Оноре Бальзак - Старая дева

• Название: Старая дева
• Автор: Оноре Бальзак
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

---

— Жалко ребенка! — произнесла мадемуазель Кормон.

— Как по-вашему, женится на ней дю Букье? — спросил председатель суда.

— Был бы он порядочным человеком, женился бы, — ответила г-жа Грансон, — но, право же, мой пес гораздо нравственнее

— Ну, я думаю, ваш Азор ему не уступит, — с гонкой улыбкой вставил чиновник опекунского совета, желая блеснуть остроумием.

За десертом все еще говорили о дю Букье, сыпали шутками, которым вино придало игривость. Каждый гость, подзадоренный опекунским чиновником, отвечал на каламбур каламбуром. Говорили, что теперь па-пеньку потреплют, что довольно блаженствовал па-паша в своем гареме, теперь па-пулей вылетит из порядочного общества, что уж слишком подобные па-почки распустились, что па-пашенька плодородием никому не удружит; что дю Букье, попав в папки, попадет в переплет.

— В чаду любви плотской пребывая, помнит ли о чадолюбии? Сомнительно, — сказал аббат де Спонд серьезным тоном, так что все сразу перестали смеяться.

— Да, на роли благородных отцов он не подходит, — поддержал шевалье де Валуа.

Церковь и дворянство снизошли до арены каламбуров, сохраняя все свое достоинство.

— Тсс! — произнес опекунский чиновник. — Слышите, дю Букье скрипит своими сапогами с отворотами, что нынче нам особенно отвратительно слышать.

Почти всегда случается, что человек и не догадывается о своей дурной славе; весь город занят им, на него клевещут, имя его позорят, но если у него нет друзей, он так ничего и не узнает. И невинный дю Букье, дю Букье, которому так хотелось быть виновником нежданного события, который только и мечтал о том, чтобы Сюзанна не солгала, дю Букье был бесподобен в своем неведении; никто и не обмолвился о том, что Сюзанна обличила его, и каждый к тому же считал неудобным спрашивать его о таком щепетильном деле, ибо человек, которого это касается, иной раз вынужден молчать и хранить тайну. Но все усмотрели что-то непристойное и даже вызывающее в самом появлении дю Букье, вошедшего в тот миг, когда все общество перешло пить кофе из столовой в гостиную, где уже собралось несколько вечерних гостей.

Мадемуазель Кормон, смешавшись, не решалась взглянуть на страшного обольстителя; она завладела Атаназом и принялась поучать его добронравию, излагая ему нелепейшие общие места роялистской политики и религиозной морали. У бедного поэта не было, как у шевалье де Валуа, табакерки, украшенной портретом княгини, ему негде было укрыться от потока глупостей, и он, с тупым видом внимая той, кого боготворил, взирал на ее огромный бюст, дышавший невозмутимым покоем, который присущ всему необъятному. Страсть пьянила юношу и превращала пискливый голосок старой девы в сладостный шепот, а ее глупые рассуждения — в глубокомысленные речи.

Любовь — это удивительный фальшивомонетчик, постоянно превращающий не только медяки в золото, но нередко и золото в медяки.

— Итак, Атаназ, вы мне обещаете?

Эти заключительные слова поразили слух счастливого молодого человека, как пробуждает нас внезапный шум.

— Что обещаю, мадемуазель? — переспросил он.

Мадемуазель Кормон порывисто встала, глядя на дю Букье, напоминавшего в тот миг толстого бога торговли, которого Республика изображала на своих серебряных монетах[30]; она подошла к г-же Грансон и шепнула ей:

— Бедный друг, а ведь ваш сын просто бестолков. Лицей погубил его, — добавила она, вспомнив, что шевалье де Валуа распространялся о дурном воспитании лицеистов.

Какой громовой удар! Бедный Анатаз, сам того не зная, мог разжечь пламя в сердце старой девы; если бы он прислушивался к ее словам, то заставил бы ее понять его страсть, ибо мадемуазель Кормон пребывала в том взволнованном состоянии, когда достаточно одного слова, но до глупости жадные желания, свойственные молодой и истинной любви, погубили его; так порою, по неведению, убивает себя дитя, полное жизни.

— Что ты сказал мадемуазель Кормон? — спросила госпожа Грансон у сына.

— Ничего.

«Ничего? Это я выясню!» — подумала она, откладывая на завтра все важные дела, ибо, в своей уверенности, что дю Букье пал в глазах старой девы, не придала значения ее словам.

Вскоре шестнадцать игроков заняли свои места за четырьмя столами. Четверо гостей избрали пикет, игру самую большую и рискованную. Г-н Шенель, прокурор и две дамы отправились в красный лаковый кабинет сыграть партию в триктрак. Были зажжены канделябры; общество мадемуазель Кормон, расположившееся у камина в креслах, вокруг столов, все разрасталось с каждой вновь прибывавшей четой, которая неизменно спрашивала мадемуазель Кормон:

— Итак, завтра вы уезжаете в Пребоде?

