Ольга Лукас - Поребрик из бордюрного камня

• Название: Поребрик из бордюрного камня
• Автор: Ольга Лукас
• Издательство: Комильфо
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91339-101-8

Смешные короткие истории из жизни двух вымышленных персонажей — москвича и питерца, а также их друзей, подруг, потомков и далеких предков. Между Москвой и Петербургом существует масса неуловимых (и уловимых тоже) отличий, которые любят коллекционировать жители обоих городов. Эта книга содержит вполне правдоподобные (но не претендующие на документальную достоверность) истории о том, как по-разному москвич и питерец (вымышленные, как уже говорилось, персонажи) ведут себя в сходных обстоятельствах. Между героями пролегает граница шириною в бордюр и длиною в поребрик. Но в последней истории москвич и питерец неожиданно встречаются где-то в Бологое и выясняют, что на самом деле они очень похожи.

---

И ушел, радостно посвистывая. А советчиков своих многомудрых назначил боярами, в награду за то, что они для потомков такую клёвую штуку придумали, будет, что в наследство, помимо самого города (пока еще безымянного), оставить. Потом, конечно, как все правители, оказавшиеся в безвыходных ситуациях, Юрий Долгорукий пошел в народ. А народ ему и говорит: «Раньше это место Москвой называлось, мы привыкли уже. Давай оставим, как есть?» «Четко! — обрадовался тот. — А теперь для улиц давайте варианты накидывайте!» Народ накидал варианты: Солянка да Варварка, Петровка да Покровка. Ну и так далее. С тех пор в Москве так и повелось: что не по-народному названо, то именуется гордым составным именем — Большое Золотое Суперчто-то.

С Питером было сложнее: всех креативных бояр креативно казнил Иван Грозный, прочие же пребывали в депрессии по случаю отстрижения бород, а народ безмолвствовал (чтобы как бы чего не вышло). И пришлось Петру называть город самому. Позвал он в помощь иностранных послов. Те притащили по словечку из закромов родины, каждый — своей. Кронверк, равелин, першпектива, ну и так далее. У одного посла слов при себе не оказалось — онемел от восхищения при виде града Петрова, так он не растерялся, выудил из кармана горстку цифр. А у другого при себе даже цифр не случилось, а были только линии. Но Петр не осерчал, а принял и эти дары с благодарностью и украсил Васильевский остров номерными линиями. Когда иностранцы закончились, а неназванные места в городе еще остались, Петр свистнул своих верных друзей-собутыльников, и пировали они 3 дня и 3 ночи, и таких названий напридумывали в священном своем безумии, что стыдливая дева история донесла до нас отнюдь не все из них. С тех пор так в Питере и повелось: которые названия не иностранные — те такие, что не всякая история вынесет. Эта история, к примеру, решила от их перечисления воздержаться. Но вы вполне можете найти их сами: на карте или прямо в городе. Опытные краеведы рекомендуют начинать с Дороги на Турухтанные острова.

У врача

Вообще-то москвич и питерец болеть не любят — а кто любит, спрашивается? Москвич — потому что это же так обидно — валяться дома с градусником подмышкой и грелкой на голове, когда другие заняты делом — каким угодно, даже пусть написанием скучных отчетов. Всё-таки даже самый скучный отчет в мониторе лучше, чем самая веселая грелка на голове. Питерец не любит болеть, потому что всё равно о нём никто не позаботится, а если никто о тебе не заботится — то какой смысл болеть? И всё-таки иногда болезнь хватает их своими трясущимися кривыми жгутиками…

Москвич до последнего надеется, что он не болен. Продолжая надеяться, находит ближайшую к дому платную поликлинику. Записывается на прием. Вызывает такси. В кабинете у врача ведет себя непочтительно: во-первых, за свои деньги он собирается оторваться по полной. Во-вторых, доктор явно перестраховывается.

— Зачем вы выписываете мне больничный? — сердится москвич, — Я разве просил больничный? Нет. Я просил осмотреть меня и сказать, что я здоров.

— Но вы нездоровы! — отвечает врач, — Взгляните на рентген своей правой ноги!

— Может быть, рентген и болен. А я — здоров.

— Ну, хорошо, — терпеливо говорит врач, — Посмотрите на вашу правую ногу. Видите — кость торчит наружу? Так не должно быть. У вас перелом и вам требуется лечение.

— Кость? Ну да, торчит. А она тут у меня с рождения торчит. Я, может быть, мутант. А вы нетолерантный человек, если указываете мне на это.

— Больничный будете брать? — свирепеет врач.

Москвич гордо мотает головой.

Врач достает из ящика стола красный фломастер и крупными буквами пишет поперек всей медицинской карточки: «Мутант!»

Потом успокаивается, загипсовывает вырывающемуся пациенту ногу и отправляет его домой, лечиться. Москвич сидит дома целых три часа. Из которых два посвящает переговорам с коллегами (раздает им поручения), а третий — отковыриванию гипса. Вечером москвич уже сидит в своем офисе, углубившись в отчеты. Никаких последствий перелома у него не наблюдается: то ли это сила воли, то ли он и вправду мутант.

