Николай Кузьмин - Возмездие

• Название: Возмездие
• Автор: Николай Кузьмин
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Публицистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-7117-0474-5

XX век по праву войдёт в Историю под названием «русского». Никогда государство древних русов не достигало такого величия, как в закатившемся веке, последнем во втором тысячелетии. Эти потрясающие успехи всецело связаны с исполинской личностью И. В. Сталина, чей исторический масштаб только начинает осмысливаться всерьёз.

Начало XX века ознаменовалось для России двумя мощными антирусскими восстаниями. Чрезмерное участие в обоих приняли лица «некоренной национальности». Они, «пламенные революционеры», называли Россию «этой страной», а русских — «этим народом». В своих мировых планах они отводили России роль полена, предназначенного сгореть в печке «перманентной революции». Ещё живы люди, не забывшие ни «красного террора», ни расказачивания, ни борьбы с «русским фашизмом». А сколько лет неоглядная русская провинция замирала от ужаса, услыхав: «Латыши идут!» Эти «железные стрелки» не понимали ни слова по-русски и умели лишь нажимать на курок маузера.

Сталин остановил этот истребительный беспредел. Мало того, он обрушил на головы палачей меч справедливого возмездия. Авторы геноцида русского народа получили по заслугам.

Непревзойдённый труженик на высочайшем государственном посту, Сталин создал государство, о котором мечтали поколения утопистов: с бесплатным образованием и лечением, с необыкновенной социальной защищённостью трудового человека. В СССР господствовал закон: «Вор должен сидеть, а предатель — висеть!» Благодаря титаническим усилиям Сталина появилась на планете наша советская цивилизация.

Постижению этих сложных и порой умопомрачительных явлений посвятил автор своё документально-художественное повествование.

---

Сталин изучал эту ораву довольно близко. Их деятельность проходила на его внимательных глазах. Он знал почти всё и обо всех. О нём же никто из них, по сути дела, ничего не знал. Да и не хотел знать!

Вскоре они спохватятся, но будет уже слишком поздно…

* * *

Пули, выпущенные Каплан, были отравлены. Ленину казалось, что с тех пор недомогание его связано с ядом.

Свинец удалили, а неведомая стойкая отрава осталась и подтачивает организм. Никогда же не болел… да и не подошло ещё время немощей и болезней! Пятьдесят лет — разве это возраст для нормального мужчины?

Особенное беспокойство вызывала голова. Никогда он не испытывал таких острых головных болей. Прежде, до покушения, он был способен работать чуть ли не сутками. Небольшой отдых, короткий сон — и бодрость мозга восстанавливалась полностью. Теперь же после двух часов работы возникала боль в висках, наступала вялость, апатия, в глазах словно насыпали песку.

Кураре… Что-то индейское, из детских приключенческих книжек. Как его вымыть из организма, очиститься окончательно?

Недавно он попросил коменданта поставить в кабинете диванчик, отгородить его ширмочкой. Слабость накатывала внезапно, совершенно опускались руки. Он выбирался из-за стола и валился на диванчик. Блаженством было забыться хотя бы на минуту. Он ощущал физически, как мозг, отключившись, словно очищался от разъедающего яда утомления, а, очистившись, вновь обретал прежнюю работоспособность.

Однако выпадали дни, когда отключаться не удавалось. И тогда он, сжимая лоб, принимался постанывать. Выходило это непроизвольно, и однажды он поймал себя на этом. А если услышат? С тех пор он стал следить за собой, как бы присматривать за самим собой со стороны.

В эти невесёлые минуты им овладевало отчаяние. Почему-то так и виделся запомнившийся с детства паралитик, неподвижный, полностью беспомощный остаток человека, в котором живы были одни глаза да, пожалуй, ещё желудок. Подобного состояния он страшился. Нет, нет, всё что угодно, но только не такое!

Сталин приехал с фронта в один из таких периодов. Он вошёл как обычно без доклада, чрезвычайно удивился, увидев пустой стол и, осторожно, стараясь не стучать сапогами, прошёл и заглянул за ширмочку. Владимир Ильич лежал опрокинутый, зажмурившись, сильно сжимая рукою лоб. Одна нога свесилась и доставала до пола. «Гм… Значит, вот оно что… Значит, так…»

Ленин тяжело дышал с закрытыми глазами. На жёлтом лице лежала маска терпеливого страдания. Под истончённой кожей обозначились кости его мощного лба.

Да, чрезвычайно хрупкий инструмент — мозг человека. Всего какая-нибудь мелочь — и вот! Внешне всё вроде бы цело, а — инвалид, полнейшая беспомощность, абсолютная зависимость от ухода.

Иосиф Виссарионович с особенною остротою ощутил своё здоровье, крепкую голову, грубое сукно на кителе и кожу на сапогах.

Ленин внезапно открыл глаза и несколько мгновений приходил в себя, никак не соображая, кто это стоит над ним. Порывисто поднялся, сел.

— Нет, нет, лежите, — с непривычной интонацией проговорил Сталин и лёгким касанием заставил его снова лечь. Он принёс стул и сел в ногах, так, чтобы больному не нужно было поворачивать головы.

Не поднимая на диванчик свесившейся ноги, Ленин завёл руку под голову, отчего вся его поза приобрела некий легкомысленный характер, словно прохлаждающегося от безделья человека.

— Иосиф Виссарионович, сколько мы с вами знакомы?

Вопрос удивил Сталина, он достал из кармана трубку, однако тотчас её спрятал.

— Если считать с первого письма, то — семнадцать. А как встретились — пятнадцать.

