Сергей Алексеев - Ох, охота!

• Название: Ох, охота!
• Автор: Сергей Алексеев
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-01825-8

Есть на свете только три профессии, где одержимость – положительное качество: геолог, милиционер и охотник. Они будто родные братья, и всех, как волков, ноги кормят, все они следопыты, ходоки, стрелки. Охотник с большим стажем, каждый день в лесу, но всякий раз перед новым выходом стучит сердце, прерывается дыхание, и мысль в голове пугливая, манящая: "Ну, как будет сегодня?". Как перед первым свиданием! Эта страсть превыше всего. Недаром говорят: "Охота пуще неволи".

---

Несчастные случаи на охоте – и это подтвердят опытные люди, на девяносто процентов происходят по причине сильнейшего возбуждения, сопряженного с временной утратой самоконтроля, то есть в определенной степени нездоровой психики. А когда пресыщенные, самодовольные люди начинают испытывать удовольствие от подобного состояния, это уже явное заболевание. И нужно ли разрешать им охоту на крупного зверя да еще с нарезным оружием?

Для всех остальных, жаждущих добыть зверя, но испытывающих на первых порах откровенный мандраж, не все так смертельно. Есть несколько способов, своеобразных тренингов, которые позволяют остудить кровь и перебороть любое, даже самое сильное волнение. Один из них годится для многих – «перегореть» задолго (хотя бы за две-три минуты) до выстрела, как перегорает молодой, неопытный любовник. Для этого, например, едва забравшись на лабаз, нужно сидеть тихо, неподвижно и не высматривать, а выслушать подход зверя. Долго, внимательно и настороженно вслушиваться во все звуки окружающего пространства и ждать. И нужно устать от ожидания. Приступ взволнованности, уже не такой сильный, появится в тот момент, когда вы отчетливо услышите крадущуюся поступь медведя – редкое, но достаточно ритмичное и движущееся потрескивание. И пока он выйдет на поле, вы уже достаточно попереживаете, адреналин перегорит, а ваши почки сделают свое дело – выведут его из крови.

Но если это не помогает и волнение только возрастает, начинайте ругаться, только не вслух, а мысленно: в адрес зверя осторожно, ласково и нещадно костерите себя. Обзывайте, хулите собственную персону самыми распоследними словами, можно и нецензурно, и почувствуете, как волнение незаметно исчезнет, поглощенное приступом самокритики. Если же и это не поможет или вы такой хороший, что не за что себя ругать, то вспомните о своей матери. Только не зовите ее вслух, а всего лишь думайте о ней – память о матери непременно успокоит вас, независимо, жива она или уже в мире ином.

Все эти способы, кстати, вам пригодятся потом не только на охоте, но и в обыденной современной, переполненной стрессами жизни. Ну а коли и мама вам не подсобит в нужный час, есть последний способ: стреляйте вверх для острастки, не забудьте включить предохранитель, после чего осторожно спускайтесь с лабаза и с оглядкой, бегом домой. Не ваше это дело – зверовая охота.

Мне повезло, и я под управлением отца однажды случайно, в двенадцать лет, раз и навсегда вылечился от избыточного адреналина. А было, к утке подползаю – трясет, в белку целюсь – руки ходуном, азарт захлестывает. Тут же отец еще с осени нашел берлогу, судя по следам, с крупным медведем и пообещал взять меня с собой. Я ждал, считал дни, но пришла зима, а добывать его было не с кем, ибо не так-то просто найти опытных медвежатников среди односельчан, а у других штатных охотников капканный сезон в разгаре, некогда. Тут самое главное не отстрелять даже, а вытащить битого зверя из берлоги, загрузить в сани и привезти. В войну отцу женщины помогали, но в мирное время на это дело их уже не брали. Желающие сходить на берлогу, конечно, были – среди знакомых и родственников, но отец всячески от них увиливал. А я из школы одни пятерки приносил и ныл чуть ли не каждый день, мол, возьмем берлогу вдвоем – батя лишь ухмылялся.

И вот наконец пообещал, что сразу после Нового года, на каникулах, пойдем, и созвал желающих – дядю моего, Семена, дядю Колю Косачева и еще одного молодого, здорового и веселого мужика по прозвищу Буря. Он мне сразу понравился, поскольку узнал, что я уже покуриваю, и дал мне пачку сигарет «Южных», которые у нас из-за их малого размера называли «швырок». Берлога была на Митюшкине, где мы раньше жили, в высокой кедровой гриве посередине огромного голубичного болота. Рано утром первого января мы взяли ружья, патронташи, мороженых пельменей, мужики, разумеется, водочки, а батя зачем-то прихватил гармошку, дескать, праздник, погуляем. Люди тогда весело жили и даже работу превращали в праздник. И вот запрягли лошадь, сели в сани, завернулись в тулупы и поехали.

