Кассандра Клэр - Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

• Название: Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
• Автор: Кассандра Клэр
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Данное творчество ни в коем случае не ставит своей целью какое-либо принижение литературных заслуг мисс Дж. К.Роулинг. Данное произведение опубликовано в сети Интернет с исключительно некоммерческими целями, все права на мир волшебников и магглов, а также все придуманные Роулинг персонажи принадлежат тем, кому они принадлежат.

Автор этого фанфика Кассандра Клэр прославилась в рядах фанатов Гарри Поттера написав "Трилогию о Драко" (The Draco Trilogy) о сложном и практически не раскрытом в романах Дж. К.Роулинг персонаже - отпрыске древнего чистокровного рода магов Малфоев и главного противника Гарри Поттера по школе чародейства и волшебства - Драко Малфое.

Трилогия Драко пользуется огромной популярностью у фанатов, а газета The Times описала ее как  «жемчужину настолько превосходного качества, что она повышает ценность всего цикла о Гарри Потере».

В этом файле представлены все три части трилогии:

1 книга "Draco Dormiens"

Перевод: Ольга ([email protected])

Редакторская правка: Полина ([email protected]), Анастасия ([email protected]), Елена ([email protected]) и А.С.Соловьева

2 книга "Draco Sinister"

Перевод: Фионы, Насти, Анастасии, Евгения М, Евы, Равены, dt, Солнечного Котенка.

Редакторская правка: Ории, Неподарка, Кая, Критика, Альва, Полины, Соловьева А.С., Sanya Rubinstain

3 книга "Draco Veritas"

Перевод: Анастасия Старынина ([email protected])

Редакторская правка: Сохатый, Free Spirit, Корова рыжая, Евгений М., Sanya Rubinshtain, Критик, Helianthus, Frodo Bagins, Дамби

Перевод осуществлен на сайтах:

«http://harrypotter.intertrust.ru» и Народный перевод Гарри Поттера ( www.honeyduke.com его зеркало: www.yarik.com))

Замечание «переводчикам»: в тексте встречается то Гермиона, то Эрмиона.

---

…Я сделала ему больно… Я действительно сделала ему больно…

«Он любит тебя, — сказал тогда Драко, — на свой отвратительный манер, но он любит тебя».

Боль невозможной любви. Джинни знала этот взгляд:

— Я твоя, Том.

— Я видел твою ленту у него на запястье, — он с силой тряхнул её, — будто рыцарь… Или же это и есть твой рыцарь на белом коне? Он собрался спасти тебя, Джинни?

Джинни покачала головой.

— Ты моя. Ты всегда будешь моей. Я вырвал тебя из своей плоти, чтобы превратиться в того, кем должен был стать, я то, что ты вырвала из своей плоти, дабы привести меня в мир: вся ненависть и ярость, вся твоя отравленная любовь. Ты никогда не cможешь принадлежать никому, кроме меня! — почти истерически выкрикивал он, вытаращив полубезумные глаза. — Я видел, как ты на него смотрела, я этого не допущу! Ты моя, и я сделаю тебя своей после церемонии — навеки моей. Ты поняла?

— Ты можешь сделать меня своей сейчас.

Ей показалось, будто он свернёт ей шею прямо тут, не сходя с места, наплевав на все последствия. Или же возьмёт её, выполнив просьбу — нечто, о чём ей и вовсе думать не хотелось, хотя, ежели этим можно предотвратить его обожествление, возможно, оно того и стоило.

Вместо этого он расхохотался, и хватка ослабела.

— Ты дразнишь меня, моя Джинни, — коснувшись поцелуем её лба, словно поставив свою метку, он и вовсе отпустил её, просто взяв за руку. — Хорошая попытка.

Джинни промолчала. Рука в руке Тома, она пошла с ним по коридору — медленно, ибо перед ними волокли Гарри, Драко и Гермиону, следом за которыми шествовал Вольдеморт с палочкой в руке и Люциусом рядом. Свернувшаяся на полу Рисенн не шелохнулась, когда они прошли.

