Бади аз-Заман ал-Хамадани - Макамы (без иллюстраций)

• Название: Макамы (без иллюстраций)
• Автор: Бади аз-Заман ал-Хамадани
• Издательство: Центр "Петербургское Востоковедение"
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1999
• ISBN: 5-85803-128-5

Макамы. Бади' аз-Заман Абу-л-Фадл Ахмад ибн ал-Хусейн ал-Хамадани.

Перевод А.А.Долининой и 3.М.Ауэзовой

Предисловие и примечания А. А. Долининой

Макамы — необычный жанр: эти небольшие новеллы соединяют в себе свойства стихов и прозы, изысканной литературы и живой речи. Ученый спор в них соседствует с рассказом о ловкой плутовской проделке, душеспасительная проповедь — с фривольным анекдотом. Первым, кто ввел в арабскую литературу столь удивительную форму повествования, был Абу-л-Фадл ал-Хамадани (969—1008), получивший прозвище Бади аз-Заман (Чудо времени); он считается одним из крупнейших представителей этого жанра. Главные герои цикла его макам — Иса ибн Хишам и Абу-л-Фатх Александриец, их встречи, беседы, проделки, сама сюжетная основа цикла отразили характерные черты эпохи, в которую создавались макамы.

В книге впервые на русском языке публикуется полный текст макам ал-Хамадани, причем переводчики пытались, насколько возможно, передать особенности ритмического и образного строя арабской украшенной прозы.

---

Потом вытащил из печки две крайние лепешки и швырнул на пол. Абу-л-Фатх подобрал лепешки без лишних слов — и был таков.

Я поспешил за ним, восхищенный, его хитростью пораженный. Он сказал:

— Это неудивительно, ведь хитрость при бедности простительна. Потерпи ты еще немножко, право, я к этому хлебу добуду приправу.

Направился он к торговцу, где стояли рядком кувшины с кислым молоком, поклонился и о цене осведомился, потом попросил у торговца разрешения попробовать, и тот ответил:

— Попробуй!

Тогда Александриец опустил палец в кувшин, немного там поболтал, словно что-то потерянное искал, и сказал:

— Нет у меня с собой денег, чтоб заплатить, зато я могу тебе кровь пустить.

Торговец возмутился:

— Да изуродует Бог твое лицо! Ты что, цирюльник?

— Да.

Торговец начал его ругать, молоко из сосуда выливать, но Александриец закричал:

— Зачем? Лучше мне, чем шайтану отдать!

— Возьми, да не будет оно для тебя благословенно!

Мы с Абу-л-Фатхом уединились и хорошенько подкрепились, потом отправились дальше. На другой день пришли в какую-то деревню и попросили у людей чего-нибудь поесть. Тут один юноша прямиком бросился к себе в дом и принес нам большую миску, до краев полную кислым молоком. Миску мы потихоньку опустошили и хлеба у них попросили, но они отказались дать нам его бесплатно. Александриец сказал:

— Что ж вы так расщедрились на молоко и вам жаль поделиться хлеба куском?

Юноша объяснил:

— Да в чан с молоком у нас крыса упала и больше не выплывала. Когда путники есть попросят, им этого молока и выносят.

Александриец сказал:

— Все мы принадлежим Богу, — потом взял миску и разбил ее.

Юноша закричал:

— Смотрите, какой позор! Какой убыток! Какой разор!

Все у нас внутри содрогнулось, все в желудке перевернулось, и съеденное назад вернулось. Я сказал:

— Это нам расплата за вчерашнее!

Но Абу-л-Фатх Александриец продекламировал:

Поверь, тошноты не знают
Бесстыдного века братья.

И жир принимай, и кости,
Не шли никому проклятья:

Порою шелка наденешь,
Порою — рваное платье.

ЗВЕЗДОЧЕТСКАЯ МАКАМА (тридцать седьмая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Проводил я ночь в благородной компании своих товарищей; мы в красноречии изощрялись, превзойти друг друга старались. Не успели мы кончить разговор, как услышали: кто-то стучится в наши ворота. Я спросил: «Кто там?» — и услышал в ответ:

— Ночи темной посланник, голода злого изгнанник. Он страдает и мучится, устала его верблюдица, и так далек его дом — пустыни бескрайние меж ним и его гнездом. Легка его тень, потому что много ему не надо: лепешка — достаточная награда. Кто из вас примет гостя?

Опережая друг друга, мы бросились открывать ворота, пришедшего наперебой приглашали, верблюдицу его расседлали и сказали:

— Добро пожаловать, гость дорогой, считай, что пришел ты к себе домой, друг желанный, родственник долгожданный!

Мы улыбались ему навстречу, приветствовали его, предложили ему то, чего он искал, и дали ему поесть, пока он не насытился, и стали беседовать с ним, пока он не разговорился. Тогда мы спросили:

— Где же взошла звезда, блеском нас ослепившая, откуда туча пришла, нас красноречием затопившая?

Он ответил:

— Прочность палки только зубами вы сможете испытать. Знайте, известен я тем, что умею по звездам гадать. С судьбою водил я дружбу, многое повидал, из ее столетий сок выжимал. Чтобы людей познать, я испытывал их — и толстых пробовал, и худых, испытал и чужбину, чтоб ощутить ее вкус. Едва какая-нибудь земля взор на меня бросала, как моя верблюдица глаз у нее вырывала[139]. Едва собиралась какая-нибудь компания, как я проникал в нее и привлекал внимание. На Востоке меня поминают, на Западе меня знают. Ни одного царя не найдется, на чьи ковры я бы не ступал, ни одного серьезного дела, чью завесу я бы не разрывал, и ни одна война не заканчивалась миром без моего участия. И благоденствием, и несчастием судьба меня угощала, то мрачный, то радостный лик свой ко мне обращала.

