Андрей Седых - Только о людях

• Название: Только о людях
• Автор: Андрей Седых
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1955

Сборник рассказов о жизни русских эмигрантов в США, очерки об Италии, избранные "Крымские рассказы".

---

— Нил закрывает глаза рукой, потому что не знает происхождения своих источников. Но в действительности Бернини просто не хотел, чтобы его статуя глядела на уродливый фасад соседней церкви и прикрыл ей глаза.

Когда-то на этой площади император Домициан устраивал олимпийские игры и состязания колесниц. Площадь в старину во время летней жары наполняли водой, превращая в гигантский бассейн для плаванья… Всё это — в далеком прошлом, но и теперь еще ребятишки из квартала Парцоне раздеваются и, тайком от карабинеров, залезают в раковины фонтанов Бернини, под потоки льющейся на них сверху прохладной воды и наслаждаются жизнью.

Форум заснул под палящими лучами солнца. Даже самые неутомимые туристы не решаются спуститься вниз в эти полуденные часы. Зато на площади Капитолия — прохладно, часть ее в тени, и только Марк Аврелий на бронзовом коне покорно стоит на солнцепеке… Нет в мире площади, с которой было бы связано так много истории, как с Капитолием. Внизу, в самом конце лестницы, был когда-то лес Кампидолио. В этом лесу волчица выкармливала Ромула и Рема. Здесь проходил Цезарь и прогуливался с друзьями Цицерон… А вот пословица лжет: от Капитолия до Торпейской Скалы не «один шаг», а гораздо больше, — прогулка эта занимает несколько минут, и скала, свесившаяся над «пропастью» выглядит не так уж страшно: жертвы, сброшенные вниз, пролетали не больше двух десятков метров.

От жары Тибр совсем обмелел, стал скучным и мелководным, и какой-то непропорционально-громадной кажется теперь на его берегу крепость Св. Ангела, за стенами которой в трудные минуты укрывались папы. В прошлый приезд в Рим мы были внутри башни, поднялись на верхнюю террасу и видели мрачную тюремную камеру, в которой умер маг и искатель философского камня Калиостро… Автомобиль проезжает мимо не останавливаясь, и вывозит на площадь Св. Петра. Солнце слепит невыносимо, но под колоннадой Бернини — тень и продувает ветерок. Жители соседнего квартала отдыхают под колоннадой на принесенных с собой стульях и табуретах, — женщины вяжут, весело между собой болтая, а мужчины, уже успевшие позавтракать, клюют носом. Наступает блаженный час «сиесты».

Два босоногих монаха, с непокрытыми головами, пересекают площадь и идут к Бронзовым Воротам Ватикана. И здесь тишина. Стоит, опираясь на тяжелую аллебарду, солдат папской гвардии в своем ярком средневековом одеянии, — форма эта, сделанная когда-то по рисункам Микеланджело, не меняется уже пятое столетие. За Бронзовыми Воротами начинается другой мир. В Граде Ватикане вряд ли наберется тысяча жителей, но духовная власть папы распространяется на миллионы человеческих душ. Если отойти немного от Бронзовых Ворот и взглянуть наверх, на третьем этаже, справа, можно увидеть окна, за которыми живет Пий XII. Жаль, на этот раз не удастся побродить по Ватикану и посмотреть его вокзал без поездов, его почту, телефонную и электрическую станции, обслуживаемые монахами, редакцию и типографию «Оссерваторе Романо», — есть в Ватикане даже собственная тюрьма без узников.

Дальше, — мимо Колизея, мимо бесчисленных церквей, уличных фонтанов, мимо раскаленных от солнца лестниц Пьяцца Д'Эспанья. На Корсо закрыты все магазины. Закрыто на лето и кафэ Греко, — здесь сиживал за столиком Николай Васильевич Гоголь, обдумывая «Мертвые души».

* * *

Пора подумать о завтраке. Можно войти в одну из «остерий» с прохладными, сводчатыми залами, в которых всегда царит полумрак… Расторопный хозяин принесет блюдо с дымящимися макаронами, густо политыми томатным соусом и щедро посыпет их острым, натертым сыром «пекорино», — что же может быть в мире вкуснее спагетти, запитых стаканом янтарного Фраскати?

— Нет, — говорят путешествующие с нами по Италии друзья, — если уж оскоромиться и есть макароны, так у Альфредо. Таких фетучини нет во всем Риме.

И вот мы сидим на террасе у Альфредо и три толстых неаполитанца — скрипач, мандолинист и гитарист, уже ходят между столиками, наигрывая какую-то живописную чепуху для туристов, вроде «О соле мио». И сам Альфредо с пышными вахмистрскими усами, которым мог бы позавидовать покойный король Умберто, хриплым голосом отдает свирепые приказания, умиленно прижимает руку к сердцу и всячески изображает из себя гостеприимного хозяина. Конечно, — синьоры начнут с фетучини, это — спечиалита, гордость Альфредо, и это будет заправлено им самим, при помощи золотой ложки и вилки, подаренных ему Мэри Пикфорд и Дугласом Фэрбанксом… Для супа сегодня слишком жарко, но зато филетти ди солиола ал вино бианко — совершенно бесподобные… Дальше синьоры решат сами: куриная грудинка с ветчиной и сыром, в марсале, или… Что было дальше мы не слышали, потому что лакеи внесли на подносе громадное блюдо фетучини, — широко нарезанной, тончайшей лапши, за которую принялся Альфредо.

