Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский

• Название: Олег Рязанский
• Автор: Алексей Хлуденёв
• Жанр: История

---

Воеводы, спешившись неподалеку от шатра, бросали поводья стремянным и, крутя носами - от шатра несся аппетитный запах жареного мяса, - важно проходили сквозь строй стражников. Войдя в шатер, невольно задерживали взгляд на расставленных на столе закусках: жареной баранине, говядине, гусятине, рыбе... Кое-кто на ходу брал со стола кусок, запихивал в рот. Князь Скиригайло, румяный и толстеющий, сам себе налил в кубок хмельного меда, жадно выпил и звучно поставил кубок на стол.

Учесанный и умасленный, Ягайло величаво сидел на походном креслице и умильно поглядывал на воевод. Те вешали мечи и сабли на прибитые к деревянным опорам оленьи рога и шумно рассаживались на свои места. Среди них своей самоуверенностью выделялся князь Скиригайло, единоутробный брат Ягайлы, значение которого при дворе великого князя заметно возросло в последнее время.

Дело в том, что Ягайло повел с Западом, тем же немецким орденом, хитрую расчетливую игру, и в этой игре уже сумел отличиться Скиригайло. Он был послан во главе посольства к магистру ордена и венгерскому королю с целью уверить их в том, что Литва намерена принять католическую веру. Это было ложное намерение, никто из литовских князей и не думал обращаться в чужую веру, хотя бы из уважения к предкам, которые ожесточенно воевали с немецким орденом. И в первую очередь не думал обращаться в католичество сам Скиригайло. Единственный из литовских князей, кто не исключал такой возможности, был Ягайло, но это было его личной тайной. Переговоры Скиригайлы с крестоносцами закончились заключением перемирия, которое позволило Ягайле собрать значительное войско и, не опасаясь за тыл, повести его на Москву.

Вот почему, когда воеводы расселись и в шатре стало тихо, Ягайло в первую очередь посмотрел на Скиригайлу, мнением которого он теперь, после его удачного посольства на Запад, дорожил особенно.

- Слыхали новость?

Первым и очень бодро отозвался Скиригайло:

- Да, знаем, добрые вести!

- Еще бы не добрые! Хваленый Дмитрей Московский прошел к Дону, не поняв даже, что уготовил себе ловушку... Он позволяет нам сесть на хвост его войску, в то время как навстречу ему идет Мамай... И чем скорее мы пойдем вослед московскому войску, тем вернее мы побьем его...

Все с той же умильностью поглядывая на воевод, Ягайло вдруг увидел, что не все из них, далеко не все, разделяли его радужную оценку происходящего. И в первую очередь не разделял этой оценки князь Корибут, один из самых верных его соратников. Тут следует сказать, что Ягайло не отличался решительностью характера: его решения, порой очень серьезные и важные, могли вдруг поменяться, и притом не всегда по достаточно веской причине. Заметив, что Корибут скептически отнесся к его высказыванию, о чем свидетельствовала характерная для него гримаса сомнения, Ягайло попросил его высказаться со всей определенностью. Корибут, имевший привычку говорить не то, что определенно, но и убежденно, сказал с расстановкой:

- Пока не подойдет войско Ольга Рязанского, о нашем выступлении не может быть и речи!

Сказал и крутанул ус. И эти его слова, и жест подействовали на воевод так, будто он, а не Ягайло был великим литовским князем.

Напоминание Корибутом о князе Рязанском было не случайно. Корибут был женат на одной из дочерей рязанского князя и как зять его сыграл не последнюю роль в том, чтобы тройственный союз, направленный против Москвы, состоялся. И теперь, когда дело шло к развязке, не мог же он, Корибут, согласиться с теми, кто порол сгоряча: сближаться с противником в отсутствие такого сильного союзника, каким был его тесть.

Ягайло попросил высказаться других своих советников и чуть ли не половина из них предпочла тактику выжидания. Ягайло понимал, что осторожность Корибута и некоторых других воевод объяснялась ещё и тем, что две трети литовского войска состояли из русских, православного вероисповедания, воинов, которые не изъявляли рвения вступать в бой с единоверцами.

Час застолья, когда возбужденные хмельными напитками воеводы горячо заспорили, стуча по столу кулаками и мослами, не прибавили Ягайле решимости. И все же, прислушиваясь к большинству и не желая показывать своей неопределенности, он приказал вывести войска на смотр. Многие ожидали, что будет объявлен поход к Дону. Да и сам Ягайло, как ему казалось, был склонен к тому же. Но случилось так, что во время смотра ему перебежал дорогу заяц. По литовским суевериям, если дорогу перебежит заяц или лиса - быть неудаче. Литовское войско осталось стоять под Одоевом.

