Тахир Шах - Год в Касабланке

• Название: Год в Касабланке
• Автор: Тахир Шах
• Издательство: Амфора, ТИД Амфора
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01339-9

Как известно, Восток — дело тонкое. В этом на собственном опыте убедился респектабельный англичанин, который, устав от капризов британской погоды и бешеного темпа западной цивилизации, решил переселиться вместе со своим семейством из туманного промозглого Лондона в благоухающие сады Северной Африки. Но, как выяснилось, если ты хочешь стать полноправным местным жителем, мало просто купить дом в Касабланке и в совершенстве выучить арабский язык. В Марокко европейцу для того, чтобы его уважали, необходимо как минимум научиться есть квашеные лимоны и общаться с джиннами, а также обзавестись гаремом.

Прочитав эту увлекательную книгу, полностью основанную на реальных событиях, вы узнаете немало интересного: каким образом очистить жилище от злых духов, для чего нужен колодец без воды и от каких болезней можно вылечиться отварными улитками, а также массу других полезных сведений. И как знать, может быть, вам тоже захочется перебраться в Марокко…

До того забавно и увлекательно, что просто невозможно оторваться.

---

За ту неделю, пока мы отсутствовали, похожий на мима Мустафа приступил к ремонту стен. Его бригада наносила таделакт размашистыми дугообразными движениями. Штукатурка готовилась в специальной емкости, которую рабочие соорудили на террасе. Емкость была три метра в длину и полтора в ширину. Шурша плоскими мастерками по стенам и аркам, штукатуры что-то негромко напевали хором, их высокие голоса разносились эхом по дому. Кто-то поочередно запевал, остальные вторили хором. Они пели только тогда, когда штукатурили, словно ритм добавлял им слаженности.

Штукатуры начинали работу над стенами комнаты лишь после того, как плитка была положена на пол и присыпана кедровыми опилками с лесопилки. Плиточники проводили так много времени в Дар Калифа, что им пришлось переехать сюда. Стоило только взглянуть на их работу, как становилось понятно: мне больше не нужно беспокоиться о качестве. Результаты были безупречными, ибо подкреплялись древним знанием и сплавом математики, химии и искусства. Плиточники, работавшие с беджматом, не пели. Их работа требовала очень большой сосредоточенности.

Детская игровая комната, располагавшаяся рядом с главной гостиной, была единственной комнатой с глазированной плиткой. Это было сделано специально: даже если бы детям пришло в голову замазать все краской и клеем, их легко можно было бы оттереть.

Мастера несколько дней выкладывали зеленую и белую плитку простым шахматным рисунком, а когда дошли до последней линии, то обнаружилось, что комната более неровная, чем они рассчитывали. Безо всяких разговоров он сняли плитку со всего пола и выложили снова, повернув рисунок на три градуса. Во второй раз все получилось отлично.

Каждый день, в беседах за чашкой мятного чая, Азиз приставал ко мне с просьбой позволить ему продемонстрировать свое мастерство. Он говорил, что всю свою жизнь совершенствует это мастерство, решая сложные задачи, и что если у его появится шанс, то он превратит Дом Калифа в лабиринт фантазий. Сдавшись на долгие уговоры, мы согласились, позволив ему выложить бордюр вдоль стен комнат. Услышав о таком решении, Азиз поднялся со стула и расцеловал меня в обе щеки.

— Вы заплачете, увидев красоту моей работы, — пообещал он.

На следующий день в Дар Калифа прибыл новый мастер. Азиз прислал его вырезать узор на простой глазированной плитке для бордюра. В одной руке у него был манкаш, тяжелый молоток с острыми концами, а в другой — подушка. Подмастерье принес корзину рубиново-красных квадратных плиток. Мастер положил подушку и начал выбивать рисунок.

Если в моей памяти и сохранится до гробовой доски что-либо о Доме Калифа, то это вряд ли будут улыбающиеся лица сторожей или их постоянные разговоры о джиннах, и уж конечно не надоедливые пронзительные крики ослов в ночи или запах жимолости на закате. Это будет дзин! дзин! дзин! — звук молотка этого мастера, выбивающего наклонный узор с точностью, которой можно достичь только долгими годами учебы в качестве подмастерья.

Он сидел так день за днем, неделю за неделей, постукивая своим молотком. Я смотрел на него, очарованный тем, что человек мог делать такую сложную работу простым острым инструментом. В нашем мире для этого выдумали бы специальную машину. В результате получился бы однообразный безжизненный рисунок, лишенный всякого смысла. Работа же этого мастера была живой и изменчивой. В ней чувствовалась душа.

Беседы с Хичамом Харассом успокаивали меня. Я приходил к нему вне себя от гнева на то, что меня вынуждали платить в десять раз больше рыночной цены за гвозди, латунные петли и тюбики китайского клея. Старый филателист просил жену принести нам чаю, тер свои распухшие ноги, и разговор начинался. Результатом наших бесед было нечто большее, чем ликвидация пробелов в новой для меня культуре. Они также обладали и лечебным эффектом, ибо снижали мое кровяное давление. После часа, проведенного с проницательным Хичамом, я отправлялся в Дар Калифа в гораздо лучшем состоянии духа.