Нельзя было не залюбоваться им в эту минуту. Казалось, вдохновение подлинного артиста снизошло на него, — он подбавлял в фетучини масло, щедро сыпал пармезан, а затем, быстрыми и точными движениями перемешивал всё, фонтаном поднимал фетучини кверху, снова бережно опускал их на горячее блюдо и морил дальше, разложил порции, сам подал и, став в позу римского императора, громко и гордо сказал:

— Фетучини ориджинале Альфредо!

И было в нем в эту минуту столько настоящего удовлетворения и даже благородства, что отведав действительно изумительно приготовленное блюдо, мы не выдержали и, по-итальянски, особенно четко выговаривая «р», закричали:

— Браво! Браво!

Артист сыграл свою роль, сорвал аплодисменты и скромно удалился за кулисы. Больше мы уж его не видели до тех пор, пока не собрались уходить и он пришел проститься, прося расписаться в книге гостей.

Пока мы ели и пили, прошло несколько часов. Уже начала спадать жара, подул с холмов ветерок «полленца» и мы отправились пешком по всё еще пустынным и сонным улицам в сторону нового вокзала, сделанного из аллюминия и стекла. Архитектор очень умно включил в свою постройку остатки старинной стены, проходившей в этом месте. Так, в новом римском вокзале причудливо сочетаются достижения современной Италии с ее великим прошлым.

Можно ли расстаться с Римом и не побывать у фонтана Треви, не испить хрустальной воды из источника «Аква Вирджиния»? Мы выпили воды, посмотрели на бронзовых тритонов, трубящих в раковины и бросили несколько мелких монет в фонтан, — залог вечной любви и обещание вернуться когда-нибудь в Рим.

* * *

В пламенеющем закате поезд уносит нас по пустынной и торжественной Кампанье в сторону Неаполя, Мессины, Сицилии.

Здесь уже сильно чувствуется юг, его беднота и суровая, библейская красота. По склонам голых холмов спускаются террасы, сложенные из камня, с низкорослыми оливковыми деревьями, мелькают совсем черные, прямые и одинокие кипарисы, вдоль пути гигантские кактусы, а на станциях белые и красные олеандры во всем цвету растут уже не в кадках, а прямо в земле.

Между Римом и Неаполем поезд останавливается часто, и на каждой станции толпы людей штурмом берут и без того переполненные вагоны. Люди сидят в купэ, в коридорах, во всех проходах, везде чемоданы, узлы, какие-то клети с курами, корзины с помидорами и кукурузой, и над всем этим царит веселый, бодрый шум, — все уже знакомы между собой и все оживленно разговаривают, перекидываясь шутками… «Скузи!», — в купэ втискивается еще один пассажир, вытирающий пот цветным, в клетку, платком. Каким-то чудом и для него находится место.

По перрону снуют черноволосые «факини» — носильщики. Мальчишки катят коляски с сандвичами, фруктами, бутылками кьянти и выкрикивают на разные голоса:

— Джелатти! Аква минерале…

Жара нестерпимая, всех мучит жажда, и мы пьем эту акву до бесконечности, в особенности холодную «Пилигриммо», чем-то напоминающую наш кавказский «Боржом», и все смотрим в окна, на пальмы, олеандры, уже темные на фоне медленно блекнущего заката. И вдруг, сразу, на повороте, открывается неаполитанская бухта с далеким Капри, и на несколько мгновений показывается расположенная вблизи вокзала Порта Капуана с ее тяжелыми башнями. Но Везувий виден всё время, и вид его изумляет и разочаровывает: куда девался столб дыма и огня у кратера, который я видел лет тридцать назад, в первый мой приезд в Неаполь?

Мы тогда поднимались на самую вершину вулкана, видели на дне кратера огонь, дымящуюся лаву, облака дыма и пара, всё кипело и клокотало внутри, а теперь — ни облачка, ни огненного зарева…

— Везувий больше не дымится, — сказал мне итальянец-проводник, говоривший по-английски и по-французски. Он потух девять лет назад. Что будет с Неаполем без Везувия? Туристы больше не приезжают… И это страшно: когда вулкан молчит, неаполитанцы не знают, что он им готовит. С прошлого года температура на восточном склоне стала повышаться, она поднялась с 400 до 670 градусов. Есть и другие признаки приближающегося извержения: начались оползни… Синьор, неаполитанцам нужен дым над Везувием, но не настоящее извержение, — спаси нас Мадонна и Бамбино!