Глава двадцать вторая

Марш-бросок

В конце августа русское войско перевезлось через Оку под Лопасней и ходко двинулось западным краем Рязанской земли к Дону. Этот маневр, позволивший при быстроте движения упредить соединение ратей Мамая, Ягайлы и Олега, был настолько хорош по замыслу и исполнению, что позднее военные теоретики возведут его в образец стратегического искусства. При этом недостаточно оценят другую сторону дарования Дмитрия Ивановича - тонкое понимание человеческой психологии. Дмитрий строго-настрого приказал воинам не обирать и не обижать местных жителей, не касаться "ни единого власа" тем самым снова задобрил Олега, чуткого к изъявлениям добра и уважения к нему и его народу. В противном случае рязанский князь исполнился бы яростью и жаждой мести.

Бросок на юг был стремительным, войска шли без задержек, с утра до ночи, везя с собой на телегах копья, рогатины, боевые топоры, мечи, сулицы1, щиты, железную броню чешуйчатую и пластинчатую, кольчуги... Разумеется, в достатке запаслись и продовольствием - пшеном, салом, сухарями.

Четвертого сентября подошли к урочищу Березуй. До Дона оставалось тридцать верст. Ягайло, как доносила разведка, стоял на западе под Одоевом, Олег - примерно на таком же расстоянии в три дневных перехода на северо-востоке. Их пассивность была Дмитрию Ивановичу на руку, но не хватало известий о Мамае. Где он, на реке Красивая Меча, где пребывал в последнее время, или уже на Дону?

В Березуе встали лагерем: дать воинам передышку и заодно подождать пешие отряды Тимофея Вельяминова, выступившие из Лопасни позднее основного войска, и шедшие на помогу полки двух Ольгердовичей - Андрея и Дмитрия.

За дни похода изрядно похудевший, но не утративший полноты сдержанных сил, Дмитрий Иванович объезжал на лошади лагерь, беседовал с воинами попросту, как воин с воинами, а не как государь с подданными. В каждом полку был свой священник, и князь, благословляясь, интересовался, не примечают ли они признаков уныния в душах православных. Ни один из священников не выказал обеспокоенности настроением ратных; напротив, говорили они, воины бодры, несмотря на усталость, и предстоящую битву воспринимают как священный бой за судьбу православия.

Такие сообщения (да он и сам это наблюдал по лицам конников и пеших) развеивали в душе князя сомнения в правильности своих действий, прежде всего в решении дать бой Мамаю, а не уступать ему в его требовании платить десятину, какую установил ещё Батый. Но высший смысл предстоящей войны он видел не в размере дани, на которую не хотел соглашаться, и даже не только в том, чтобы не позволить ворогу разграбить свой народ и разорить свою землю. Высший смысл для него заключался в том, чтобы оберечь православие, колыбель которого уже перемещалась из теснимой турками Греции в Русь.

В стане одного из полков ему доложили: разведчики воеводы Семена Мелика поймали и доставили в лагерь ордынца. "Язык" оказался на редкость неразговорчивым и упорным: не хотел отвечать на вопросы. Великий князь велел тотчас привести к нему пленника. Ордынец, как выяснилось, был знатным человеком "царева двора". Он предстал перед князем босым, без шапки; широко расставленные косые глаза смотрели умно и зло. Дмитрий Иванович сразу понял, в чем причина озлобленности ордынца: обобранный, без головного убора, тот чувствовал себя униженным. И верно, сразу же после того, как разведчики Петр Горский и Карп Олексин по просьбе князя вернули ордынцу шапку с собольей опушкой, сафьяновые сапоги и даже богато отделанную саблю, тот повеселел. Притопнув обутыми ногами, потрогав на голове шапку, он приложил руку ко лбу, к груди и стал охотно отвечать на все вопросы князя. По его сведениям, Мамай теперь находился на Кузьминой гати, в полутора переходах от Дона. Он подтвердил то, что было уже известно князю: сила Мамая была велика и состояла из его собственной Орды, отрядов генуэзцев, буртасов, армян, черкесов, осетин... О том, что русские рати уже на подходе к Дону, Мамаю было ещё неведомо. Зато он не сомневается в скорой встрече со своими союзниками Ягайлом и Олегом.

Из этих сообщений особенно устраивало Дмитрия Ивановича то, что Мамай не подозревал о стремительном продвижении русских ратей к Дону. Оставалось лишь сожалеть, что пешие рати Тимофея Вельяминова и отряды братьев Ольгердовичей были ещё где-то в пути. К счастью, в тот же день, уже за полдень, в Березуй вступила рать Тимофея Вельяминова. Пока встречали Тимофея, подоспели со своими полками Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Великий князь с радостью облобызал каждого из них троекратно - молодцы, сумели опередить Ягайло, даже не напоровшись на его разъезды...