Марджори Эллингем - Смерть призрака

• Название: Смерть призрака
• Автор: Марджори Эллингем
• Издательство: АСТ-Пресс
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1993
• ISBN: 5-88196-130-7

Английская писательница Марджори Эллингем и ее герой частный детектив Алберт Кэмпион доселе не были широко известны русскому читателю. Мистер Кэмпион сильно отличается от своих американских коллег, например Майкла Шейна из романов Б. Холлидея. Молодой детектив умён и благороден, как настоящий английский джентльмен, в то же время ему свойственны лукавство и способность в любой среде — будь то аристократическая гостиная или бандитский притон — чувствовать себя уверенно и свободно.

Книги Марджори Эллингем не относятся к детективам, называемым «крутыми». Расследования и преступления описаны в стиле романов о доброй старой Англии, что является их несомненным достоинством.

---

Он в течение последовавших за случившимся нескольких недель зачастил в дом Лафкадио, придумывая для своих визитов всевозможные предлоги. Бэлл всегда была рада его приходу, а донна Беатрис приветствовала его, как актер приветствует свою публику. Мистер Поттер оставался большую часть времени в занимаемой им спальне, являя собой новый странный персонаж с потаенной жизнью. Доктор Феттес неустанно держал его под своей опекой.

Однако оптимизм, присущий здоровому сознанию, начинал брать свое и, по мере того как шло время, все описанные здесь события представали даже перед Кэмпионом как бы на расстоянии, несколько искажавшем истинную точку зрения на них.

Медленное течение обычной жизни постепенно увлекало их всех за собой, и начинало казаться, что вряд ли дому Лафкадио суждено еще раз испытать потрясение. Это как бы возвращало Кэмпиона к ощущениям того апрельского субботнего вечера, когда они с Бэлл мирно обсуждали предстоящий назавтра прием.

Поэтому, когда зазвучали первые сигналы новой тревоги, они принесли с собой нечто вроде очередного шока.

Макс вознамерился с присущим ему деловым напором и аргументированностью представить наследникам Лафкадио разработанный им план действия.

Он позвонил однажды утром, договорился о визите в три часа, появился в четверть четвертого и обратился к небольшой аудитории так, как если бы он выступал на торжественном заседании.

Его слушателями в гостиной были донна Беатрис, Лайза, Бэлл и еле сдерживающая негодование Линда. По просьбе самого Макса из этого сборища были исключены мистер Поттер, хотя он и был домочадцем, и д'Урфи, который таковым не числился.

Старая комната со своим уютным декором и несколько потускневшими антикварными предметами выглядела очень гармонично в потоках полуденного солнечного света, льющегося в окна со стороны канала. Бэлл сидела на своем обычном месте перед камином, Лайза — на скамеечке возле нее, Линда устроилась на коврике, а донна Беатрис растянулась в шезлонге, приготовившись вкушать наслаждение духа.

Макс приступил к изложению, и его небольшая изящная фигура стала казаться выше от важности предстоящего сообщения. Его и без того картинная внешность была сильно утрирована последними ухищрениями портновского искусства, сотворившего на этот раз удивительно яркий жилет, напоминавший о фантазиях викторианской эпохи. Этот смелый предмет одежды был, несомненно, красив сам по себе: в нем были искусно переплетены розовато-лиловые и зеленые тона в сочетании с обликами старого золота. Но на тщедушной фигурке Макса, под его сбегающим вниз галстуком, да еще в сочетании с его подчеркнуто укороченным и слишком свободным новым весенним пиджаком, этот жилет выглядел слишком вызывающе и специфически. Так что даже Бэлл, питавшая детское пристрастие к ярким предметам, взирала на это изобилие картинности с явным сомнением.

Однако если кто-нибудь и сомневался в его совершенстве, то сам Макс был вполне доволен собой.

Линда, мрачно разглядывавшая его из-под своих темно-рыжих бровей, отметила про себя, что за последние несколько недель самодовольство и аффектация Макса резко возросли. Теперь в его речи ощущался явно нарочито утрируемый иностранный акцент, особенно в растягиваемых окончаниях слов. Это еще больше подчеркивало его самолюбование.

Наблюдая, как он позирует среди пылинок, танцующих в лучах солнца, она подумала, что он неспроста не кажется смешным. Она еще подумала, что это вовсе не тот случай. Старая мощь Макса Фастиена, его страстная уверенность в собственном великолепии и силе своей личности, передавалась всем, с кем он встречался. Эта иллюзия еще более усиливалась эксцентрическими деталями, и излучаемый им магнетизм вызывал уже серьезное беспокойство.

Начальная фраза Макса была вполне в духе его теперешней супервзвинченности. Он заговорил, глядя на них к, словно они были, по крайней мере, иностранками, а не людьми, с которыми он знаком уже двадцать лет.