Как-то раз Рашана приготовила курицу по-индийски по рецепту своей бабушки. Ее было так много, что я положил часть в судок и понес к хижине Хичама Харасса, чтобы угостить его. Старик был единственным из всех моих знакомых марокканцев, кто любил такую острую пищу. На узкой улочке рядом с его домом стояли два человека. Было очевидно, что они пришли сюда не с визитом вежливости. Один из них размахивал блокнотом и громко выкрикивал оскорбления. В руках второго был старый переносной телевизор, принадлежавший филателисту. Жена Хичама о чем-то умоляла их, по лицу ее текли слезы. Она проводила меня в дом.

— Пропади они пропадом, — сказал старик, как только увидел меня. — В следующий раз они последнюю рубашку с меня снимут.

Я предложил ему одолжить денег, если нужно. Он поблагодарил меня.

— Пророк сказал, что ростовщики — ниже воров. Это тупые создания, но я еще тупее, поскольку занял у них деньги.

Однажды утром я увидел Хамзу, сидевшего в одиночестве в саду у ненастоящего колодца, построенного им самим. Он обхватил голову руками и был так расстроен, что чуть не плакал. Я решил не беспокоить его. В полдень, встретив Османа, я спросил у него, все ли в порядке.

— Хамза скоро умрет, — сказал он.

— Что с ним, он болен?

— Это хуже, чем болезнь, — ответил сторож и провел пальцем поперек горла.

— То есть кто-то хочет его убить?

— Возможно.

Да уж, типичный восточный разговор. Будучи все же человеком посторонним, я попросил Османа пояснить мне суть.

— Хамза видел сон. Ему приснился человек, ехавший на верблюде через пустыню.

— И?

Осман удивленно посмотрел на меня:

— Разве этого недостаточно?

— Не знаю, но думаю, что нет.

— Каждому известно, — резко сказал сторож, — что тому, кому приснилось такое, недолго осталось жить.

На следующее утро я снова увидел Хамзу. Он с мрачным видом убирал листья в садовом дворике. Я завел с ним разговор о его сне.

— Что будет без меня делать моя семья? Они же умрут с голоду! — сокрушался сторож.

— Я уверен, что ты не умрешь. Это всего лишь сон, а многие сны не сбываются.

Сторож откинул волосы ладонью назад.

— Вот уже семь ночей подряд мне снится один и тот же сон. Нет никаких сомнений. Очень скоро я умру. Только Аллах знает точный час.

Дар Калифа погрузился в атмосферу надуманной скорби. Смешно, но когда бы я ни спрашивал об этом, сторожа вздымали вверх руки и восклицали, что такой сон, вне всякого сомнения, вещий. Они ходили вокруг дома, понурив головы, с унылыми лицами. Я спросил Медведя, могу ли я чем-нибудь помочь.

— Вы можете попросить Квандишу защитить Хамзу.

Я изумился. Всегда предполагалось, что Квандиша ненавидит меня за то, что я живу в этом доме.

— Вы можете обратиться к ней с просьбой, — настаивал Медведь. — Вдруг она послушает вас.

Все это звучало абсурдно, особенно учитывая то, что я не верил в джиннов. Как, интересно, я мог попросить спасти душу Хамзы кого-то, кого я даже не видел?

— Все очень просто, — объяснил Медведь после того, как услышал мой вопрос. — Вы идете туда, где убивают быков, и окунаете палец в теплую кровь. Прикладываете палец ко лбу, чуть повыше носа, и джинны сразу станут видимыми.

Камаль подтвердил, что самым простым способом увидеть джиннов было поступить так, как рассказал мне Медведь. Он вовсе не посчитал это странным и отвез меня на бойню в восточной части Касабланки. Все, кто знаком со мной, могут поручиться, что меня тошнит от вида смерти. Когда мы приехали на бойню, шел сильный дождь. Небо так затянуло тучами, что, казалось, наступила ночь. Мы выскочили из джипа и со всех ног кинулись ко входу. Но хватило и секунды, чтобы промокнуть до нитки.

Камаль объяснил старшему мяснику причину нашего визита. Я представил, что подумали бы на английской бойне, если бы услышали, что к ним пришли за свежей кровью для материализации духов. Марокканский мясник сразу же согласился, и чувствовалось, что он слышал подобные просьбы уже не раз. Он провел нас по помещению к тому месту, где забивали быков.

Вокруг пахло смертью, и все было залито кровью. Последние крики обреченных животных тонули в визге циркулярной пилы, которая, быстро вращаясь, врезалась в кость. По исламской традиции, животных на бойне оставляют истекать кровью. Их выводят из загона по одному. К животному подходят двое работников и связывают ему все четыре ноги вместе. На это уходит несколько секунд. Люди крепко держат шею сопротивляющегося быка. Короткий нож перерезает яремную вену, и процесс смерти начинается.

Я попытался было уйти, но Камаль сказал, чтобы я остался. Он объяснил, что смерть — это часть жизни и стоит увидеть, как одна жизнь кончается, а другая начинается.

Животное еще какое-то время билось в судорогах, его глаза закатились, рот исказился в последнем стоне, язык вывалился на сторону. Кровь хлестала из раны. Спазмы продолжались и после смерти. Когда бык издох, старший мясник показал мне жестом, что я могу забрать столько крови, сколько мне нужно. Я наклонился, обмакнул палец в кровавую лужу и мазнул у себя над переносицей. Чувствовал я себя мерзко.