Юзеф Крашевский - Комедианты

• Название: Комедианты
• Автор: Юзеф Крашевский
• Жанр: Историческая проза
• ISBN: 5-300-00914-8, 5-300-00395-6

Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два ...

В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.

---

— Вот вы обделали бы золотое дело, если б, хоть за дорогую цену, приобрели ее от дяди!

Вацлав по какому-то простому ясновидению заметил в ту же минуту силки, расставленные ему; припомнил, что когда-то видел Моренговского в Дендерове, что граф намекал ему о Цемерне, понял хитрость и, улыбаясь, ответил:

— Нет ничего легче, как приобресть Цемерню; об этом, кажется, был уже сделан уговор с покойным тестем моим; но так как мне придется, может быть, скоро купить все Дендеровское поместье, я не вижу надобности торопиться.

— Как, все поместье? — спросил испуганный и удивленный шляхтич.

— Дядя хочет мне продать его; дал мне слово. Хочет, кажется, уехать в Галицию.

Нечего было уже отвечать на это. Моренговский взялся за шапку и простился с хозяином.

Он не мог заподозрить Вацлава ни во лжи, ни в хитрости, потому что, зная хорошо людей, понял сразу его прямодушие; он колебался в прежнем своем покровителе и, не заглядывая уже в Дендерово, поехал прямо к жене.

«Валится! — подумал он. — Спасается, как может, но уже пахнет трупом! Если б еще несколько лет администрации его имений, человек мог бы, без обиды другим, составить себе хороший капиталец; но не стоит: наверно, сейчас продадут с молотка; лишнее бремя!..»

Граф между тем, рассчитывая на Моренговского, решил с обычною дальновидностью, что Вацлав, когда Цемерню расхвалят ему, а он напугает его, будто хочет продать деревню другому, купит ее скорее и можно будет выторговать еще что-нибудь. Спустя день и другой он отправил посланца в Пальник с письмом к племяннику:

«Любезный Вацлав!

Я упоминал тебе, кажется, о Цемерне, деревеньке между Пальником и Вульками, о которой мы было уговорились уже с незабвенным ротмистром Курдешом. Боюсь, чтобы ты не взял меня на слове, так как на этих днях я вошел в переговоры с паном Путятицким, который дает мне больше двухсот тысяч, и мне невыгодно было бы согласиться на прежние условия покойника ротмистра. Не прими этого в дурную сторону, и если тебе нужна Цемерня, то уведомь меня, потому что я все-таки даю тебе первенство. Поверь и т. д.»

Вацлав, получив это письмо, остановился над ним, подумал с минуту и, замечая ясно, что тут кроется что-нибудь, ответил дяде, что совершенно отказывается от приобретения этой деревеньки и освобождает его от данного Курдешу слова.

С нетерпением ждал граф ответа и, когда получил его, то так был уверен в успехе, что распечатывая письмо, стал насвистывать торжественный марш; но читая, постепенно он стиснул губы, нахмурил брови и плюнул с досады.

— Глупец! Глупец! Человек, совершенно лишенный рассудка!

С такими людьми не знаешь, какие употребить средства! Упрям! Самонадеян! Пусть так будет!.. Посмотрим, кто пожалеет! Не берет Цемерни, ну, так и ничего не получит, вот и конец!

Известия о Сильване приходили с некоторого времени реже да реже, наконец граф получил с эстафетой письмо, уведомлявшее, что Сильван сделал уже предложение, и оно принято; к этому присоединялась просьба о денежном вспомоществовании, так как свадьба была назначена и требовала больших издержек. Сильван объяснял при этом графу, что брак его основывался единственно на расчете, что вдова согласилась выйти замуж не по любви, а из уважения к нему, и что вообще это супружество должно принести столько выгод, сколько они и не ожидали. Барон Гормейер объявил жениху, что, не имея возможности располагать в настоящее время своими значительными богатствами, он, со своей стороны, назначает в обеспечение дочери пожизненную временную пенсию в двадцать тысяч рейнских, а что по смерти его, дочери перейдет все имущество. Сильван заключал из этого, что если барон называет такую пенсию временною, то он имеет несравненно более; к тому же, хоть деликатность и не позволяла Сильвану расспрашивать, он рассчитывал, что собственность вдовы составит, по крайней мере, столько же, если не больше. За всем тем оставались еще надежды на наследство после отца и т. д.

Долго сидел граф над письмом: не очень-то радовала его эта развязка, но дела его были плохи; сбыв с рук Сильвана, он надеялся вздохнуть свободнее и написал, что, со своей стороны, назначает ему соответствующее содержание.

— Заплачу или нет, — подумал он, — но отчего не назначить! Пусть себе женится; может быть, реже станет заглядывать в мой карман.

С обратной эстафетой были отправлены официальные письма к барону и его дочери от всего семейства, полные нежности, объяснений и приглашений в Дендерово.

