежи. Ему уже ничего не поможет. Ранение у него такое.

И… (Теперь я уже больше осознавал окружающее и даже, по всей вероятности, пытался подняться на кровати.)

Пришествие седьмое

…открываю глаза. Снова мне видны животы людей в белых халатах. Различаю, что их трое. Один мужчина и две женщины. Справа на уровне глаз большое светлое окно. Опять слышу истошный крик, возможно, от него я и очнулся. Слышу: «Пункция!» Я не знаю этого слова. Одна из женщин лежит у меня на животе и, кажется, держит мои руки. Но я этого не чувствую. У меня ничего не болит. Слышу. Да, слышу, но не чувствую, как чтото трещит, ломается у меня в голове, но не болит. И тут меня ослепляет мысль: «Боже мой! Они ломают мне череп!!!» Хочу протестовать, но не могу. Но я все слышу. А то, что я слышу, меня очень злит. Мужчина и женщина, которых я не вижу, спокойно переговариваются, в то время когда женщина ломает мой череп. Почему женщина? Я ее не вижу, а голос ее слышен сзади. И о чем они беседуют, когда мне, мне ломают череп? Женщина вспоминает те времена, когда их госпиталь находился на Ленинградском фронте. Тогда начальник их госпиталя разрешал врачам посещать своих родных в блокадном городе. Говорили еще о чемто для меня несущественном. Слышу, как женщина обращается ко мне: «Солдат, кашляни! Еще раз кашляни!». Затем говорит мужчине: «Я их увидела. Трогать их не буду! Глубоко»… Во все время, пока мне ломали череп, женщина, которая лежала у меня на животе, успокаивала меня.

(Впоследствии из медицинского свидетельства по ранению я понял, о чем говорила женщина, которая ломала мне череп. В веществе моего мозга остались не удаленными два металлических плоских осколка величиной с фасолину. Что же касается треска, который я слышал во время операции, то хирург выравнивал раздробленный костный дефект черепа. В противном случае рана долго бы гноилась. А беседовали они так спокойно потому, что это была их повседневная тяжелая работа. И такие врачи, сестры и нянечки своим самоотверженным трудом спасли жизнь сотням тысяч таких, как я. Спасибо им. Что же до моей раны на голове, то она еще долго гноилась. А зажила она так: уже в Тбилисском госпитале, во время бани, я забыл, что надо беречь голову от воды, и помыл ее с мылом. Вначале испугался, но потом оказалось, что ошибка пошла на пользу — рана через пару дней зарубцевалась. Так мыло помогло моему выздоровлению.)

Пришествие восьмое

…чувствую, как меня дергают за ногу. Открываю глаза. Слева и справа от меня лежат люди с повязками на головах. Это нары, так как по людям в белых халатах, стоящим у меня в ногах, вижу, что я лежу на уровне чуть выше их колен. Ктото снимает повязку у меня с головы. Один из посетителей, очевидно, докладывает своему начальнику о моей операции. (Запомнились его слова о том, что операция была экспериментальная, так как после трепанации черепа рану они зашили, чтобы не уродовать голову. Опять же спасибо врачам — мне ведь тогда было только девятнадцать лет. Осколки, продолжал он, оставили, так как они находятся глубоко… Как видно из сказанного, я уже неплохо соображал. Одного не могу вспомнить: как я питался. Ни когда я был в сознании и тем более, как меня кормили, когда я был без сознания…)

Пришествие девятое и, на этот раз, окончательное

…лежу уже на кровати. В комнате человек шесть, и все с повязками на головах. Позже узнал, что я в специализированном черепном госпитале. У меня по-прежнему ничего не болит, но тело как бы чужое. Правда, руки и ноги шевелятся. Подниматься с кровати еще не разрешают. Уже хоть и лежа, смог написать письмо домой. (Уже после демобилизации мне показали это письмо. В нем было невероятное количество ошибок. Например, Здравствиватите дророгрогиие родрдитиитеилие. Вот с этим письмом и ходили родители за толкованием к Авдееву-отцу. Глядя на этот полуистлевший треугольник на плохой бумаге теперь, будучи отцом и дедом, понимаю, какой это бесценный подарок родителям. Многие, многие родители моих земляковкокандцев, таких, например, как Вила Алексеева и Владимира Биргера, никаких писем уже не получили. Кстати, об Алексееве. Незадолго до его гибели я поинтересовался его странным именем — Вил. Оказывается, что это аббревиатура от Владимира Ильича Ленина. Вот такими были многие из наших родителей и мы.)

* * *

Что еще запомнилось из последнего фронтового черепного госпиталя.

В моей палате лежали молодые солдаты — мои сверстники. Несмотря на то, что, кажется, двоих унесли из палаты мертвыми, мы както развлекались. Кроме несомненно придуманных историй о похождениях с девочками на гражданке, придумывали нехитрые состязания. Например, кто больше заполнит утку для мочи. Утки были стеклянными и большими. Сквозь зеленое стекло утки общество могло констатировать величину наполнения. Помнится, что в этом соревновании я был не из последних.