Николай Дементьев - Какого цвета небо

• Название: Какого цвета небо
• Автор: Николай Дементьев
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

В повести "Какого цвета небо" рассказывается о формировании характера молодого человека, нашего современника, о его друзьях по работе и учебе.

---

– Ах ты!… – вздохнул высокий рыжий парень, стал закуривать, глядя в листки.

И вдруг они захохотали. Я поспешно вспоминал, над чем именно они могут смеяться. Глянул на Игната Прохорыча: и он смеялся, по-доброму смотрел на них. Потом высокий рыжий парень убежал за Татьяной, а Теплякова говорила Мише Воробьеву, что Татьяну надо срочно заставить писать куплеты для самодеятельности.

К себе в кабинет шел Горбатов, они окружили его, заставили тут же прочитать очерк. И в это время рыжий парень привел Татьяну, держа за плечи, чуть даже подталкивая в спину. Татьяна была совершенно багровая. Я встал и пошел в цех.

Бригада монтировала стрелу. Никто ничего не сказал мне, но я так и чувствовал, что, как говорится, дружба – дружбой, а служба – службой: не принято у нас в бригаде вот так пропадать неизвестно где во время работы. Тем более, из-за моего отсутствия дяде Феде приходилось держать клещами прокладку, по которой Филя бил кувалдой, загоняя палец.

Я подбежал, взял у дяди Феди клещи, но Вить-Вить поднял руку, останавливая работу…

– Татьяна написала заметку в многотиражку про тот случай с Шумиловым, – быстро сказал я, – Игнат Прохорыч повел меня в конторку, там все стали читать, и Горбатов… – Они внимательно и слегка удивленно смотрели на меня. – Вроде понравилось, – сказал я и пожал плечами.

– Ну – и ладушки! – сказал Вить-Вить, и мы стали работать, как обычно; только мне и дальше казалось, что легкое удивление так и осталось у всех.

Татьяны не было до самого обеда, и вот что я, к сожалению, понял лишний раз: не нужна Татьяна в нашей бригаде! Больше того -¦ уже одно ее присутствие вроде как тормозит работу: каждый из нас так или иначе, но должен был соизмерять свои действия с ее. Хоть и старается, но все получается у нее неловко, неумело!

Потом увидел, что Татьяна идет к нам, и тут же в цеху стало тихо: обед. Спросил ее глазами: «Ну как?!» И она так же ответила: «Порядок!» Поглядела на Вить-Витя, на дядю Федю, на Белендряса с Филей, сказала смущенно:

– Извините, пожалуйста, что я полдня прогуляла…

– Я сказал! – поспешно вставил я.

– Мы сидели с Веселовым, и после смены мне еще надо доделывать, – говорила Татьяна.

Веселое – редактор нашей многотиражки, мужчина лет сорока, толстенький, лысый и смешной.

– Я бы очень просила, – сказала Татьяна, – чтобы наша бригада прочитала заметку, когда мы ее доделаем.

– А как же! – улыбнулся дядя Федя.

– Ну – и ладушки! – по-свойски подытожил Вить Вить.

В обед сидели за одним столом, и все остальное было, как всегда, а все-таки чувствовалась какая-то стесненность, что ли, будто то самое удивление так и оставалось невысказанным. И это непонятным образом, но как-то отодвигало Татьяну и даже чуточку меня от всех остальных, и мне было неприятно. И Татьяне тоже, я видел.

– Уж так я беспокоилась, так беспокоилась! – проговорила Татьяна; все посмотрели вопросительно на нее. – А пришла я, и – сразу отлегло у меня от сердца: и без меня вы справились с монтажом. – И чуть улыбнулась.

– Себя не жалели! – в тон ей сказал Филя.

– Пришлось попотеть! – шутливо прогудел Белендряс.

– Только бы впрок тебе пошло, – сказал дядя Федя.

Вить-Вить вздохнул:

– Вот так это и начинается. – Он даже помотал головой; мы уже улыбались, ожидающе глядя на него; он развел руками: – Сейчас она сидит вместе с нами и борщ ест, а потом встретишься ей на улице в упор – не узнает! – И засмеялся.

После смены мы с Татьяной пошли в редакцию нашей газеты. Веселов сидел за столом, разговаривал по телефону. Кивнул нам с Татьяной: «Садитесь». Мы се ли. В редакции я был первый раз, обстановка в ней еще пошикарнее, чем в кабинете Петра Петровича. Стол у Веселова полированный, покрыт зеленым сукном. Перед ним – длинный стол, по бокам которого ряды стульев, обитых черной кожей. По стенам шкафы с книгами, сбоку – витрина под стеклом: в ней разные брошюры и журналы, вырезки из газет.

Веселов ерзал по креслу, губами шевелил – то в трубочку их скатывал, то растягивал до ушей, – в пальцах крутил карандаш, ручку, резинку…

– Извини! – вдруг сказал он Татьяне, все слушая телефон; второй рукой протянул ей листки.