— Мои драгоценные леди! Мы оказались лицом к лицу неким явлением. Великая память о Джоне Лафкадио, во имя сохранения которой сам я сделал так много, была осквернена. И понадобятся все мои силы, все мое умение, чтобы вернуть ему подобающее место. Но чтобы это реализовать, мне потребуется ваше участие.

— Ах! — воскликнула донна Беатрис с восхитительным идиотизмом.

Макс метнул ей покровительственную улыбку и продолжил с интонациями опытного оратора:

— Лафкадио был великий художник. Давайте никогда не будем об этом забывать! То несчастье, то незначительное пятно на его доме, тот маленький мазок на памяти о нем не имеет права повлиять на тех, кто им восхищается. Они не должны забывать, что он — великий художник!

Лайза слушала, остановив взгляд своих пронзительных глаз на его лице, явно зачарованная непонятностью этой тирады.

Линда, напротив, выказывала признаки протеста и, конечно, заговорила бы, если б мягкая рука Бэлл не давила ей на плечо, призывая сохранять спокойствие.

Макс продолжал, откинув голову и как бы лениво цедя фразы. Он уселся на подлокотник огромного кресла, которое, по словам Лафкадио (не имевшим, впрочем, никакого на то основания), принадлежало самому Вольтеру. Тускло-алые шторы создавали фон для эксцентрической фигуры Макса и передавали ему что-то от собственной прелестной значительности.

— Разумеется, — непринужденно заметил он, — вы все отдаете себе отчет в том, что продолжать устраивать эти милые и чванливые Воскресения Показа в будущие годы станет невозможно. Эта забавная маленькая затея закончилась несчастливо. Прекрасные работы Лафкадио никогда больше нельзя будет показывать в той запятнанной мастерской. Вам, возможно, придется оставить этот дом, Бэлл. Имя мастера должно быть ограждено от дурной славы. Это важнее всего. — Бэлл выпрямилась в кресле и посмотрела на своего гостя с легким изумлением. Но, как бы отмахнувшись от собственных последних слов, Макс в высшей степени проникновенно продолжил: — Я думал об этих вещах исключительно много… — Он признался в этом, послав группе своих слушательниц несколько снисходительную улыбку. — Дело в том, что я, несомненно, ответственен за представление Лафкадио публике. И я, естественно, чувствую себя обязанным сделать все, чтобы сохранить его остальные работы незамаранными этим несчастным маленьким скандалом.

— Совершенно верно! — пролепетала донна Беатрис. Макс коротко кивнул в ту сторону комнаты, где она расположилась. Заметно было, как он упивается самим собой.

Но, по мере того как Бэлл разглядывала Макса, ее карие глаза становились, казалось, больше и темнее. И она, не издавая ни звука сама, продолжала нежно давить на плечо Линды, причем это давление явно становилось все ощутимее.

Мой план таков, — наконец приступил к делу Макс, — поскольку мое имя слишком давно связано с именем Джона Лафкадио, то я не могу и помыслить о том, чтобы отстраниться от дела его спасения в такое время… — и уже говорил без прежней невыносимой манерности, но новым оттенком поучительности и даже некоторой агрессивности. — Невзирая на значительные личные неудобства, решил осенью этого года вывезти оставшиеся четыре холста Лафкадио в Нью-Йорк. — Он выпалил это известие, не дожидаясь никаких знаков согласия со стороны аудитории, добавил: — Несмотря на то что время сейчас тяжелое, я надеюсь, что, применив свое искусство продавца, я сумею реализовать одну или даже две картины, отзвуки печальных событий, случившихся в этом доме, тому времени улягутся, даже если они и разнеслись бы далеко. После Нью-Йорка я отвезу оставшиеся работы Иокогаму и, возможно, если что-нибудь останется, вернусь с этим в Эдинбург. Я, конечно же, понимаю, что иду на риск, но я делаю это с охотой, воздавая последнюю дань человеку, гениальность которого была впервые провозглашена мною…

Он победно умолк, волнообразно раскинув свои длинные руки.

Бэлл оставалась совершенно безмолвной, но донна Беатрис резко подалась вперед. Ее узкое лицо вспыхнуло, ожерелье зазвенело.

— Милый Макс, — пропела она со сладостной задушевностью, — сохраняйте его имя нетленным! Поддерживайте огонь в светильнике Мастера!

Макс отразил как в зеркале жест ее тонких пальцев, небрежно отстраняя его.

— Единственное, чего мне от вас надо, — ответил он, изящно скользя по спинке большого кресла, — это письменное заявление Бэлл, аннулирующее соглашение, действующее в настоящее время. Это необходимо для того, чтобы я смог вывезти холсты за границу. Все необходимые документы со мной. Вы их подпишете, а все остальное сделаю сам.

Донна Беатрис, шурша платьем, поднялась с места и прошествовала к серпантиновому секретеру, стоящему в углу.

— Сядьте здесь, дорогая Бэлл, — произнесла она. — За его стол!

Миссис Лафкадио, казалось, не услышала этих слов. Макс тихонько рассмеялся и приблизился к ней.