А накануне метель была, санную дорогу перемело, и мы тащились до Митюшкина целый день и больше прошли пешком по убродному снегу – кобыле давали роздых и грелись заодно. В деревне оставался один багаевский дом, который батя использовал как охотничью заимку, в него под вечер мы и вселились да затопили сразу две печи – русскую и буржуйку. Ну и за стол, пельменей наварили, водочку разлили, и начался, как обычно, охотничий треп про медведей – кто да как стрелял, да как убегал, да как с одним ножиком в атаку на косматого ходил. А богатырь Буря поведал, как однажды на лесоповале он трактором на берлогу наехал, а оттуда вылез медведь и на него! Но Буря не растерялся, схватил чекер, размахнулся и убил медведя – крюком по голове. Я замирал от страха и верил, но отец почему-то ухмылялся и все больше про Митюшкино рассказывал. Эта деревня и впрямь считалась углом медвежьим: когда там один дядя Митя Багаев остался жить, звери у него овец подрали, и однажды зимой объявился шатун, который корову задавил и чуть в избу не ворвался. Дядя Митя одного зверюгу у себя в огороде, на пасеке, застрелил прямо из окна.

В общем, изрядно друг друга попугали, пожгли керосину часов до десяти, пока ели да чаи гоняли, а поскольку мужики притомились от дороги, мороза и выпивки, то улеглись спать. А отцу никак неймется, ему погулять хочется, поиграть на гармошке – праздник же! Но сморенные охотники храпят, если же кто встанет, то хлопнет рюмку, выскочит на улицу по малой нужде (чаю выпито было!) и опять на бок. Я же не сплю – завтра на берлогу! – лежу на печи, мечтаю и тут гляжу, батя снял все патронташи с гвоздей и спрятал себе в мешок, а сам сел на лавку и наяривает на гармошке плясовую да ногами притопывает. Потом смотрю, встал Буря и сразу на улицу – приспичило. Отец же дверь за ним закрючил и как заорет:

– Медведь! Шатун!

Трофим Семёнович, отец автора (слева) и Анисим Рыжов, крёстный автора

Дядя Семен с дядей Колей вскочили, глядь, а с той стороны кто-то дверь рвет так, что крепчайшие багаевские косяки шатаются! Они за ружья, мол, сейчас через дверь шарахнем! Давай патроны искать – нету! А батя держится за ручку двери и громче блажит, медведь, мужики, не удержу! Буря же за дверью все слышит да еще сильнее рвет – вот-вот за зад прихватит! Дядя Семен патронов не нашел, бросился отцу помогать, и в это время Буря так дернул, что вырвал дверь вместе с косяками и даже одно бревно в стене вышло из паза! Растолкал мужиков и прямым ходом под кровать, а она низкая, так залез, поднял ее на себе и замер.

А говорил, чекером медведя свалил…

Дети на охоте. Слева направо: братья-двойняшки Тимофей

и Николай, автор (8 лет), сестра Алевтина

Батя от души хохотал, а мужики наконец-то узрели розыгрыш, но на него даже не ворчали, поскольку сами перепугались, чувствовали смущение и все пинали и вытравливали Бурю из-под кровати, заставляя его вставлять косяки. Потом сами вставили, а то уже изба выстыла, и уселись за стол. Я уснул под гармошку и пляску, поэтому не видел, как Буря выбрался из своей берлоги.

Наутро все были серьезными, насухо протирали все части ружей и выносили их на улицу. Еще затемно позавтракали, запрягли лошадь и стали бить дорогу к Голубичному болоту – медведя-то вывозить придется. И хорошо, что казенная кобыла у отца не боялась медвежьего духа. Мороз был под тридцать, снег доставал брюха кобылы, и она едва тащила сани, так что мы шли на лыжах впереди, чтоб ей было чуть легче. С восходом кое-как добрались до березника, обрамляющего болото, там привязали лошадь, отпустили чересседельник, задали сена, и батя повел нас на кедровую гриву, что была в километре от кромки.

Болотный кедрач высокий, прогонистый, корневая часть слабая, да и грива узкая, поэтому ветрами навалило, накрестило его – и зимой-то трудно пройти. Подвел нас батя к буреломнику, показал засыпанную снегом и заваленную деревьями яму, а оттуда действительно, как говорят, парок на морозе курится и кустарники вокруг заиндевели. Расставил он мужиков по местам и приказал снег растаптывать, да чтоб ружья держали наготове. Меня поставил далековато от берлоги, за толстое дерево и велел носа не высовывать.

А от пропотевших охотников пар столбом. Топчут снег, поглядывают то на батю, то на берлогу, и красные, заиндевевшие их физиономии постепенно бледнеют и вытягиваются. Я прицелился в яму, стою и вдруг начинаю чувствовать, как у меня затряслись сначала ноги, а потом и руки, но твержу себе, что это от холода. На самом-то деле чего бояться, если батя рядом? Он же шутит с мужиками насчет запасных штанов, а сам делает залом из сучковатой вершины сухой упавшей елки – эдакого противотанкового ежа, который вставляется в лаз берлоги, чтобы зверь не смог сразу выскочить. Стучит топором, посмеивается, а про меня словно забыл. Вставил залом в яму, после чего срубил высокую тонкую елку, не спеша сучья обчистил, затем телогрейку скинул, в одну руку ружье взял, в другую жердь.