Николай Коротеев - Мир приключений 1977. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

• Название: Мир приключений 1977. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов
• Автор: Николай Коротеев
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1977

Мир приключений. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов. /Сост. Н. Матвеев; Рис. О.Коровина. М., Дет. лит., 1977. — 752 с.

В пер.: 1 р. 50 к.

Сборник приключенческих и научно-фантастических повестей и рассказов советских и зарубежных писателей.

---

Садится мама с Варварой Михайловной картошку чистить. Да разве же это работа! Столик на улице перед домом, в тени больших акаций, а сам дом на горе стоит, и перед тобой море как на ладони. Да еще какие разговоры интересные. Варвара Михайловна — это живая летопись здешних раскопок. Шесть лет уже копают Нимфей, а она помнит любую интересную находку, да и вообще сколько интересных историй про археологов она помнит заслушаешься. И все трое детей ее работают на раскопках, а она сама уже шестой год у археологов за повара. Так получилось, что мама очень подружилась с этой женщиной, с Варварой Михайловной. Все свои беды друг другу открывали, все друг другу рассказывали. Да и увлечение у них было одно и то же. Варвара Михайловна хоть и простая женщина — жена рыбака, но по-настоящему любила археологию, ее, так же как и маму, влекла тайна прошлого земли.

Вот этот час отдыха и спасал маму. У нее было даже подозрение, что начальник экспедиции был в сговоре с Варварой Михайловной. Знал, что мама новичок и ей труднее, чем другим.

...Первые дни мама работала как в бреду. Жарко, пить хочется, поясница ноет, даже не в состоянии была радоваться находкам. Она удивлялась солидным археологам. Они радовались, как дети. Визжали, кричали. У них была смешная привычка: если кто найдет что-нибудь стоящее, то высунется из раскопа и показывает большой палец. Значит, находка «на большой»! И все сбегаются смотреть.

А когда кто-то откопал гидрию — специальный кувшин для воды, то он поднял вверх оба больших пальца и исполнил танец с дикими выкриками. Мама говорит, что и ее в тот раз будто охватило какое-то безумие.

Тогда мама впервые и почувствовала, что она настоящий член экспедиции. Теперь она никого не стеснялась. И вот что странно — усталость как рукой сняло.

Часто в перерыв археологи ходили купаться. И вот однажды, когда все остальные купались, а мама стояла и смотрела вдаль, на степь, ей привиделась странная вещь.

Воздух струился над землей, как бывает над костром. И в этом белом слепящем мареве мама вдруг отчетливо увидала бледный силуэт города. Стены из розоватого туфа, суетливое движение на улицах. Даже как будто слышны были звуки — гортанные грубые голоса продавцов рыбы, перекрывающие их звонкие голоса мальчишек, бегущих стайкой в увлечении какой-то своей игрой, и певучие голоса девушек, продающих воду. Вот одна из них проходит совсем рядом, а на плече у нее гидрия... А в бухте большие корабли, на носах их вырезаны разные фигуры, паруса трепещут и бьются на ветру... Я нарочно так подробно записываю мамины видения. Ведь меня тогда не было и в помине, еще даже мама и папа не были знакомы, а вот теперь я увидела такой же город, только не видение. Но не буду забегать вперед, буду рассказывать все по порядку.

Над маминой головой закричали чайки. Она вздрогнула, и мираж пропал. Перед ней лежала сухая, выжженная солнцем земля, израненная раскопками. Сухие пучки бессмертников, шары перекати-поля, смешная голова в детской панамке, торчащая из раскопа, мотыги, лопаты. И маме стало больно оттого, что нет уже давно этого города и не приходят сюда больше корабли.

Как это все-таки ужасно, что может бесследно исчезнуть с лица земли целый город, тысячи людей! Сколько всего эти люди сделали! А мы находим жалкие осколки амфор или пифосов и приходим от этого в восторг.

Почему нельзя было, чтоб весь город остался! Чтоб все осталось, а не только жалкое кладбище черепков. Что же случилось с городом и с людьми, которые в нем жили?

Но вот пришел такой день, когда и мирная работа и раздумья — все прервалось в одну минуту. 22 июня. Как много произошло за один день... Как все перевернулось в жизни...

В то утро археологи разбирали находки, сортировали, чистили их, разложили их на столах, снова и снова вспоминали, где и как был найден каждый предмет. Вдруг издалека, со стороны, раздалось завывание сирены одна, другая... К вою сирен прибавились прерывистые гудки. Все выскочили в палисадник. Новость услышали от мальчишек. Они мчались, поднимая тучи пыли, и кричали: «Война! Война!» И еще было непонятно — игра это или всерьез.

Потом начальник экспедиции вернулся из сельсовета. Археологи узнали, что сегодня ночью германские войска перешли советскую границу. Первая мысль — скорей в Ленинград, бежать брать билеты на поезд. Но никто и не собирался никуда бежать.

