Сосэки Нацумэ - Сердце

• Название: Сердце
• Автор: Сосэки Нацумэ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1935

---

В этот вечер я был приглашён на обед к учителю. Мы давно уже условились, что в тот день, когда я кончу университет, я не буду нигде в другом месте праздновать, а пообедаю вместе с учителем. Стол был поставлен в гостиной, у самой галлереи. Плотная накрахмаленная скатерть с узорами красиво и ярко отражала свет электрической лампочки. Каждый раз, когда бы я ни обедал в доме учителя, палочки для еды и чашечки ставились на белой полотняной скатерти, как в европейских ресторанах. И скатерть при этом была обязательно ослепительно белая, только что вымытая.

— Это как воротничок и манжеты. Уж если употреблять нечистые, то лучше брать цветные. Если же берёшь белые, то нужно, чтобы они были чистыми.

И действительно учитель был очень привержен к чистоте. В кабинете у него был тщательный порядок, и всегда было убрано. Эта особенность учителя, мне, неряхе, как-то особенно бросалась в глаза.

— Учитель очень щепетилен, — заметил я как-то его жене, на что та возразила:

— Ну, в одежде он уж не таков.

Услышав это, учитель, находившийся невдалеке, засмеялся и сказал:

— Говоря по правде, я щепетилен в духовном смысле. И от этого всегда страдаю. Поистине, глупейшая природа!

Я не понял, хотел ли он назвать своими словами „щепетилен в духовном смысле“ только то, что в просторечии именуется истеричностью, или же употребил это в смысле „моральной чистоты“. Жена тоже, повидимому, хорошенько не поняла.

В этот вечер я уселся за стол против учителя. Жена его, посадив нас одного направо, другого налево, сама заняла место лицом к саду.

— Ну, поздравляю! — сказал учитель и поднял в мою честь рюмку. Я же не чувствовал в ответ на это никакой радости. Одной из причин этому было то, что у меня в собственном сердце не было радости, которая могла бы отозваться на эти слова. Однако и в том, как произнёс это учитель, не было таких лёгких нот, которые могли бы вызвать во мне эту радость. Он, смеясь, поднял рюмку, и я в этом смехе не приметил, правда, нехорошей иронии, но в то же время не мог и почерпнуть настоящего ощущения поздравления. Смех учителя говорил мне:

— В нынешнем свете в таких случаях принято поздравлять.

Жена учителя обратилась ко мне:

— Вот и хорошо! Как, вероятно, рады ваши батюшка с матушкой!

Я сейчас же подумал о моём больном отце, и мне захотелось поскорее отвезти и показать ему свой диплом.

— А что с вашим дипломом, учитель? — спросил я.

— Что с ним, в самом деле? Вероятно, где-нибудь есть там, — обратился тот к жене.

— Конечно. Несомненно, должен быть...

Они оба не знали, где лежит диплом.

XXXIII

Когда мы уселись за обед, жена учителя отправила в другую комнату усевшуюся было сбоку служанку и сама взялась нам прислуживать. Это было обычаем в их доме по отношению к неофициальным гостям. Сначала, в первый раз, я чувствовал неловкость, но потом после нескольких случаев, без всякого стеснения передавал ей свои чашки для риса.

— Чаю? Рису? Ну, и аппетит же у вас!

Она также нисколько не стеснялась со мною в разговоре.

Однако в этот день по случаю жаркого времени года аппетит у меня вовсе не был так велик, чтоб над ним подшучивать.

— Уже довольно? Очень уж мало вы стали есть в последнее время...

— Жарко, поэтому и не хочется.

Жена учителя позвала служанку и велела ей убрать стол и подать мороженое и фрукты.

— Это дома приготовляли.

Для неё, не имевшей дела, было вполне возможно угощать гостей домашним мороженым. Я съел целых две порции.

— Ну, ты кончил курс... Что же ты собираешься теперь делать? — спросил учитель. Он выдвинул своё сиденье наполовину на самую галлерею и сидел, прислонившись спиною к раздвижной раме на самом краю комнаты.

До сих пор я думал лишь о том, как бы кончить, и у меня не было ещё никаких планов на будущее. Видя, что я колеблюсь с ответом, жена учителя спросила:

— Пойдёте в учителя? — И когда я не ответил и на это, спросила опять: — Значит, в чиновники?

Мы с учителем оба рассмеялись.

— По правде сказать, я ещё сам не знаю, что буду делать. Я ещё почти не думал о своей будущей профессии. Что хорошо, что плохо, — я не испытал ещё ничего, я ничего не знаю. Поэтому и затрудняюсь в выборе.

— Это так. Однако вы можете так беззаботно говорить только потому, что у вас есть средства. А посмотрите на тех, у кого их нет. Они не могут так спокойно относиться к делу, как вы.

