Евгений Некрасов - Блин, победитель мафии

• Название: Блин, победитель мафии
• Автор: Евгений Некрасов
• Жанр: Детские остросюжетные

Если человеку нет четырнадцати лет, это здорово помогает в борьбе с преступниками. Ведь они не принимают всерьез Дмитрия Блинкова по школьному прозвищу Блин. Что ж, им же будет хуже. Пускай милиция и даже контрразведка бессильны против козней жестоких мафиози. Отважный и проницательный Блин будет преследовать мафию в Ботаническом саду, в ночном клубе и даже в собственном лимузине организатора преступной группировки! А потом, раскрыв дело, тепленькими сдаст преступников контрразведке. Блин, знаете ли, не любит размахивать автоматом. Противников он побеждает умом.

---

Блинков-младший подумал, что Князь не врал: бабка действительно стравливает псу живых кроликов. Для кровожадности.

Белых.

С розовыми на просвет лопоухими ушами.

С часто-часто дергающимися носиками.

Для кровожадности.

Собаки ведь такие, какими их воспитают хозяева. Могут переводить слепых через дорогу, а могут рвать клыками заключенных в фашистском концлагере.

А бабке Пупырко это ничего не стоит. Она однажды натурально оборвала Блинкову-младшему ухо, так что пришлось накладывать швы. А ведь Блинков-младший просто шел мимо лавочки у подъезда. Бабка Пупырко смогла дотянуться, не вставая с этой лавочки, и оборвала ему ухо. С тех пор он ходил так, чтобы бабка не могла дотянуться.

У князя Голенищева-Пупырко-младшего часто были оборваны уши. Князь Голенищев-Пупырко-старший носил бороду. Ушей из-под нее почти не было видно.

Мама говорила, что бабка Пупырко стала такая потому, что у нее была трудная жизнь. Блинков-младший не понимал, почему если у человека была трудная жизнь, он должен отравлять жизнь другим.

Факт тот, что попугайская клетка с белым кроликом была у бабки в руке, а питбультерьер выл, визжал и рыл балкон кривыми лапами.

Из машины показалась бабкина клюка. Князь Голенищев-Пупырко-младший однажды сообщил Блинкову-младшему по секрету, что клюка золотая. Будто бы старший князь несколько лет покупал в магазине обручальные кольца и прятал на черный день. А потом расплавил их и залил в просверленную старушечью клюку, чтобы сберечь от воров свое золото. Обворовать бабку Пупырко было невозможно. Для этого пришлось бы к ней подойти, а как подойдешь, если она сразу вцепляется в ухо?

Очень долго ничего не происходило. Из автомобильной дверцы торчали рука с клеткой и рука с клюкой, и все. Блинков-младший давно уехал бы в редакцию «Желтого экспресса», если бы не переживал за белого кролика.

Потом «Волга» стала опрокидываться. Левые колеса, и переднее и заднее, оторвались от асфальта, как будто их приподняли домкратом, правые совсем спрятались, машина пошла, пошла заваливаться. И тогда между клюкой и клеткой появилась нога. И вторая нога. Ноги повисели в воздухе и встали на тротуар. Машина немного выровнялась.

— Помогитя, — трубно скомандовала бабка Пупырко. Она застряла.

Презирая себя за мягкость, Блинков-младший кинулся на помощь.

— Отойди, шпана, — последовал приказ.

— Иди-иди, — сказал князь Голенищев-Пупырко-младший. — Дело семейное, сами разберемся.

Вышел из подъезда старший князь, и началось семейное дело.

Бабка Пупырко не первый раз ездила в машине и, конечно, знала, что выходить нужно боком, встав сначала на одну ногу. Но ей хотелось встать сразу на обе и выйти прямо. Сыну и внуку было просто нечего возразить на это желание старейшины семейства. Она их не слушала.

— Тянитя, — приказывала бабка Пупырко, протягивая князьям руку с клеткой и руку с клюкой. Князья тянули. Бабка привставала и упиралась головой в потолок машины. Тогда она говорила:

— Бросайтя.

Бросали. Бабка Пупырко говорила:

— Ох, грехи мои тяжкия! Тянитя.

Князья тянули, потея. Бабка Пупырко была огромна. Казалось, что она забралась в автомобиль девочкой и всю свою трудную жизнь провела там, питаясь белым хлебом и дрожжами, пока не вросла в него, как устрица в раковину. Старший князь, наверное, сам поражался тому, что не так давно смог усадить ее в машину без помощи фокусника или на худой конец регулярных частей Российской армии.

В минуты отдыха старший князь влезал на переднее сиденье и показывал бабке Пупырко, как надо выходить.

Бабка молча смотрела это показательное выступление и командовала:

— Тянитя!

Питбультерьер выл не переставая и кровожадно грыз балконную решетку.

И вот когда князья в очередной раз тянули, Блинков-младший подошел к ним сзади, открыл болтавшуюся в бабкиной руке клетку и вытащил кролика за холодные жесткие уши. Князья стояли плотно, и бабка из-за них ничего не видела.