Мама вернулась в комнату и увидела, что вся экспедиция взялась упаковывать находки. Мама стояла на пороге и смотрела, как бережно женщины заворачивали каждую амфору, что там амфору — каждый осколочек амфоры, найденный ими, в свои кофточки, купальники, косынки (газет совсем не было). И это мама запомнила на всю жизнь.

И теперь, даже через столько лет, когда она рассказывает это мне, я слышу, как дрожит и срывается ее голос, а у меня закипают внутри слезы.

И она подумала: вот что такое настоящий археолог! Раскопать полдела. Сохранить, уберечь, спасти, как своих детей. Сохранить то, что нашли, важнее, чем сохранить себя! И она начала упаковывать вместе со всеми...

Я не буду рассказывать, как мама и все археологи выбирались из Крыма. Тогда об этом надо писать целую отдельную книжку, скажу только, что часть находок они отправили почтой, часть взяли с собой. С собой брать все было рискованно: вдруг бы археологи погибли в дороге. Они думали не о себе, а только о том, чтоб доставить в целости находки в Эрмитаж.

И вот наконец они в родном Ленинграде, в родном Эрмитаже.

Непривычно безлюдны залы. Мирные смотрительницы-старушки пробегают с противогазами. Приказ в служебном вестибюле, объявляющий благодарность составу штаба МПВО объекта. Это Эрмитаж-то «объект», а академик Орбели «начальник объекта»!

По ночам эрмитажники дежурили на крыше и ловили зажигалки, каждый день провожали на фронт кого-нибудь из товарищей.

Даже в эти дни мамин учитель Ростислав Васильевич не забыл о маме. Он расспрашивал, понравилась ли ей экспедиция, и не разочаровалась ли она в археологии, не уставала ли, и под конец велел зайти к нему домой, подробно поговорить о дальнейшей работе. Как будто нет войны!

Вся работа эрмитажников днем сейчас состояла в том, что они упаковывали. Могу себе представить, с каким чувством мама помогала упаковывать первые вещи. Раньше ведь она боялась дышать, стоя перед ними. Чихнуть в зале казалось святотатством. А теперь она должна брать в руки царицу всех на свете ваз — Кумскую вазу, и древние греческие амфоры, и многое другое. А если разобьешь! А если не так упакуешь и она разобьется в дороге! И я могу понять, когда мама говорит, что не могла унять дрожь в ногах и во всем теле, с трудом заставляла свои руки слушаться.

Но, оказывается, есть профессионалы в любом деле, и в упаковке тоже, и когда профессиональные упаковщицы с Ломоносовского фарфорового завода показали им порядок ловких, отработанных движений, все стали паковать в десять раз быстрее.

На смену страху и неуверенности стала приходить усталость. По 14 часов подряд, а то и больше, стояли над ящиками и заворачивали. Наклонялись, укладывали, заворачивали, наклонялись, укладывали! Вот теперь эрмитажники узнали, как она болит — поясница!

Осмотрев корпункт, она сказала:

— Скучно живете. Впрочем, это не мое дело. Давайте-ка помогу согреть чай.

— Спасибо, я сам. А пока чайник вскипит, может быть, вы изложите суть дела?

— Хорошо. Где вы сидите, когда беседуете с посетителями? За этим столом? За него и садитесь. А куда усаживаете посетителей? Сюда? Вот и прекрасно. Дело у меня простое, но, честно говоря, малопонятное. Я по профессии балерина. Не очень удачливая. В ведущих партиях еще не выступала. Может быть, уже и не выступлю. Не спешите перебивать. И не думайте, что все уже про меня поняли: пришла, дескать, жаловаться на свою неудавшуюся жизнь. Жизнь у меня в общем удачная.

Для чего она все это рассказывала? Будто я мог не знать, что она балерина! А разве еще не в бытность мою здесь они с Юрой отправились в загс? И мне захотелось узнать, где сейчас Юра и что с ним. На афишах его имени я не встречал... Значит, в ведущие солисты не вышел.

— Что это вы так много курите? Не успеете выкурить сигарету, как хватаете новую!

— Вы нервничаете. Мне и передается.

Она засмеялась.

— Этак мы вправду не услышим и не поймем друг друга. Попробую по порядку. У меня есть муж. Вернее, был. Он пел в нашем же театре в хоре. Баритон. Не очень сильный голос. И звучал несколько глухо, туманно на верхних нотах. Вам это понятно?

Вот она, наконец, и заговорила о Юре!

— Серьезный недостаток, — согласился я. — Многим он помешал сделать вокальную карьеру.

— Юра из-за этого не получал хороших партий. Например, ему очень хотелось спеть в «Кармен» тореадора, а он пел Моралес. Две-три фразы... «Сама судьба сюда тебя толкнула, придет Хозе на смену караула». А в «Риголетто» пять лет он выходил на сцену в качестве офицера стражи: «Откройте, идет в темницу граф Монтероне!» Другие ездили на международные конкурсы, становились ведущими солистами, а он все возвещал и возвещал, что графа Монтероне ведут в тюрьму. Как заевшая пластинка...