Апулей - Апология, или О магии

• Название: Апология, или О магии
• Автор: Апулей
• Издательство: НФ "Пушкинская библиотека", АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-024179-8, 978-5-17-024179-8, 5-94643-122-6, 978-5-94643-122-4

---

Тем самым он воспрещает кому бы то ни было устраивать домашние капища, полагая, что гражданам для заклания жертв довольно общегосударственных храмов. К сему он присовокупляет нижеследующее: «В иных городах золото и серебро находятся в частном владении и так в храмах становятся внушающим зависть приобретением. Тоже и слоновая кость, добытая от покинутого душою тела, — дар неблаголепный, равно и железо и медь, кои суть орудия войны; зато всякому пристало поднести дар, сработанный из дерева, но только из сплошного дерева, или же из камня, — сие безразлично». Мне кажется, Максим, и вы, заседатели совета, что слышные со всех сторон возгласы одобрения довольно обнаруживают, как разумно я пользуюсь Платоном, который и в жизни меня наставляет, и в суде защищает и законам которого я, как сами видите, прилежно покорствую.

66. А теперь пора обратиться к письмам Пудентиллы или, пожалуй, прежде вспомнить по порядку кое-какие более ранние события, дабы всем стало наконец совершенно ясно, что я, якобы втершийся в дом Пудентиллы с корыстными намерениями, должен был бы бегом бежать из этого дома, будь у меня на уме хоть какая-то корысть. Действительно, пользы мне от этого брака весьма немного, а если бы супруга моя добродетелями своими не возмещала всех его неудобств, то был бы даже и вред. Право, тут не отыскать другой причины обвинения, кроме тщетной и злобной зависти, — из-за нее меня сейчас судят, из-за нее же раньше и самая моя жизнь подвергалась многим опасностям! Неужто у Эмилиана могли быть иные побуждения, даже если бы он на деле убедился, что я — заправский чародей? Я не только ни единым поступком, но ни единым словечком никак и никогда его не обидел — возможно ли вообразить, будто он вознамерился мне хоть за что-то мстить? Опять же и не ради славы он меня обвиняет, как обвинял Марк Антоний Гнея Карбона, или Гай Муций — Авла Альбуция, или Публий Сульпиций — Гнея Норбана, или Гай Фурий — Марка Аквилия, или Гай Курион — Квинта Метелла. То были ученейшие молодые люди, и этот свой пробный шаг при вступлении на государственное поприще они делали ради славы, чтобы какой-нибудь приметной тяжбою стяжать известность среди сограждан. Давно уже сошел на нет и старый обычай, предписывавший юношам для начала явить пред всеми цвет витийственного своего дара; но даже если бы этот обычай был и теперь в ходу, то Эмилиан от следования ему весьма далек, — не пристало неучу и невеже хвастаться красноречием, не пристало дикарю и деревенщине искать славы, не пристало пристраиваться в стряпчие полудохлому старику! Что ж остается? Предположить, что Эмилиан, по строгости своей и возмущенный злодействами моими, решился подать пример всем прочим и затеял свое обвинение ради соблюдения нравов — да будут безущербны? Я вряд ли поверил бы такому, даже если бы речь шла не об этом Эмилиане, а о том, древнем, не о жителе, а о сокрушителе Африки, о победителе Нуманции и законоблюстителе Рима; а касательно этого вот болвана я нипочем не поверю, будто он способен не то что возненавидеть — куда там! — а хотя бы только распознать порок.

67. Что же из этого следует? А то, что яснее дня: зависть, и только зависть подстрекнула и его самого, и суетливого его помощника Геренния Руфина, о котором я вскоре скажу, да и всех прочих моих врагов, — только злая зависть подстрекнула их облыжно оговорить меня в чародействе.

Итак, имеется пять обстоятельств, которые мне надобно разъяснить, ибо — насколько я помню — их обвинение касательно Пудентиллы основывалось именно на пяти утверждениях. Вот они. Во-первых, после смерти первого мужа она отнюдь не пожелала снова вступать в брак, но была-де принуждена к тому моим колдовством. Во-вторых, они полагают, что ее письма служат доказательством моего чародейства. Отсюда следует третье и четвертое: что на шестидесятом году она вышла замуж любострастия ради и что {79} брачное соглашение было подписано в поместье, а не в городе. Наконец, последнее и самое завистливое обвинение — касательно приданого: тут они изрыгнули весь свой яд, ибо тут-то и была их главная досада. А именно они утверждают, будто я еще в самом начале нашего союза выманил у любящей моей супруги огромное приданое, удалив для того всех свидетелей и уединившись с нею в сельской усадьбе. Все эти обвинения столь лживы, столь ничтожны и столь безосновательны, и поэтому опровергну я их столь легко и бесспорно, что вот как бог свят! — почти опасаюсь, как бы ты, Максим, и вы, заседатели совета, не подумали, будто я сам же нанял и подослал обвинителя, дабы иметь удобный случай принародно окоротить всех моих завистников. Поверьте же мне в том, что и так станет очевидно, а я изо всех сил постараюсь, чтобы вы не порешили, будто столь пустопорожнее обвинение — скорее моя лукавая выдумка, а вовсе не глупая затея вот этих дурней.

68. Теперь, покуда я буду вкратце рассказывать о событиях по порядку, с тем чтобы сам Эмилиан по рассмотрении дела был вынужден признаться, что неправ был в зависти ко мне и что весьма далеко уклонился от истины, вы тем временем вникните — очень вас прошу! — вникните с прежним, а ежели возможно, то и с большим вниманием в действительный повод и действительное основание сегодняшнего судебного прения.

