Николай Кузьмин - Возмездие

• Название: Возмездие
• Автор: Николай Кузьмин
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Публицистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-7117-0474-5

XX век по праву войдёт в Историю под названием «русского». Никогда государство древних русов не достигало такого величия, как в закатившемся веке, последнем во втором тысячелетии. Эти потрясающие успехи всецело связаны с исполинской личностью И. В. Сталина, чей исторический масштаб только начинает осмысливаться всерьёз.

Начало XX века ознаменовалось для России двумя мощными антирусскими восстаниями. Чрезмерное участие в обоих приняли лица «некоренной национальности». Они, «пламенные революционеры», называли Россию «этой страной», а русских — «этим народом». В своих мировых планах они отводили России роль полена, предназначенного сгореть в печке «перманентной революции». Ещё живы люди, не забывшие ни «красного террора», ни расказачивания, ни борьбы с «русским фашизмом». А сколько лет неоглядная русская провинция замирала от ужаса, услыхав: «Латыши идут!» Эти «железные стрелки» не понимали ни слова по-русски и умели лишь нажимать на курок маузера.

Сталин остановил этот истребительный беспредел. Мало того, он обрушил на головы палачей меч справедливого возмездия. Авторы геноцида русского народа получили по заслугам.

Непревзойдённый труженик на высочайшем государственном посту, Сталин создал государство, о котором мечтали поколения утопистов: с бесплатным образованием и лечением, с необыкновенной социальной защищённостью трудового человека. В СССР господствовал закон: «Вор должен сидеть, а предатель — висеть!» Благодаря титаническим усилиям Сталина появилась на планете наша советская цивилизация.

Постижению этих сложных и порой умопомрачительных явлений посвятил автор своё документально-художественное повествование.

---

Михаил Афанасьевич часто вынимал платок и прикладывал его к лицу. Откровенно говоря, он пугался предстоящего успеха.

Едва пошёл занавес, и глазам зрителей предстали герои в военной форме, с погонами на плечах, переполненный зал напрягся, замер, затаил дыхание. Момент и в самом деле непредставляемый: в центре Москвы проклинаемые белогвардейцы и поют не «Интернационал», а «Боже, царя храни»… В рядах стало твориться что-то совсем не театральное: раздавались вскрикивания, послышались слёзы, начались обмороки. Замелькали белые халаты врачей. «Скорая помощь» увезла семь человек.

Такого не бывало со дня основания театра.

Успех «Дней Турбиных» получился оглушительный. Настоящий гром небесный напоминал шквал аплодисментов. Зрители не расходились, не позволяя занавесу успокоиться.

Тем хуже было автору.

Первый выстрел сделал сам нарком Луначарский. 8 октября в «Известиях» появилась его рецензия. Эстет и лидер новой интеллигенции, он суммировал свои впечатления от увиденного без резких выражений. «Атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-то рыжей жены приятеля». Через несколько дней «Комсомольская правда» уже не выдержала тона и сорвалась, назвав Булгакова «новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы». А уж в журнале «Жизнь искусства» критик В. Блюм, нимало не стесняясь, назвал автора пьесы «сукиным сыном».

Для Кальсонеров и Швондеров настала страдная пора. Навалившись стаей, они рвали жертву на куски.

«Долой белую гвардию!»

«Ударим по булгаковщине!»

«Классовый враг на сцене!»

«Разоружим классового врага в театре, кино и литературе!»

Критическая сволочь помельче изощрялась в своём жанре:

«Мишка Булгаков, тоже, извините за выражение, писатель!»

«Возьми, да и хрясни его тазом по затылку!»

Количество подобных «рецензий» приближалось к трём сотням. Каждый орган печати считал делом чести лягнуть, и побольнее, пообидней, одинокого писателя, шатающегося под градом ударов. Стая вошла в охотничий раж и, вывалив языки, гнала свою жертву к неминуемому финалу.

Критический лай и вой возымели своё действие. Театры, один за другим, стали отказываться от пьес Булгакова. В нескольких театрах отменили подготовленные премьеры. С автора через суд принялись взыскивать выплаченные авансы.

Итоги охотничьего сезона подвёл Р. Пикель в «Известиях». Он с удовлетворением констатировал, что советский театр «освобождается от пьес Булгакова», и называл это «громадным достижением советской общественности».

И всё же полного удовлетворения охотники не испытали. Гонимый автор оставался на свободе, с не продырявленным затылком. Больше того, ненавистные «Дни Турбиных» по-прежнему шли во МХАТе, давая каждый раз битковые сборы.

Разгадка этого явления, приводившего Кальсонеров и Швондеров в неописуемую ярость, была проста: у проклинаемого на все лады спектакля имелся главный зритель — Сталин. Он смотрел «Дни Турбиных» 15 раз!

Постоянные наезды Генерального секретаря в театр, — а это охрана и ужесточение режима по отношению к зрительному залу — заставляли ломать голову и многих ставили в тупик. Неподдельный интерес этого сурового человека к спектаклю был необъясним. Сталин любил театр, это знали все. В своих признаниях он выделял Большой и МХАТ. В том и другом бывал часто, знал весь репертуар. Но тут не раз и не два, а… Что скрывалось за таким пристальным интересом?