…Вот она, финальная битва, — подумала Джинни. — Как всё и было предрешено. Где мы либо умрём, либо уцелеем, где мы либо спасём мир, либо провалимся с ним в тартарары. Вот он — конец.

Вскинув голову и уставясь строго перед собой — ни единого взгляда по сторонам — она зашагала вперёд. Что бы ни случилось, они будут все вместе — она, Гарри, Гермиона, Рон, Драко… Сколько повидали они в прошлом — и всегда побеждали.

Она не взглянула на Червехвоста, плетущегося вдоль стены, чья серебристая рука мерцала в темноте. Он кинул недовольный взгляд на её уизлевскую шевелюру и фыркнул:

— Вот ведь… Похоже, нам нужна ещё парочка-другая наручников…

Часть вторая: Прощальное слово

Рон увидел: двери Зала распахнулись и вошёл стражник, волоча яростно извивающуюся, брыкающуюся и лягающуюся пленницу, каштановые локоны которой не давали юноше рассмотреть её лицо.

…Гермиона! — осознал он с невероятным облегчением; насколько это было возможно, подполз и выглянул из-за края платформы. — Я знал, знал, что с ней всё будет хорошо!

За Гермионой появился подавленный Гарри со связанными за спиной руками, следом — Драко. Последний был весьма взъерошен, и его угрюмый вид ясно говорил о том, что он утратил надежду на лёгкий выход из этой передряги.

Гермиона шипела и плевалась, что-то вопя о том, что желает быть прикована рядом с Гарри, — в результате её, естественно, прикрутили к стене на самом краю, в стороне от остальных.

…Что-то на неё это не очень похоже, — отметил Рон, однако мысль едва ли задержалась в его голове, потому что тут он увидел Джинни. В отличие от прочих, при ней охраны не имелось — если, конечно, не считать охраной темноволосого Тома Реддла.

И тогда как остальные вид имели затрапезный и порядком измочаленный, то, облачённая в синий атлас, по которому струились рыжевато-золотистые волосы, Джинни буквально лучилась. Она не выказала никакого сопротивления Тому, тщательно заковавшему её в кандалы подле Гарри, — тот поприветствовал гриффиндорку сдержанным кивком. Драко, размещенный между Гермионой и Гарри, и вовсе не взглянул в её сторону, когда Том, склонившись, однако не отрывая от девушки пристального взгляда, сомкнул наручники на тонких запястьях.

…Мамочке бы это не понравилось, — истерически оценил Рон, когда Том шагнул назад, дабы со стороны оценить результат своих трудов.

— Весьма соблазнительно, — подытожил он наконец. — Будто Андромеда в ожидании Гидры.

— Не Гидры, а Кракена,[2] — встрял Драко, закатив глаза к потолку.

— Ничего подобного, — заупрямился Том. — Это была Гидра.

— Кракен, сказано же. Эх ты, сопляк-недоучка. Можешь мне не верить, но книги созданы не только для того, чтобы увековечивать в них твою бездарную суетливую юность. Некоторые люди — страшно подумать — их просто читают.

Том посмотрел на Вольдеморта:

— Можно, наконец, выпустить ему кишки?

Люциус отрицательно покачал головой.

— Пока нет. Он ещё может нам пригодиться, — загадочным тоном пояснил он.

Губы Тома дрогнули, однако он промолчал, изыскав возможность ответить без слов: внезапно наклонился и с силой впился поцелуем в губы Джинни. Видя, как оцепенела сестра, Рон внезапно вспомнил, какой она явилась к нему в видении: мёртвая, со сломанной шеей, разметавшаяся на кровати в алом пламени волос.

Он отвернулся.

