Иван Панаев - РОДСТВЕННИКИ

• Название: РОДСТВЕННИКИ
• Автор: Иван Панаев
• Жанр: Классическая проза

---

Петруша нахмурился.

- Послушай, Наташа… - голос Петруши делался все таинственнее, - никогда еще я не чувствовал в себе такой сильной потребности говорить с тобой. Теперь я, может быть, выскажу тебе то, что другой раз мне не удастся высказать. Ты знаешь, что у меня минуты откровения не часты.

Наташа ничего не отвечала.

Войдя в свою комнату, она обратилась к Петруше, который все следовал за нею:

- Тебя, верно, братец, ждут ужинать.

- Я не хочу ужинать, - отвечал Петруша, располагаясь на диване.

- А маменька-то? Она будет беспокоиться… ты ведь знаешь ее… ей бог знает что придет в голову… Она подумает, что и ты нездоров.

- Оставь ее; пусть думает себе, что хочет…

- Поди скажи, чтобы меня не ждали ужинать, - сказал он, обращаясь к горничной, которая ставила на стол свечу.

Когда горничная ушла, Петруша подошел к Наташе, с чувством посмотрел на нее и крепко пожал ее руку.

- Я понимаю тебя, Наташа, - произнес он значительно, - от меня ты не должна ничего скрывать… Верь мне, я могу быть твоим другом; ты можешь смело высказать мне все, что лежит у тебя на сердце… тебе известен мой образ мыслей.

- Что такое? что ты хочешь сказать? - спросила Наташа.

- Неужели ты думаешь, - продолжал Петруша, - что от меня могла ускользнуть перемена, которая произошла в тебе с некоторого времени? Неужели ты воображаешь, что я не понимаю сердца женщины? От меня ты не утаишь ничего. Не бойся. Я, может быть, объясню тебе многое, что еще ты сама не ясно сознаешь в себе… Послушай, Наташа, я еще до сих пор в жизни не встречал женщины, родственной мне по духу, и, может быть, никогда не встречу. Что ожидает меня в будущем? Капля радостей и море страданий! У меня натура артистическая, субъективная, а такого рода натуры не могут быть счастливы в настоящем обществе! Они находят удовлетворение только в самих себе… Знаешь ли ты, что возможность любви, горячей, беспредельной, лежит у меня здесь в зародыше?

Петруша ударил себя в грудь.

- Много чувств и мыслей безвыходно замкнуты в этой груди. Меня считают сухим и холодным. Наружность моя, точно, такова, но наружность обманчива, сестра…

Внутренний огонь пожирает меня! Родись я не здесь, среди этого пошлого, бессмысленного, апатического общества, я мог бы сделать многое, я не бесполезно прошел бы жизненное поприще; но здесь, сестра, здесь нет пищи для моей деятельности!

Кому здесь понять меня? В глазах старого, отжившего поколения я не более как сумасбродный мальчишка, нахватавший самых вредных идей; но меня не понимают многие и из молодого поколения, и те, которые считают себя развитыми, которые трактуют о современных вопросах. А это нестерпимо. Например, Сергей Александрыч, - он обращается со мной совершенно как с ребенком и глядит на меня с высоты величия. Он воображает, что стоит наряду с веком, потому что был в Париже и в Лондоне, а между тем это человек отсталый; у него душа дряблая, старческая, неспособная сочувствовать, и какой пошлый взгляд на жизнь! Искусство, поэзия для него не существуют, тонкие поэтические черты для него решительно неуловимы…

Петруша вскочил со стула и начал прохаживаться по комнате.

Наташа, заметно встревоженная началом разговора Петруши, почти не слыхала последних слов его. Мысли ее заняты были совершенно другим.

Петруша остановился перед нею.

- Знаешь ли, - продолжал он, - если кто-нибудь немного может понимать меня, так это разве Григорий Алексеич… по крайней мере мне так кажется.

Наташа не приобрела еще искусства владеть собою. Лицо ее вдруг изменилось при этом имени, и она с любопытством взглянула на брата.

- У Григорья Алексеича сердце теплое: поэтическая сторона жизни доступна ему, но, кажется, и в нем начинает остывать юношеский пыл, энергия убеждения, и он начинает расходиться с новым поколением. А это жаль, очень жаль! Он тоже воображает, что знание жизни приобретается только одним опытом… старческая, пошлая мысль!.. но я все-таки уважаю этого человека и всегда охотно протягиваю ему руку. В нем есть хорошие стороны. Это один из немногих людей, которые в случае нужды могут быть полезны… Ах, жизнь, жизнь!.. не многим дается ее светлое понимание… Да!.. а люди не легко и не вдруг познаются!.. А я, однако, с первого раза умел оценить Григория

Алексеича… Ему я даже обязан тем, что узнал тебя.

- Как это? - спросила Наташа.