Среди моих товарищей были такие, которые ещё до окончания курса уже приискивали места учителей в средней школе. В глубине души я вполне соглашался с нею, но сказал так:

— Я немножко заразился беззаботностью от учителя.

— Чем-нибудь порядочным-то не заражаетесь!

Учитель усмехнулся.

— Пускай заражается! Вот только, как я тебе и говорил на-днях, лучше ты постарайся, пока ещё жив отец, получить причитающуюся тебе часть имущества. Надо быть осторожным.

Мне припомнилось начало мая с его цветущими азалиями, когда мы вместе с учителем разговаривали в просторном саду загородного садовника. В моих ушах снова прозвучали те жёсткие слова, которые учитель произнёс тогда, когда мы шли обратно, таким возбуждённым тоном. Они были не только жёстки — они были скорее зловещи. Но эти слова для меня, не знавшего их фактических оснований, были непонятны.

— Скажите у вас большие средства? — обратился я к жене учителя.

— Почему это вы спрашиваете?

— Я спрашивал учителя, но он не хочет говорить.

— Она, смеясь, взглянула на мужа.

— Вероятно, потому, что не о чем и говорить!

— Но всё же, сколько нужно иметь, чтобы жить так, как учитель? Вы мне скажите, чтобы я мог, вернувшись домой, иметь это в виду при разговоре с отцом.

Учитель, обернувшись к саду, сосредоточенно курил. Моей собеседницей, естественно, оказалась жена.

— Где там сколько... Просто так, что можем только кое-как существовать. Вы лучше оставьте это, а вот заниматься вам чем-нибудь необходимо. Болтаться, как ваш учитель...

— Я вовсе не болтаюсь.

Учитель слегка повернул свою голову и отверг слова жены.

XXXIV

В этот вечер я ушёл из дома учителя уже после десяти часов вечера. Дня через два-три мне предстояло уезжать на родину, и я перед уходом начал прощаться.

— В эти дни видеться нам, повидимому, не удастся.

— Но в сентябре ведь вы вернётесь, не правда ли?

Курс я уже кончил, и мне не было надобности обязательно возвращаться в сентябре. Я не собирался проводить в Токио и самый жаркий месяц — август. Для меня не существовало драгоценного времени поисков места службы.

— Да, скорее всего в сентябре...

Ну, так будьте здоровы! И мы тоже, может быть, куда-нибудь поедем этим летом. Кажется, предстоит сильная жара. Если поедем, будем посылать вам открытки...

— А куда вы предполагаете, если соберётесь?

Учитель, улыбаясь, слушал наш разговор.

— Что там!.. Мы ещё не знаем, едем ли или нет.

Когда я собрался уже вставать со своего места, учитель вдруг остановил меня и спросил:

— А как здоровье твоего отца?

Я почти ничего не знал о здоровьи отца. Раз ничего не пишут, думал я, значит, ничего скверного нет.

— Так легко относиться нельзя. Произойдёт отравление мочой и конец.

— Отравление мочой? — Эти слова и их значение мне были непонятны. Когда я на зимних каникулах говорил с доктором, я от него не слышал такого термина.

— В самом деле, смотрите за отцом хорошенько, — заметила жена учителя. — Отравление дойдёт до мозга, — и конец. Смеяться нечему.

Не имея представления обо всём этом, я слушал и улыбался, несмотря на некоторое неприятное чувство.

— Болезнь неизлечима, и сколько ни заботься — всё равно ни к чему не приведёт.

— Так-то так, но всё же...

И потому ли, что ей вспомнилась мать, умершая когда-то от этой самой болезни, только голос её прозвучал глухо и взор опустился. Мне тоже стало очень жаль отца.

Вдруг учитель обратился к жене:

— Сидзу! ты умрёшь раньше меня?

— Почему это вы спрашиваете?

— Просто так... Или же я уберусь раньше тебя? По большей части случается обыкновенно так, что мужья умирают первыми, а жёны остаются.

— Это вовсе не правило. Только мужчины всегда бывают старше летами... — Потому и выходит, что они умирают раньше.

— Значит, и я должен умереть раньше тебя?

— Вы — дело другое.

— Это — почему?

— Вы — человек здоровый. Разве вы когда-нибудь болели? Нет, уж, видно я умру первая!

— Ты — первая?

— Непременно!

Учитель взглянул на меня. Я рассмеялся.

— Ну, а если я умру первым, что ты будешь делать?

— Что буду делать?

Жена учителя не могла ничего сказать. Повидимому, даже воображаемая только печаль от возможной смерти мужа, и та слегка овладела её сердцем. Но когда она подняла голову, её настроение уже переменилось.