* * *

Джинни смотрела в спину отходящему от неё Тому, все ещё чувствуя на губах горечь его поцелуя. Она прекрасно осознавала, что могут думать о ней остальные — за исключением Гермионы: кто-кто, а та непременно должна понимать. В конце концов, Джинни же просто следовала её указаниям, а вовсе даже не хотела Тома, не вожделела его прикосновений — как, собственно, не мечтала и о холодящей запястье стали, не смаковала сладкий яд его красоты.

Равно как она едва ли рассыпалась бы в благодарностях за ту свободу, что дало ей следование словам Гермионы, приказавшей отвечать на ласки, принимая его смертоносное восхищение.

Размечтались.

Крепя оковы вокруг её запястий, он, склонившись, шепнул ей прямо в ухо слова заклинания, много-много лет назад начавшего это безумие:

— Как прочной нитью связан ты, да будешь ты ко мне привязан…

Вольдеморт поджидал Тома в пентаграмме, его окаменевшая фигура свидетельствовала о крайнем нетерпении. Белая паучья рука сжимала палочку. У ног свернулся изнемогающий от страха Червехвост, который поддерживал раскрытый фолиант. Люциус замер снаружи — скрещенные на груди руки, каменное лицо.

Ухмыльнувшись, Том шагнул внутрь магического знака, тут же взвившегося живым огнём — теперь не кровь, но пламя вычертило его контуры.

Недалеко от Джинни ахнула Гермиона:

— Началось.

* * *

Пентаграмма пылала, и внутри её яростных очертаний стояли друг перед другом Том и Вольдеморт. Рон со своей платформы видел, как Тёмный Лорд нахмурился, приветствуя своего ученика:

— Наконец-то ты осчастливил нас своим присутствием, мой юный падаван.

— Мои извинения, Господин, — Том спрятал улыбку, отвешивая грациозный поклон своей старшей ипостаси.

— Займи место подле меня, — рявкнул Вольдеморт. — Итак, Том, кровопускание. Прошу.

Том поднял взгляд, всё ещё улыбаясь, и Рон увидел — синие глаза зажглись тёмным пламенем, блеснули в радостном оскале острые зубы, взмыла вверх рука. Выстрелил с кончиков пальцев яркий зелёный луч, и в тот же миг тело Рона пронзила невыносимая боль, к рукам будто приложили раскалённую кочергу. Он взвыл, забился в своих оковах, но цепи держали крепко — и вот загудели вены, словно к ним припала стая голодных вампиров. Рон захрипел, когда хлестнула горячая кровь, стекая по пальцам и барабаня по мраморному полу далеко внизу.

* * *

— Рон!

Гермиона услышала крик Джинни и увидела отчаянно извивающегося на платформе и воющего от боли Рона. Она обернулась к Гарри — тот замер, бледный, будто окаменевший. Драко, впившись зубами в нижнюю губу, тоже не отрывал от Гарри глаз.

…Началось, — подумала Гермиона. — Так вот что решил продемонстрировать нам Вольдеморт: умирающие один за одним друзья — и умирающие каждый раз во всё более ужасных муках. До тех пор, пока не останется один Гарри.

Джинни, всхлипывая, силилась вывернуться из своих оков, взывая то к Тому, то к собственному брату. Какая-то часть Гермионы искренне её жалела, другая же, более бессердечная, хотела надавать по физиономии, заставив замолчать: какой смысл молить Тома о помощи или милосердии, если сам смысл этих слов ему неизвестен?

Тот стоял подле Тёмного Лорда, удовлетворённо ухмыляясь при виде забрызганного роновой кровью пола и слушая, как она шипит, испаряясь при соприкосновении с пламенеющими линиями пентаграммы, заставляя их при этом сиять всё ярче и ярче, а языки пламени — взвиваться всё выше и выше, пока всё очерченное пентаграммой пространство не замерцало. А в тот момент, когда и Четыре Благородных Объекта — Зеркало и Чаша, Кинжал и Ножны — полыхнули свирепым жаром, словно четыре факела, зрелище и вовсе стало завораживающе-прекрасным.