- Без него я не подозревал бы того, что ты способна к развитию, к воспринятию высших идей. С тех пор как он здесь, ты сделала огромный шаг. Ты многим обязана

Григорью Алексеичу.

Петруша взял снова руку сестры и еще крепче прежнего пожал ее.

- Ты любишь его, Наташа! признайся мне. Я вижу все - и должен сказать тебе… эта любовь радует меня, потому… потому что она совершенно разумна.

Наташа молчала. Она не могла произнести ни одного слова, если бы и хотела отвечать на вопрос Петруши. Грудь ее тяжело и неровно дышала, а сердце болезненно билось.

- Признайся мне как другу, как духовному брату, - говорил неотвязчивый Петруша с экстазом, - о, я свято сохраню твою тайну, я не оскорблю деликатность твоего чувства; я не захочу нагло ворваться в святилище твоего сердца для того, чтобы напрасно возмущать его… Ты любишь Григорья Алексеича? скажи мне.

- Да, да, - прошептала Наташа, задыхаясь и закрывая лицо руками…

Долго оставалась она в таком положении. Петруша смотрел на нее, скрестив руки на груди и усиливаясь как можно более придать значения и важности своей физиономии, и когда Наташа открыла лицо и решилась взглянуть на брата, он обнял ее и потом как-то вдохновенно начал поводить глазами.

- С этой минуты я твой, сестра, - произнес он дрожащим голосом, - в эту минуту мы породнились с тобой духовно. Располагай мной… Если матушка, почему бы то ни было, вздумает препятствовать вашему соединению или станет притеснять тебя, она в одно время лишится и сына и дочери!.. Это будет для нее нравственною казнию; никто, может быть, не подозревает здесь, на что я способен в крайних случаях!.. Нам надо действовать смело, прямо… О, как весело вступать в открытую борьбу с предрассудками и невежеством! Сердце замирает от восторга при этой мысли.

Петруша продолжал говорить о Григорье Алексеиче, о маменьке, о будущей участи человечества, об освобождении женщины, о мировой любви, о самом себе и о своих стихотворениях.

Когда он все высказал, простился с сестрою и уже отворил дверь, чтобы выйти из ее комнаты, Наташа бросилась к нему и остановила его на минуту.

- Послушай, братец, - произнесла она, крепко и судорожно сжимая его руку, - то, что я сказала тебе, останется между нами… бога ради! Я прошу тебя…

- И ты еще можешь сомневаться во мне, - перебил Петруша оскорбленным тоном, - после всего, что я говорил тебе? Я открыл тебе всю мою душу, все мои верования и убеждения. Стало быть, ты не поняла меня?

- О нет, нет! - вскрикнула Наташа со слезами на глазах, - прости меня… я уверена в тебе…

Дня через три после этого Петруша написал стихи к Наташе, в которых он подтверждал между прочим, что "в его груди, как в могиле, навеки замрет ее святая тайна". Но он не выдержал и прочел эти стихи Сергею Александрычу. Сергей

Александрыч похвалил их; Петруша смягчился и, разнеженный этою похвалою, внутренно примирился с ним на эту минуту и, сам не чувствуя как, передал ему от слова до слова весь разговор свой с Наташей.

Между тем слухи о любви Наташи к Григорью Алексеичу с различными прибавлениями и преувеличениями распространялись быстро в родственном кругу и, переходя из уезда в уезд, сделались самою интересною новостию в губернии и для посторонних.

Толки эти были очень забавны и разнообразны. И кому бы пришло в голову, что первая, пустившая эти толки, одушевившие всю губернию, была Стешка, горничная

Агафьи Васильевны? Агафья Васильевна, нередко посещавшая Сергиевское, с каждым приездом своим убеждалась, что на сбыт Любаши плоха надежда, что Григорий Алексеич,

"не соблюдая никакого приличия и благопристойности, так и подлипает к Наташе", и заключила из этого, что он должен быть самый беспутный человек. Агафья Васильевна затаила злобу свою до времени и начала наблюдать за ними исподтишка посредством своих агентов. Стешка через Петровича передавала ей все, что Делалось в Сергиевском.

Петрович, в угоду Стешке и отчасти по собственной наклонности, исполнял ревностным и добросовестным образом должность шпиона. Рука, раздвигавшая ветви кустарника в саду в минуту объяснения Григорья Алексеича с Наташею, принадлежала

Петровичу, и на другой же день все виденное и слышанное им он передал Стешке, которая, в свою очередь, сейчас же, как следует, донесла об этом своей барыне.

- А! так вот как! - вскрикнула в бешеном торжестве Агафья Васильевна, - вот оно что! Сама на шею бросается к нему!.. сама обнимает его! Она бесчестит собою всю нашу фамилию, всю нашу губернию! Да уж полно, дворянская ли кровь течет в ней?.. Уж не согрешила ли Олимпиада-то Игнатьевна?