Все получилось так просто, что Блинков-младший даже потоптался еще недолго за княжескими спинами, ожидая осложнений и опасностей, которые должны же быть при воровстве.

Ни-че-го. Подошел, открыл клетку, взял. Спрятал кролика под куртку и ушел. Неплохо было бы положить в клетку кирпич для веса, но сошло и так. Бабка слишком увлеклась выгрузкой.

Она закричала, когда Блинков-младший уже был дома.

Она кричала так, что дрожали оконные стекла.

Она кричала почему-то «Убили!!!»

Глава третья Секретное задание Блинкова-младшего

Дом, где редакция «Желтого экспресса», знают все: москвичи и гости столицы, те, кто ни разу не был в Москве и те, кто понятия не имеет ни о каком «Желтом экспрессе».

Это старый жилой дом с аркой. Слева от арки стоит громадный железобетонный рабочий с отбойным молотком, а справа то ли колхозница, то ли студентка. Она чуть-чуть поменьше, потому что женщина. Блинков-младший каждый раз, когда ехал в редакцию, собирался присмотреться, что там у нее в руках. Если серп — значит, колхозница, а циркуль — понятно, студентка.

Рабочего и колхозницу-студентку любят снимать в кино про тяжелое прошлое, поэтому все и знают этот дом. Все видели. Причем когда тяжелое прошлое называлось радостным настоящим, их снимали, чтобы показать, как хорошо живется людям, которым стоит высунуться в окно — и нате, любуйтесь произведениями монументального искусства. А когда тяжелое прошлое стало тяжелым прошлым, их стали снимать, показывая, как невыносимо жилось людям, которым в окно нельзя было высунуться, чтобы не увидеть это жуткое монументальное искусство.

При этом рабочий и колхозница-студентка совершенно не изменились. Только со временем у них облупились носы.

Блинкову-младшему они почему-то были как родные. Как Хрюша, которого он, понятно, уже не смотрел по телевизору, но уважал за творческое долголетие.

Редакция занимала бывшую коммунальную квартиру.

В бывшей кухне сидел главный редактор, в бывшей ванной — фотографы, в бывшем туалете оставался туалет, потому что журналисты тоже живые люди, а бывшие комнаты назывались кабинетами. За стеклянными дверями стояло помногу заваленных бумагами столов и никого не было. Живые люди журналисты поразъехались на редакционные задания или в крайнем случае курили в коридоре. Некоторые спрашивали Блинкова-младшего: «Что тебе, мальчик?» и сразу же отворачивались. Блинков-младший относился к этому спокойно, как неизвестный герой, которого ищут прохожие, ищет милиция (а уж бабка Пупырко — это точно). Спасенный кролик остался дома. Он успел поесть капусты из борща и насыпать на линолеум черных орешков. А ведь мог бы погибнуть в пасти кровожадного питбультерьера.

Обходя журналистов, коптящих, как подбитые танки, Блинков-младший проскочил в дудаковский кабинет. Кроме Дудакова, которого, понятно, сейчас не было в редакции, там сидел обозреватель криминальной хроники седенький пухлый Николай Александрович. Вот уж кто на самом деле сидел. С утра до вечера, когда ни зайди. Раньше Николай Александрович служил майором в милицейском журнале и привык к дисциплине.

Как обычно бывает со взрослыми, он даже не вспомнил Блинкова-младшего. А ведь знакомился с ним два раза.

— Войдите, — сказал привыкший к дисциплине Николай Александрович, хотя Блинков-младший уже вошел. — Докладывайте.

— Рукописи от Игоря Дудакова, — коротко доложил Блинков-младший.

— Предупрежден, — еще короче сказал Николай Александрович, кивнув на телефон.

Блинков-младший положил перед ним папку с рукописями, и Николай Александрович углубился в чтение.

Вообще-то Дудаков строго-настрого велел Блинкову-младшему проследить, чтобы Николай Александрович ни в коем случае не углублялся в чтение, а сразу отнес рукописи в компьютерный набор. Но легко сказать — «проследи». А если человеку нет еще четырнадцати лет, как Джульетте? Что, прикажете отбирать рукописи у бывшего майора милиции, который уже пошел черкать и писать? И обойтись без Николая Александровича нельзя. У какого-то там Блинкова-младшего заметки бы просто не взяли. А то так любой приходил бы и сдавал в компьютерный набор всякую чепуху.

Николай Александрович с Дудаковым были точь-в-точь как два режиссера, которые так снимают рабочего и колхозницу-студентку, что у одного получается похвала, а у другого сплошная ругань.

Когда Николаю Александровичу попалась заметка «Менты-христопродавцы», он первым делом исправил «ментов» на «работников милиции», а потом стал читать, почему это работники милиции — христопродавцы и вообще в чем там дело.

«Уникальные иконы 18 века, конфискованные у крутого уголовного авторитета Арбуза, всплыли на аукционе „Сотбис“, — писал Дудаков. — Очевидно, что на этом погрело руки циничное ментовское начальство, с легкостью торгующее российскими святынями».