— Ведь на первое время барон заплатит вдруг сумму, — подумал граф. — Если я не подхвачу этих денег, значит, я уж ни к чему негоден. Сильван мне должен. Мне страшно дорого стоило его образование, поездка; именно через него, по большей части, я и задолжал; было бы справедливо помочь мне.

Погруженного в эти размышления застал графа Фарурей, который, не унывая, еще пробовал счастья у Цеси, но и теперь нашел ее недовольною, нахмуренною и принимающею его выразительным пожиманьем плеч.

До сих пор Фарурею не открывались планы Сильвана, но теперь, когда уже получены были известия о предложении и просьба о денежном вспомоществовании и отправлена эстафета с благословением, нечего было таиться. Граф с торжественной улыбкой предложил поздравить себя с женитьбой сына и начал описывать блистательность и надежды этой связи.

— Итак, граф Сильван женится, — улыбаясь и кланяясь по-своему, сказал парижанин, стараясь даже перед зятем казаться молодцом, хотя ноги его к зиме болели больше и больше. — Recevez mes compliments les plus sincиres; но на ком же? Забыл или, может быть, не слышал?

— Партия великолепная, — сказал поспешно граф, — прекрасное имя, титул, богатство несметное, а девушка… то есть вдова, но это почти все равно, она очень недолго жила с мужем, детей нет.

— А, я в восхищении, я совершенно разделяю с вами, любезный граф, чувство радости. Я всегда многого ожидал от Сильвана!.. Но кто же невеста? Мне чрезвычайно любопытно знать!

— Дочь барона Гормейера, которая была за… за… немецкая фамилия… не могу вспомнить… они жили в Вене.

— Имя ее? — спросил Фарурей, задумавшись.

— Эвелина.

— Эвелина Гормейер! — вскрикнул Фарурей. — А, возможно ли? — И старый любезник, за минуту улыбавшийся, в замешательстве умолк, словно ножом отрезал, а на физиономии его появились удивление и дурно скрытое презрение.

Граф в одно мгновение заметил это.

— Вы их знаете, маршалек?

— Знаю? Нет, то есть кажется мне… я слышал что-то… видел их… Или в Вене, или во Львове мелькнуло что-то у меня перед глазами, не могу припомнить.

— Я вижу, что вы их знаете, — пристал граф. — Заклинаю, говорите, искренно, откровенно, если знаете, что они за люди? Богаты? Ведь миллионеры, не правда ли?

— Богаты! Да… Я думаю, что они должны быть богаты, — пробормотал Фарурей, очевидно мешаясь все больше и оглядываясь, словно собирался улизнуть. Он прошептал что-то невнятно и быстро переменил разговор.

Граф видел, как тяжело шло объяснение, испуганный вскочил с дивана и, хватая его за руку, воскликнул:

— Любезный маршалек, ради Бога, говорите правду! Может быть, есть еще время спасти его!

Фарурей огляделся опять, как бы спрашивая, говорить ли всю правду.

— Но, — заикнулся он, — но я знаю их коротко.

— Говорите, что знаете, что же это за люди: этот барон, эта дочь его? Какого происхождения? Молчанье ваше пугает меня!

— Я бы не хотел пускать сплетни, — тихо отозвался Фарурей, — но зачем вы не сказали мне об этом прежде?

— Сам не знаю, почему не спросил вас прежде… Я не думал, что вы знаете их. Но что ж такое, говорите, сжальтесь, не оставляйте меня в мучительной неизвестности. Неужели герб моих предков будет запятнан? Я пошлю эстафету… полечу сам, может быть, спасу его, расстрою.

— Вы хотите, граф, знать всю правду? Я обязан сказать ее и ничего не утаю, — сказал старик, любезно раскланиваясь, — но я знаю немногое, ничего не знаю верного. Что знаю, должен сказать будущему тестю, к этому обязывает меня уважение к семейству вашему.

— Говорите же, любезный маршалек, говорите, рубите меня прямо, — перебил его граф, у которого глаза горели беспокойством и гневом. — Я вижу, что Сильван запутался, а я предостерегал его, я предсказывал ему; я чувствовал, что тут что-то подозрительное, что этот барон смахивает на жида.

— О бароне Гормейере я услышал первый раз в Вене, — начал медленно Фарурей. — Он был в то время каким-то чиновником при дворе и по особенной протекции получил титул барона. Откуда он? Никто не знал; верно только то, что он долгое время занимался поставкою к австрийскому двору драгоценных камней.

— Торгаш, ювелир! — крикнул граф, всплеснув руками.

— Что-то в этом роде, что-то в этом роде, — сказал Фарурей. — Он ездил по Европе, скупал дорогие каменья и, так как отлично понимал в этом толк, то много и зарабатывал. Но этим, конечно, баронства бы не добился.