Питерец очень мнительный, поэтому в районную поликлинику по месту жительства он ходит довольно часто. Приходит без записи, наудачу. Занимает очередь. Пропускает всех, кого по какой-то причине надо пропускать. Слушает истории, которые рассказывают друг другу старушки, забывшие дома слуховые аппараты. Проникается сознанием бренности и бессмысленности жизни. Параллельно открывает у себя симптомы десятка неизвестных ему ранее заболеваний. Войдя в кабинет врача, обессиленной тушкой падает на смотровую кушетку. Врач тем временем падает на стол: этого пациента он уже видеть не может.

— Всё с вами нормально! — говорит питерцу врач, — Больничный хотите? На работу ходить надоело?

— Нет, ну вдруг я правда болен? Вот у меня чешется левый бок и одновременно мерзнет большой палец правой ноги. Это ведь что-то значит?

— О, — саркастически усмехается врач, — Это симптомы очень серьезного заболевания.

— Правда? — питерец в ужасе закрывает лицо руками.

— Конечно, правда. Вы забыли отрезать ярлычок от новой футболки, вот он вам бок и чешет. А палец мерзнет, потому что у вас дырка на носке. Это я и без всякого осмотра скажу.

— А еще бабушки в коридоре говорили про какую-то мучнистую росу. Ужасное ведь, если подумать, заболевание. Мне по утрам как раз кажется, что на мне выступает роса, такая мучнистая-мучнистая…

— Вы что — растение? — устало спрашивает доктор и выписывает питерцу направление на анализ крови (из пальца), десять витаминных уколов (в попу) и диету, лишенную всех радостей жизни. Но питерец не понимает, что это над ним так издеваются, и честно следует всем предписаниям. Через день ему становится лучше. Через неделю он обнаруживает у себя симптомы картофельного фитофтороза.

Субкульт-ура!

Однажды питерцу становится тошно от массовой культуры, поэтому для себя и своих друзей он придумывает субкультуру. Давайте, говорит, будем играть гаммы задом наперед, рисовать картины снизу вверх, сочинять стихотворения с матерными словами и не запипикивать их стыдливо, читая со сцены, давайте хрипеть в микрофон, бить пятками в барабаны, танцевать босыми ногами по зеленой траве, слушать тишину и выбрасывать в Фонтанку телевизоры. Друзья соглашаются по всем пунктам, кроме последнего: из предназначенных к утоплению телевизоров строят небольшое укрепление, покрывают его тремя слоями граффити и отныне именуют «Клуб». В клубе тесно и темно, поэтому одеваются там в облегающие одежды (чтобы не занять ненароком больше места, чем необходимо). Иногда, в темноте и тесноте, одежды рвутся и пачкаются, но никто не обращает на это внимания — потому что на сцене в этот момент царит свобода, и все следят за ее выступлением.

Однажды в клуб случайно заходит москвич. Он шел совсем в другой клуб, о котором ему рассказали модные друзья, но по дороге решил забежать в три рюмочные и одну пышечную, так что слегка заблудился. В клубе москвичу очень нравится — свободно, весело, никто не ходит с нарисованными улыбками клоунов из «Макдональдса» и секретарш, замученных корпоративным бытом, а если и ходит, то оказывается, что это был перфоманс. Клоуны и секретарши смывают корпоративные улыбки и становятся симпатичными, милыми, хмурыми людьми.

— Вау! — говорит москвич. — Как вы здорово это придумали! Приезжайте, ребята, к нам! Я покажу вас в телевизоре всей России. Да что России — всей Москве я вас покажу. Ну, кто хочет в телевизор?

— М… А мы разве сейчас не в телевизоре? — стучит по стенке клуба самый старый клубожитель. — Зачем нам еще куда-то ехать?

Но кое-кто всё же уходит вслед за москвичом.

Через пару месяцев в Москве открывается сеть модных клубов, сложенных из самых современных телевизоров, повернутых экранами внутрь. Где бы ты ни находился — на танцполе, в туалете, в баре, в чилауте — на тебя всегда смотрит немигающий голубой глаз. Посетители обязаны приходить в облегающих одеждах, как бы случайно порванных и запачканных. Эти одежды шьют специальные, очень дорогие модельеры и продают в специальных, очень дорогих бутиках. Такие одежды называются дресс-кодом. Кто без дресс-кода, того просто не пустят в клуб улыбающиеся, как клоуны из «Макдональдса», охранники и не напоят вкусной водкой улыбающиеся, как измученные корпоративным бытом секретарши, бармены и барменши.

Через некоторое время питерец, придумавший эту субкультуру, случайно заходит в один из московских клубов. Сначала его не пускают, потом узнают, и, чтобы загладить неловкость, приносят дорогому гостю бутылку шампанского в серебряном ведре со льдом. Питерца начинает тошнить — и вряд ли от дорогого шампанского. Он возвращается домой и вскоре придумывает новую субкультуру.