Превратности времени всегда меня мучили,
Сгибали мне спину их удары тяжелые.

Но вот я попал теперь в места благодатные,
Настанет для нас отныне время веселое.

Мы сказали:

— Бог сохранит твои уста, подобные речи произносившие! Прекрасен ты и племя, тебя породившее! Если заговоришь ты, следует всем замолчать, только речи твоей внимать. Где же место восхода твоего и место заката? Какая надежда манит тебя и зовет, какая цель гонит тебя вперед?

Он ответил:

— Йемен — мои родные края, дождь — надежда моя, гонит меня нищета, лихая нужда.

Мы предложили:

— Если бы ты остался в наших местах, ты разделил бы с нами нашу жизнь и все прочее. В твоих руках были бы все дожди, обильно здесь выпадающие, и ливни неиссякающие.

Он откликнулся:

— Столь просторен и щедр ваш двор, что друзей иных не нужно мне с этих пор. Но ваши дожди — вода, а вода не напоит жаждущих.

Мы спросили:

— А какие дожди напоят тебя досыта?

Он ответил:

— Халафский дождь.

Верблюдица, ты в Сиджистан поспеши,
Преграды, препоны в пути сокруши!

Ведь Халаф[140] — как море: к его берегам
Стекаются реки желаний души.

В Арджане дарами осыпят тебя,
Ты скромною просьбой людей не смеши!

Он славою Ибн ал-Амида[141] затмил,
Как всех бахилитов затмит корейшит[142]!

Говорит Иса ибн Хишам:

Он вышел, и, попрощавшись с ним, мы долго потом без него тосковали, о разлуке с ним горевали.

В один из облачных дней, когда мы сидели компанией, подобной нанизанным звездам Плеяд, вдруг видим: верблюды с грузом идут, и сменные — в поводу, и неожиданно от них к нам устремился некий человек. Мы спросили: «Кто там идет?» Смотрим — а это наш шейх-звездочет, гордый, не то что прежде, влачит подол богатой одежды. Мы бросились его обнимать и спросили:

— Что за тобою, о Исам[143]?

Он ответил:

— Верблюды, товарами нагруженные, и мулы, тюками отягощенные.

И продекламировал:

Пороки Халаф все отверг, сказал им твердо:
«Нет!» Все добродетели собрал, какие видел свет.

И жаждущие благ земных текут к нему толпой.
Он скажет каждому: «Бери!» — «Давай!» звучит в ответ.

Открыли славные дела свой ясный белый лик,
А Халаф — родинка на нем, предвестник их побед.

Я выкуплю своим отцом великого царя,
Чье мановение руки — спасение от бед.

Ты полагаешь, он таков по милости судьбы,
А я уверен: это он судьбе дает совет!

Говорит Иса ибн Хишам:

Мы просили Бога его сохранить и новые встречи с ним подарить. Звездочет провел у нас несколько дней, развлекая нас речью узорной своей, но о чем бы он с нами ни говорил — все за милости Халафа благодарил, и его красноречивые излияния восхваляли царевы благодеяния.

ХАЛАФСКАЯ МАКАМА (тридцать восьмая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Когда на меня возложили управление Басрой, туда из столицы вниз по Тигру пришлось мне спуститься. На корабле был со мной юноша, казавшийся воплощением здоровья и красоты. Он обратился ко мне с такими словами:

— Хоть я неизвестен в дальних краях, но когда речь заходит о серьезных делах, я один равен тысяче, говорят, и могу заменить собой целый отряд. Я хотел бы слугой твоим доверенным стать и во всем тебе помогать, но для поддержки просьбы моей нет у меня благодетеля, покровителя и радетеля.

Я сказал:

— Твой ум и твои добродетели — лучшие за тебя радетели, а твои достоинства сильнее любого воинства. Хочу я, чтоб ты товарищем мне служил, со мною и радость и горе делил.

И мы поплыли дальше, а когда прибыли в Басру, он вдруг исчез на несколько дней. Очень горько я о нем горевал, повсюду его искал, а найдя, спросил:

— Друг мой, куда же ты сгинул, что тебе не понравилось, отчего ты меня покинул?

Он ответил:

— Обида, как огниво, высекла огонь в моей груди. Если тушишь пламя — оно слабеет и угасает, а оставишь — взметывает и все вокруг поджигает. Если одна за другой капают капли в сосуд — в конце концов они через край перельют. А упреки, что сыплются со всех концов, яйца откладывают и выводят птенцов. Кроме даров, есть ли силки — благородного удержать? Кроме грубости, есть ли бич, чтобы его прогнать? Во всяком случае, мы смотрим на благородного одобрительно, на негодного смотрим презрительно. Если мы длинный нос от кого-нибудь встретим, слоновьим хоботом сразу ответим. В ком неприязненность углядим, того задешево продадим. Для того ль ты меня растил, как цветок, чтобы твой слуга с корнем выдернуть мог? Для того ли я куплен по цене дорогой, чтобы проданным быть твоим же слугой? Познается книга по заглавию своему, человек же — по тем, кто служит ему. Если слуга грубил мне по твоему приказу, то чем заслужил я? Ответь мне сразу! А если ты об этом не знаешь — значит, челядью не управляешь!