Их оказалось всего два вместо тех пяти, что Татьяна написала дома. И были эти листки красиво отпечатаны на машинке. Фамилия автора: «Т. Егорова». Вместо заглавия «Романтик моря» стояло: «Одно из моих первых впечатлений», а в скобках под ним: «Заметки молодого рабочего». Мы стали читать.

Вот что меня сразу же поразило: я по-прежнему чувствовал, что это написала Татьяна, как-то сумел Веселов сохранить самое главное, что у нее было. И в то же время все очень сильно изменилось. Во-первых, стало так, как у нас и есть на самом деле: Татьяна работает учеником монтажника у нас в бригаде, а Шумилов у себя. Во-вторых, Татьяна стала такой, какой она есть, хотя девчонка, от лица которой она писала вчера дома свой очерк, тоже осталась. Я глянул на Веселова: а он-то когда, спрашивается, успел понять, что Татьяна бывает и такой, глуповатой и маленькой?

Шумилов в очерке остался точно таким же, каким он был и у Татьяны, и так же, вроде, чуть снизу вверх она глядела на него, и в то же время куда-то исчезла та неумеренная запальчивость, что была вначале. И, странное дело, от этого ее ирония стала еще обиднее, умнее и неотразимее!

– Ну, Егоров? – спросил меня Веселов, кладя трубку.

– По-моему – здорово!

– Понимаешь, Таня, что совершенно удивительно у тебя, – быстро заговорил Веселов, – так это – как ты сумела так инстинктивно-точно отобрать самые необходимые детали. Иди сюда, смотри!. – И подвинулся за своим столом, давая место Татьяне.

Они с Татьяной начали заново читать очерк, будто впервые его увидели. Хотелось мне спросить у Веселова, как это он так точно описал Богатырева и Борьку Борисова, ведь до этого в очерке Татьяны их совсем не было. Неужели ходил сам в бригаду Шумилова, разговаривал с ними?!. Но спросить так и не решился. Поглядел на часы, вздохнул, поднялся:

– Я в институт на занятия опаздываю.

– Да-да, я совсем забыл, что ты ведь учишься. А Тане еще надо посидеть со мной: мы разочек пройдемся по тексту.

– Дома буду, когда вернешься, – сказала Татьяна.

– Понимаешь, какое дело, Иван… – остановил меня Веселов. – У нас в редакции кроме меня и машинистки есть еще место литсотрудника. Зарплата, конечно, маленькая…

– Да при чем здесь деньги! – сказал я. Он молча пожал мне руку.

– Ну – и ладушки! – сказал я Татьяне.

– Ну – и ладушки! – повторила она, засмеялась.

– Иван.

Я обернулся. Веселов смотрел очень серьезно на меня.

– У Тани есть самое главное, что надо для нашей работы, а остальному она научится, понимаешь?

– Да. – Я кивнул, еще пояснил зачем-то: – Если уж данных нет, классным прыгуном никогда не станешь, хоть институт физкультурный кончи!

– Вот-вот! – И сморщился, будто вдруг зуб у него заболел.

Я вышел, прикрыл двери осторожненько и аккуратно, точно они вдруг сделались стеклянными.

…Дня через два или три Татьяна перешла на работу в газету. По такому поводу я предложил ей позвать к нам всю бригаду, Богатырева и Борьку Борисова. Пусть, дескать, Борис с Филей приходят со своими девушками, если таковые у них найдутся. А уж Игната Прохорыча с Марией Александровной в первую очередь надо позвать, пусть они посмотрят, как мы с Татьяной живем. Ну, разумеется, и Веселова.

Цех у нас – огромный, а случись что-нибудь незаурядное, сразу становится всем известно. Так и с Татьяниным очерком, хоть он и не был еще напечатан.

Началось с того, что Шумилов, придя, как обычно, в начале смены на наш участок, не заметил отсутствия Татьяны. Однако обычный ритуал сдачи-приема тележки, когда Шумилов непрерывно что-нибудь рассказывал, а мы ему поддакивали, был нарушен. Помнили мы, как он хотел столкнуть нам тележку с треснувшей втулкой. Поэтому только Шумилов начал рассказывать что-то, дядя Федя перебил его:

– Погоди, Петя-Петушок, дай тележечку пощупать.

– За папироски, между прочим, спасибо, как всегда! – На лице Вить-Витя мелькнуло выражение Веселого Томаса. Белендряс прогудел:

– Ты зубы, дружок, нам не заговаривай, отдохни пока в холодке!

Наша бригада прочитала уже очерк Татьяны в окончательной редакции, даже добавила кое-что в него. И Татьяна с Веселовым обещали учесть наши замечания.

Грудь по-прежнему была колесом у Шумилова, и усы торчали по-боевому, как штыки, но все-таки слегка стушевался он. Сказал безразлично:

– Ну что ж, можем и отдохнуть!

Когда проверили ходовую тележку и все оказалось в порядке, Шумилов подошел, поглядел на нас. Так и видел я, что он хочет, как всегда, угостить папиросами, да не решается. И я засомневался: возьмут ли наши у него папиросы? Вот и Петя-Петушок понял, наверно, что возможен отказ, поэтому и не захотел рисковать.

– А супруга их где же? – кивнул на меня Шумилов.

Все молчали.