Виктор Сидоров - Сокровища древнего кургана

• Название: Сокровища древнего кургана
• Автор: Виктор Сидоров
• Жанр: Детская проза

Повесть о школьниках сибирского села, раскрывших тайну Желтого курганчика.

---

Помню как-то раз, кажется, Петька Суриков из восьмого, услышав эти восторженные выкрики Детеныша, засмеялся:

— Ну, опять понесло Снопкова! Чего ты вечно лезешь со своим дядькой? Гляди-ка, нашел героя! Медаль «За отвагу!» Да у других не то что медали — орденов куча и не орут на все село… Заткнулся бы ты со своим Максимом.

Всегда спокойный и смирный, Детеныш вдруг бросился на Петьку с кулаками, и худо пришлось бы тому, если бы не вмешались мы. Нет, при Детеныше о дяде Максиме можно говорить только уважительно, только с восторгом, как это делает сам Детеныш.

И вдруг такое: дяди Максима не оказалось в списках!

В сельсовет мы вошли втроем и сразу же увидели доску с длинными списками, отпечатанными на машинке. Но сколько мы ни искали фамилии Юркиного дяди, так и не нашли. Молча уставились друг на друга: в чем дело?

В это время из кабинета председателя сельсовета вышел Ракурс. Детеныш обрадованно бросился к нему.

— Аркадий Львович, а моего дяди в списках нет, наверное, пропустили?

Ракурс приостановился.

— Как фамилия?

— Петушков. Максим Тимофеевич.

Ракурс открыл портфель, вынул оттуда стопку бумажек, перебрал их, потом, заглянув в небольшой блокнотик, сказал спокойно:

— Петушков?.. Эту фамилию мы пока воздержались ставить в списки!

— Почему?! — чуть ли не в один голос спросили мы. А Детеныш добавил: — Ведь он погиб. В сорок четвертом году. В июне. У нас сообщение есть.

Ракурс поправил очки, оглядел нас поочередно, сказал сочувственно:

— Я знаю… Только там говорится: не погиб, не пал смертью храбрых, а пропал без вести. Понимаете: пропал! А что такое — пропал? Вы мне это можете объяснить?

Мы не могли. Но в словах и в тоне Аркадия Львовича послышалось что-то несправедливое и скверное.

Я сказал:

— Он хорошо воевал. У него медаль «За отвагу».

Аркадий Львович ответил неопределенно:

— Всякое бывало… — и добавил успокаивающе: — Мы постараемся еще кое-что уточнить… И вышел.

Мы стояли, как оглушенные. Детеныш шевельнулся первым:

— Вы поняли, о чем он думает?

— Нет, — откликнулся Пашка.

— Что мой дядя Максим от страха сдался в плен или еще что там… Поняли?

Мы не знали, что ответить. Но то, что Аркадий Львович сказал, очень походило на Юркино предположение.

— Брось! — выкрикнул я, чтобы заглушить в себе эту мысль. — Ты брось! Идем к Ивану Саввичу, поговорим. Мало ли чего…

Детеныш не дослушал меня, повернулся и вышел. Мы с Пашкой переглянулись.

— Да, черт побери… Что скажешь?

— Брехня это, вот что!

Я тоже так думал, да толку что: кому от этого легче станет? Надо было как-то помогать Детенышу. В первую очередь поговорить бы с Иваном Саввичем, объяснить ему все.

Однако вскоре, так уж случилось, идти к председателю сельсовета необходимость отпала.

Глава двадцатая Она протянула мне руку

Мы идем по влажной и чуточку парной степи. Идем к Желтому кургану едва намеченной тропкой. Не я ли ее проложил?

Над нами разноголосо звенят жаворонки. А в травах весело, по-приятельски пересвистываются невидимые суслики.

Вчера прошел короткий, но шумный ливень. Это он обмыл небо, оживил степь и наполнил ее ликованием. Мы тоже радуемся. Радуемся всему: и жаворонкам, и сусликам, и этому голубому чистому небу, и ласковой степи, пахнущей разопревшим полынком. А я радуюсь еще и тому, что скоро, теперь уже очень скоро, Желтый курган, наконец, раскроет нам свою тайну.

Мы — это я, Эвка и Микрофоныч. Он в белой сетчатой безрукавке, на плече линялый брезентовый рюкзачок, на голове широкополая соломенная шляпа. Удивительно, но он нисколько не походил на учителя и тем более на моего грозного классного руководителя, от которого я столько вытерпел. Просто обыкновенный человек, еще совсем не старый, не сердитый, а добродушный, с карими чуть насмешливыми глазами.

Она в брюках, в белой кофточке и по-прежнему молчаливая и грустная. Я, конечно, понимаю почему: из-за Игоря. Все переживает, никак не может успокоиться.

Надо же было тогда этому болтуну Альке Карасину выложить все, как есть, Буланке. С того самого дня Эвку словно бы подменили: она почти не выходит вечером на улицу, не бывает в Доме культуры.