Ленин помедлил. И всё же решился.

— Я долго думал… Мне, в общем-то, больше не к кому обратиться. Пообещайте, что всё это останется между нами?

Нижние веки Сталина насторожённо поднялись. Он ответил молчаливым, взволнованным кивком.

— Знаете что: достаньте мне яду. Мне это очень нужно, важно! Вы себе даже не представляете…

Он заговорил сбивчиво, многословно, рассказал и о запомнившемся паралитике. Склонив голову с низким лбом, Сталин хмуро слушал. Он медленно полез в карман френча, достал трубку, взял в зубы. И неожиданно улыбнулся.

— Я понимаю вас. Но я разговаривал с врачами. Сам говорил! Они уверяют, что не всё ещё потеряно. Понимаете? Не так всё плохо.

— Лукавите? — живо спросил Ленин, ловя взгляд своего собеседника.

Глубоко потянув в себя, Сталин поднялся и, сжимая в кулаке трубку, сурово осведомился:

— Вы когда-нибудь видели, чтобы я лукавил?

Ленин поднялся легко, словно его подкинула пружина. Этот грубоватый, вечно хмурый человек один из всех вдохнул в него уверенность в желанном выздоровлении. Начни бы он сюсюкать, как остальные, с фальшивой искренностью не пряча взгляда, Ленин не поверил бы ни одному слову. Сколько уверений он уже выслушал! А этот ляпнул по-солдатски, напрямик: «Ещё не всё потеряно, надежда есть».

Надежда… В конце концов, это же главное! А уж остальное от нас самих зависит. Режим, отдых, почаще отключаться…

— Иосиф Виссарионович, ещё одна просьба, да и займёмся делом.

Сталин сходил за давешним стулом, уселся и приготовился слушать.

Ленин заговорил о болезни Мартова, — ему сообщили об этом неофициально. Ну, что такое Мартов — всем известно. И вот человек в положении воистину безвыходном.

— Нельзя ли послать ему немножко денег? В его возрасте необходимы и лекарства, и регулярное питание…

Лицо Сталина окаменело. Пальцы, сжимавшие трубку, побелели.

Иосиф Виссарионович моментально вспомнил плотоядные губы Мартова, губы любителя сладко пожрать. За едой Мартов имел обыкновение безудержно болтать, при этом отвратительно причмокивая и подсасывая.

— Ещё чего? — грубо заметил Сталин. — Чтобы я стал тратить наши деньги на эту тварь? Нет уж, поищите себе другого секретаря!

И сердито вышел из кабинета.

После этой неприятной стычки наступило заметное отчуждение. Ленина перевезли в больницу, состояние его ухудшалось. Иосиф Виссарионович не оставлял своего надзора, но в палату не заглядывал, ограничиваясь расспросами Маняши. Угнетало состояние собственной беспомощности. Что предпринять ещё? Где отыскать докторов-кудесников?

Однажды Маняша позвонила и передала, что брат хочет его видеть.

Он вошёл в палату один, без Крупской. Обе женщины остались за дверью.

Ленин лежал навзничь, прерывисто дышал и часто облизывал воспалённые губы. Сталин двинул стул, наклоняясь к ленинскому лицу совсем близко. Больной услышал, но глаз так и не раскрылю. Его рука заметалась и нашарила грубое колено Сталина. Замерла… Трепетанием век Ленин попросил его нагнуться ближе, совсем низко. Губы его, прилипавшие к зубам, произнесли ту самую давнюю просьбу: достать яду. Сталин вздрогнул.

Что… снова отговариваться, снова утешать?

А Ленин сильно зажмурился, закрыл глаза рукавом, и по его жёлтым измождённым щекам, уже тронутым тленом, покатились две слезинки.

Плачущий Ленин! Властный и безжалостный Вождь…

С невыразимой тяжестью на сердце Сталин вышел из палаты и увидел дожидавшихся Крупскую и Маняшу. Он остановился и машинально, словно в бреду, проговорил:

— Мучается… сильно мучается.

Обе женщины ничего не поняли (вернее — поняли по-своему) и поспешили в палату.

Сталин же побрёл тяжёлым шагом, повесив голову и отрешенно щурясь…

Не тогда ли в сталинскую голову вступило первое подозрение насчёт того, что незаурядное здоровье Ленина, ещё совсем нестарого, вдруг почему-то стало катастрофически ухудшаться с того самого дня, когда большевикам наконец-то удалось захватить власть?

Как будто Вождь революции кому-то стал мешать!

Что и говорить: роковые подозрения, страшные догадки…

* * *

В официальных партийных документах зафиксировано: «Начиная с конца 1921 года, Ленин вынужден был всё чаще и чаще прерывать свою работу». Смысл этой записи страшен — коварная болезнь не поддавалась даже самому интенсивному лечению.

В периоды, когда болезнь отступала, Вождь старался навёрстать упущенное. Осенью 1922 года в Москве целый месяц работал IV конгресс Коминтерна. Ленин чувствовал себя как в лучшую пору. 13 ноября он выступил перед делегатами с большой речью. Кроме того, неделю спустя он принял участие в работе пленума Моссовета. А через две недели, в последний день работы конгресса Коминтерна, подготовил и предложил для утверждения чрезвычайно важный документ. Это было запрещение для членов партии состоять в любых масонских ложах. Мера была вынужденная, наболевшая. Масонство лезло во все щели Коминтерна и вязало руки. Очиститься от его зловредного влияния стало попросту необходимо.

Голосование прошло почти единогласно (воздержался один Зиновьев).