— Что поделаешь — нужно! — следовал ответ.

По всему было видно, что хозяйка дома чем-то озабочена. Г-жа Грансон первая заметила необычное состояние старой девы: мадемуазель Кормон размышляла.

— О чем вы думаете, кузина? — наконец спросила она, входя в будуар, где сидела мадемуазель Кормон.

— У меня из ума не идет эта бедная девушка, — ответила она. — Я не я буду, если, как председательница Общества вспомоществования матерям, не потребую у вас для нее десять экю!

— Десять экю! — воскликнула г-жа Грансон. — Но вы же никогда столько не давали!

— Но, милая моя, так естественно иметь детей!

Эти безнравственные слова, сказанные от всего сердца, ошеломили казначею Общества вспомоществования матерям. По-видимому, дю Букье вырос в глазах мадемуазель Кормон.

— Поистине, дю Букье не только изверг, но и подлец, — сказала г-жа Грансон. — Сумел причинить зло, сумей расплатиться. Его дело, а не наше помочь этой девчонке, которая при всем том кажется мне большой негодяйкой, ибо в Алансоне можно было найти получше этого циника дю Букье! Нужно быть очень распутной, чтобы завести с ним шашни.

— Циник? Вы, моя дорогая, переняли у вашего сына все эти непонятные латинские слова. Конечно, я не собираюсь оправдывать господина дю Букье, но объясните мне, в чем тут распутство, если женщина предпочла одного мужчину другому?

— Дорогая кузина, допустим, вы бы вышли за моего сына Атаназа, что было бы вполне естественно, так как он молод, хорош собой, подает надежды, он прославит Алансон. А все бы попросту решили, что вы взяли себе такого молодого мужа для полноты счастья; злые языки болтали бы, что вы заготовили свое счастье впрок, чтобы никогда не иметь в нем недостатка; вероятно, нашлись бы завистницы, которые обвинили бы вас в развращенности. Эка важность! Вы были бы сильно и искренне любимы. Атаназ кажется вам бестолковым потому, моя дорогая, что у него избыток ума; крайности сходятся. Что правда — то правда, он живет как пятнадцатилетняя девочка: уж он-то не испачкался в парижской грязи!.. Ну что ж! Примените к другим ту же пропорцию, как говаривал мой бедный муж: точно так обстоит дело между дю Букье и Сюзанной; только то, что в отношении вас было бы клеветой, в отношении дю Букье — сама истина. Вы понимаете?

— Не больше, чем китайскую грамоту, — ответила мадемуазель Кормон, широко раскрыв глаза и напрягая все силы своего разума.

— Так вот, кузина, раз уж приходится ставить точки над i, скажу вам, что Сюзанна не может любить дю Букье. А если сердце ни при чем в подобном деле...

— Но, кузина, как же любить, если не сердцем?

Тут г-жа Грансон мысленно сказала то, что думал шевалье де Валуа: «Бедненькая кузина непозволительно глупа».

— Дорогое дитя, — продолжала она вслух, — мне кажется, для того чтобы рожать детей, мало одной только духовной любви.

— Как же, моя дорогая, ведь и пресвятая дева...

— Но, милочка, дю Букье не святой дух!

— Правда, — согласилась старая дева, — он мужчина! И мужчина такого типа, что друзья из предосторожности должны заставить его жениться.

— Вы можете, кузина, добиться этого...

— Ну! Каким образом? — произнесла старая дева с жаром христианской любви к ближнему.

— Не принимайте его у себя до тех пор, пока он не женится; в данном случае ваш долг, во имя благопристойности и благочестия, подать пример порицания.

— По приезде из Пребоде я еще с вами об этом потолкую, дорогая моя госпожа Грансон. Надо посоветоваться с дядюшкой и с аббатом Кутюрье, — сказала мадемуазель Кормон, выходя в гостиную, где оживление достигло высшего предела.

Яркий свет, нарядные женщины, торжественный тон, внушительный вид этого собрания, весь его аристократический блеск преисполняли мадемуазель Кормон гордостью не в меньшей степени, чем ее гостей. Многие считали, что ничего лучшего не увидишь и в Париже, в самых избранных кругах. Тем временем дю Букье, который играл в вист с г-ном де Валуа и двумя престарелыми дамами, г-жой дю Кудре и г-жой дю Ронсере, служил предметом скрытого любопытства. Несколько молодых женщин, притворяясь, что интересуются игрой, поглядывали на него, правда, украдкой, но так странно, что старый холостяк в конце концов встревожился, не допустил ли он какой-либо оплошности в своем туалете.