Игоря тоже не стало видно: стыдно, наверное, а может быть, просто не перед кем воображать и строить из себя героя. После нашей драки, вернее, после того как он измолотил меня ногами, почти все ребята отошли от него: такое у нас не прощают. Даже Пашка Клюня откололся. Верным остался только один Толян Рагозин.

Колька Денисов, когда узнал о драке и из-за чего она произошла, в тот же день унес из своей комнаты, где он жил вместе с Игорем, свою постель и теперь спит на сеновале.

Я иду рядом с Эвкой, искоса поглядываю на нее. О чем она думает? Мне вовсе не радостно, что у Эвки порвалась дружба с Игорем, хотя я так хотел этого. Мне просто обидно за Эвку и жалко ее.

— Ну где твой Желтый курган? — спросил Микрофоныч. — Мне, признаться, в этой стороне ни разу не привелось бывать — пустое место.

— Ничего не пустое, — с некоторой обидой ответил я. — Живет тут степь… А Желтый курган, вон он. Нет-нет, левее, бугорок такой…

Вскоре мы уже стояли вокруг развороченного кургана, на краю ямы.

Я ожидал, что Микрофоныч похвалит меня: ишь, скажет, молодец какой, столько повыбросал земли! Теперь, мол, нам предстоит совсем мало работы! Но он вдруг огорчился:

— Ну и наковырял ты тут! Разве можно так орудовать? Ты не раскопки вел, а колодец рыл. А вдруг эта твоя яма лишь краем захватит погребение или вовсе мимо пройдет? Как тогда? Еще один колодец рядом рыть?

Я стоял огорошенный и смущенный — вот так похвалил! А он продолжал доколачивать:

— Да если бы ты каким-то чудом и вышел прямо на погребение, все равно оно было бы потеряно для науки.

— Это почему же?!

— Да в такой тесноте да темени ты просто бы разрушил захоронение, разворочал бы его. Это, во-первых. А, во-вторых, раскопки без научного описания, без плана, теряют почти всю ценность.

Вот так на! Значит все, что было сделано, не только зря, но я к тому же еще едва не угробил захоронение. Я украдкой глянул на Эвку: почудилось, будто губы ее дрогнули в усмешке, мол, что же ты, Брыскин, так опростоволосился? Я еще раз взглянул, но она уже отвернулась и следила за Микрофонычем. Показалась мне эта ее усмешка или нет, только я расстроился еще сильнее. Эх, зря позвал ее сюда! Теперь вот оглядывайся на нее да нервничай: что она подумает, что скажет?

Микрофоныч рылся в своем рюкзачке, вынимая какие-то колышки, топорик, рулетку, клубок шпагата. Глядя, как весело он суетится, как бодро напевает, настроение у меня помаленьку улучшалось. Оно, наверное, стало бы совсем хорошим, если бы не Эвка.

Она вдруг спросила:

— Послушай, Костя, ты как-то говорил мне, что будто нашел тут какой-то старинный черепок? Помнишь? Еще обещался для музея что-то дать?

Я покраснел, замямлил:

— Ерунда… Обознался… Никакого, это самое, черепка…

— Здравствуйте! — воскликнула Эвка, удивленно уставясь на меня. — Как это обознался? Что же тогда было? Я не знал, что ответить.

— Да так, это самое… Чепуха. Какая-то кость.

— Что?! — вдруг вклинился в разговор Микрофоныч. — Кость?! Чья кость? Какой формы? Ты сохранил ее, надеюсь? Выхода не было.

— Нет, — едва выдавил я. — Выкинул… — И почувствовал, как сразу теряю всякое уважение в Эвкиных глазах.

— Эх, ты! — сказала Эвка, как умела говорить только она одна. — Археолог несчастный…

Провалилась бы к чертям собачьим эта кость, а еще бы лучше мой язык! Ну зачем я тогда ляпнул Эвке про тот черепок от Никульшихиной кринки? Зачем расхвастался и наобещал ей древних экспонатов для музея?

Вид у меня был, вероятно, настолько унылый, что Микрофоныч сказал, что та кость скорее всего не имеет никакой ценности, так как находилась в верхних, более поздних слоях. А потому попала туда случайно и к погребению, по всей вероятности, не относится.

«Вот именно», — горько усмехнулся я про себя.

— Так что, Брыскин, — продолжал Микрофоныч, — успокойся. Что было то сплыло. Теперь мы дело поставим приблизительно правильно. Говорю «приблизительно» потому что, как я тебе уже говорил, немного знаком с ведением раскопок. Для начала моих знаний хватит, а там видно будет.

Микрофоныч вручил мне колышки и топорик, а сам с Эвкой принялся намечать рулеткой границы нового раскопа. Там, где должны быть углы, я забил колышки, потом соединил их шпагатом. Получился огромный прямоугольник, в центре которого зияла моя яма.

Микрофоныч удовлетворенно крякнул:

— Хорош будет раскопчик, просторный, удобный. Верно, Брыскин?

Но я не пришел в восторг.

— Это почти силосная траншея. Ее вручную и за год не отроешь. Лишняя работа…

Микрофоныч поднял широкие брови.