Иосиф Виссарионович обыкновенно сидел в самом углу ложи, насасывал пустую трубку и пожирал глазами явно буржуазную обстановку, в которой жили, флиртовали, произносили свои монологи герои пьесы. Этот буржуазный мир был ему совершенно незнаком. А между тем с этими людьми в погонах он воевал — и воевал насмерть! — под Царицыном и Петроградом, на Северном Кавказе и Донбассе. Ему вспоминались офицерские цепи под Садовой, поднявшиеся на последний штурм рабочего Царицына. Уставив штыки, они пошли во весь рост и громко запели, и раннее утреннее солнце играло на их праздничных погонах. Тогда удалось стянуть к месту атаки всю артиллерию защитников и атакующие попали под ужасающий огонь. Это была настоящая мясорубка. Никто из офицеров не дрогнул, не побежал, не стал прятаться от шквального огня. Уцелевшие всё так же уверенно шли вперёд и продолжали петь.

Подобные встречи происходили и на других фронтах.

Против Красной Армии сражались вот эти самые, что сейчас на сцене щёлкают каблуками, целуют ручки и подносят цветы и рассуждают о судьбах России, о бездарности своих генералов, о предательстве союзников. Скоро, совсем скоро они поднимутся из окопов и пойдут на смерть с громкой русской песней!

В Царицыне Иосифу Виссарионовичу докладывали, что у многих убитых офицеров поверх мундиров оставались маленькие иконки — старинные, семейные, передаваемые по наследству. Этими иконками их благословляли родные, провожая на войну.

(Прохвост Троцкий, узнав об этом, немедленно распорядился наштамповать сотни тысяч медальонов с изображением своей мефистофельской личины и «вооружить» этими медальонами всех красноармейцев, приказав политработникам строго следить за тем, чтобы эти «советские иконки» не выбрасывались, а носились на груди.)

Интересуясь тем, что за песни горланили атакующие офицеры, Сталин установил: каждый белогвардейский полк запевал своё. Дело в том, что в Белой гвардии сложилось целых четыре как бы содружества, боевого братства в строю, называемых именами популярных генералов: алексеевцы, корниловцы, дроздовцы и марковцы. Каждое отличалось цветом погон, околышей и верха фуражек, нашитыми на рукавах шевронами. У каждого братства существовал и свой гимн, распеваемый в ритме строевого шага. Мотив этих гимнов быстро переняли красноармейские части, заменив, естественно, слова. Так вышло, в частности, с гимном Дроздовского полка — широко известной у нас песней «По долинам и по взгорьям…»

15 раз сидел Иосиф Виссарионович в глубине директорской ложи МХАТа, переживая события на сцене. В общей сложности это около 40 часов — почти двое суток. И ни разу не ушёл, не дождавшись, пока не упадёт в последний раз занавес и не утихнут восторженные аплодисменты.

Иногда он приглашал актёров к себе в ложу или отправлялся к ним за кулисы. Каждый раз он выглядел каким-то размягчённым, стремящимся поговорить, добродушно вглядывался в загримированные лица «офицеров». Актёру Хмелеву, исполнявшему роль Алексея Турбина, он, улыбаясь, сказал: «Вы знаете, я просто влюбился в усики вашего героя!»

Среди бравых «золотопогонников», затянутых в ремни, Генеральный секретарь в своем неизменном кителе и брюках, заправленных в сапоги, выглядел нескладно, мешковатым.

По дороге из театра на дачу он всё ещё находился под впечатление необычного спектакля.

Белогвардейцы поднимались в бой и умирали за «единую и неделимую» — это был их коронный лозунг. Какая замечательная идея! России самой Историей положено оставаться великим и несокрушимым государством. Но откуда у них такая ненависть к простонародью? На этом они и проиграли. Победу в гражданской войне одержало большинство. Испившим горечь поражения не оставалось ничего, как брать штурмом пароходы и забить их настолько, что они осядут ниже ватерлинии. Оставшиеся в живых отправятся мыкать своё горе на чужбину.

Единая и неделимая…

Теперь уже ясно, что великая Россия никогда не была так называемой «тюрьмой народов». Ни одна народность, ни одно племя не исчезли с лица земли, пока она собирала свою единостьи укрепляла неделимость. Совершенно не правы корифеи большевизма (и Ленин в том числе), считавшие, что великость русского народа проявлялась лишь в его великих якобы насилиях над другими народами. Как раз из этого гнусного утверждения и забили потоки оголтелой русофобии, объявившей коллективную ответственность всех русских за придуманное национальное неравенство в России.

Ложь и клевета! Тщательно продуманная установка вековечных ненавистников великого народа.

Как видим, давнишняя «белая» идея, глубоко национальная, за которую шли в бой и умирали целые полки русских офицеров, мало-помалу как бы сама собой перетекала в идею «красную». России, ставшей Союзом Советских Социалистических Республик, надлежало оставаться государством мощным, независимым и гордым, которого никто и никогда не посмеет чем-либо унизить, оскорбить…

Внезапно вспомнился отсвет золотых погон на подгримированных актёрских лицах. В Красной Армии это утеряно и проклято, покрыто ненавистью долгих и кровавых лет войны. Хотя, если взять и хорошенько разобраться… Сейчас это возможно — времени уже прошло достаточно…

В офицерских полках совершенно не было интернационалистов — одни кондовые русские люди. Эти не пили кровь народа. Их выбор в жизни — служение, воинский долг и присяга. Они — защитники Отечества. Так называлась их профессия. За Отечество они и сложили свои головы, не дрогнув под истребительным огнём.