Итак, Эмилия Пудентилла, которая ныне моя жена, родила от некоего Сициния Амика, с коим ранее состояла в браке, двух сыновей — Понтиана и Пудента. Амик умер при живом отце, сироты оставались под властью деда, и почти четырнадцать лет Пудентилла с достопамятным благонравием усердно воспитывала их, хотя столь долгое вдовство в столь цветущем возрасте было ей не в радость. Однако же дед мальчиков вопреки ее желанию старался свести ее с другим своим сыном — Сицинием Кларом и потому гнал всех прочих женихов, да еще и грозил, что ежели выйдет она за чужого, то он не завещает ее сыновьям ничего из отеческого их имения. Отлично понимая непреложность такового условия, благоразумная и отменно благочестивая женщина решила избавить сыновей от неизбежных в противном случае убытков и заключила брачное соглашение с кем было велено, то есть с Сицинием Кларом, но с помощью всяческих ухищрений откладывала свадьбу, покуда наконец не опочил дед мальчиков, назначивший их своими наследниками — причем с таким условием, чтобы старший годами Понтиан соделался опекуном брату.

69. Едва Пудентилла избавилась от помянутой докуки, к ней стали свататься первейшие из граждан, а она для себя рассудила больше не вдоветь, ибо ежели и могла еще стерпеть постылое одиночество, то долее мучиться телесным нездоровьем уже была не в силах. Женщина святого целомудрия, она прожила все эти вдовьи годы беспорочно, не подав ни единого повода к сплетне, однако же так долго воздерживалась от супружеской жизни и потому так ослабела от недвижности утробы, что чадородное чрево ее пришло в расстройство и она часто оказывалась у самого края погибели, изнуряемая непомерными страданиями. Врачи совместно с повитухами объявили, что причина болезни — отсутствие супружеских сношений, что с каждым днем недуг возрастает и приносит все более вреда, а потому, покуда дозволяют лета, надлежит поправить здоровье замужеством. Таковое решение одобрили все, а пуще всех вот этот самый Эмилиан, который только что без зазрения совести лгал, настойчиво твердя, будто Пудентилла вовсе и не помышляла о замужестве, покуда не была принуждена к оному злонамеренным моим чародейством, и будто только я один и осмелился с помощью заклинаний моих и зелий посягнуть на ее вдовство — ну прямо-таки словно растлить девственность. Не раз доводилось мне слышать, что лжецу надобно быть памятливым — метко сказано! А вот тебе, Эмилиан, не вспомнилось, что еще до моего появления в Эе ты сам же написал сыну Пудентиллы Понтиану, уже взрослому и жившему тогда в Риме, чтобы она выходила замуж. Дай-ка сюда письмо, письмоводитель, а лучше вручи его самому писавшему: пусть прочитает и пусть уличит себя собственным голосом и собственными словами. Вот это и есть твое письмо, верно? Почему же ты побледнел? Да, конечно, — краснеть ты просто не умеешь! Вот эта подпись твоя, не так ли? Читай, письмоводитель, — и я прошу тебя читать погромче, чтобы все поняли, в каком разладе у него язык с рукою и насколько наш с ним раздор меньше, чем его раздор с самим собою! (Оглашается письмо).

70. Ну как, Эмилиан, разве не ты написал то, что сейчас прочитано? «Я знаю, что она хочет и должна выйти замуж, но не знаю, кого она изберет». Тут ты прав: ты действительно этого не знал, ибо Пудентилла успела вполне понять твою ко мне злобную враждебность, а потому известила тебя только о предстоящем браке, но не стала называть жениха. Ты же по-прежнему полагал, что она собирается за брата твоего Клара, и в таковом ложном чаянии побуждал Понтиана дать матери согласие на брак. Значит, если бы она и вправду вышла за Клара — за этого деревенского неуча, за эту старую развалину! — если бы она за него вышла, ты бы говорил, что она-де по доброй воле и безо всякой магии давно уже собиралась замуж, но так как она предпочла человека молодого — да еще такого, каким вы тут меня описываете!раз так, то ты твердишь, что она действовала по принуждению и что вообще замужество всегда было ей противно. Ты не знал, бесстыжий ты мерзавец, что у меня в руках твое письмо именно об этом деле, ты не знал, что тебя уличит твое же свидетельство! А между тем это письмо, очевидно свидетельствующее о твоих желаниях, Пудентилла выбрасывать не стала и предпочла сохранить, памятуя о том, что ты не только лжив и бесстыден, но ничуть не менее того вздорен и ненадежен. Зато она сама обо всем написала в Рим своему Понтиану и даже подробно объяснила причины своего решения. Речь шла единственно о ее здоровье — что нет уже никакого повода терпеть и терпеть страдания: долгим вдовством и полным пренебрежением к собственному своему благополучию она стяжала для сыновей дедовское наследство и даже приумножила его усердным своим попечением; а теперь-де по божьей воле уже и ему — то есть Понтиану пора жениться, да и брату его настало время облачиться в приличную ему мужскую тогу, а потому-де пусть и ей наконец дозволят не мучиться более одиночеством и болезнью; а с другой стороны, пусть-де ничуть не опасаются лишиться материнской ее любви и не тревожатся о последней ее воле, ибо сколь предана она им была вдовою, столь же предана останется и после замужества. Я велю огласить список этого ее послания к сыну. (Оглашается письмо.)