Джеральдина Брукс - Люди книги

• Название: Люди книги
• Автор: Джеральдина Брукс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-061562-9, 978-5-403-03036-6

Наши дни, Сидней. Известный реставратор Ханна Хит приступает к работе над легендарной «Сараевской Аггадой» — одной из самых древних иллюстрированных рукописей на иврите.

Шаг за шагом Ханна раскрывает тайны рукописи — и заглядывает в прошлое людей, хранивших эту книгу…

Назад — сквозь века. Все дальше и дальше. Из оккупированной нацистами Южной Европы — в пышную и роскошную Вену расцвета Австро-Венгерской империи. Из Венеции эпохи упадка Светлейшей республики — в средневековую Африку и Испанию времен Изабеллы и Фердинанда.

Книга открывает секрет за секретом — и постепенно Ханна узнает историю ее создательницы — прекрасной сарацинки, сумевшей занять видное положение при дворе андалузского эмира. Завораживающую историю запретной любви, смертельной опасности и великого самопожертвования…

---

Ее отца насадили на железный наконечник ограды их дома. Пока он корчился в агонии, на его глазах убивали мать. Она слышала его крики, исполненные боли и горя.

Сама в это время пряталась с сестрой и братом под полом дома. Их дом подожгли. Она выбежала, схватив за руку брата, и поскользнулась в крови матери. Сестра побежала, а брат остался помочь ей. Она увидела, как всадник схватил сестру и положил поперек лошади. Что стало с ней, она до сих пор не знает.

Она пыталась бежать вместе с братом, но, запутавшись, они оказались на пути огромного боевого коня.

— Я думала, копыта раздавят нас в лепешку, — сказала она. — Но всадник осадил лошадь. Я подняла голову и увидела его глаза, смотревшие на меня сквозь щель намотанной черной ткани. Он отстегнул плащ и кинул его мне, прикрыться.

Другие рыцари узнали, что их господин сделал свой выбор. Когда кто-то попытался оттащить ее брата, она вцепилась в мальчика и попросила эмира спасти его.

— Он мне позволил, а в обмен — Господи, прости мне это — я сделала вид, будто испытываю к нему желание. До сегодняшнего дня он понятия не имеет, как все во мне восстает при его приближении. Когда он со мной, все, что я чувствую, это — агонию своего отца, насаженного на кол.

Я прикрыла рукой ей рот.

— Не надо больше, — прошептала я.

В темноте я гладила ее так нежно, как могла. Я не видела собственную темную руку, лишь тень, проходившую по ее светлой коже. Пыталась сделать свое прикосновение почти невесомым. Долгие минуты спустя она взяла мою ладонь и поцеловала.

— После того как он… после того как я была с ним, я подумала, что никогда не испытаю удовольствия с другим мужчиной, — сказала она.

Она повернулась и приподнялась на локте, глядя на меня. Думаю, в этот момент я позволила себе забыть, что я — рабыня. С моей стороны, это было ошибкой. Теперь я это понимаю.

Через месяц до нас начали доходить слухи. Во дворце собиралась знать, ожесточенно спорила. Враг прорвал осаду эмира и взял контроль над горой. Наши силы вытеснили в соседнюю долину. Там они старались удержать контроль над главной дорогой: по ней подвозили продовольствие. Нельзя было отступать, особенно в это время, потому что, если потеряют дорогу до того, как по ней доставят урожай, город ожидает голодная зима.

Розы оплели окна дворца. Нура позировала мне, откинувшись на подушки. Я пыталась передать блеск фруктов, уподобляя их рыжим прядям в ее волосах. Лицо ее было серьезным и печальным. Она теребила жемчужное ожерелье.

— Твое искусство принесет тебе удачу. Ты хотя бы сможешь предложить что-то завоевателю, если наш город сдастся.

Я уронила кисть. Она оставила шафрановое пятно на бледной глазури пола.

— Не удивляйся так, — сказала она. — Стены у нас толстые, но предательство легко их пробьет.

— У тебя есть причины бояться этого? — задохнулась я.

Она тряхнула головой и рассмеялась.

— О, да, у меня есть причины. Сын эмира, Абу Абдаллах… Его сторонников все больше, а отец слабеет.

Как я уже говорила, Нура была рослой, вот и сейчас она легко дотянулась до высокого окна и ухватилась за ветки розового куста. В этот момент я заметила округлость ее живота. Об этом она не говорила, и я — тоже. Был ли будущий ребенок ей так же ненавистен, как и момент, в который она его получила? Поскольку я не знала, то решила молчать об этом.

Она повернулась с веткой в руках.

— Сомневаюсь в том, что увижу весной эти розы, — сказала она.

Ее голос не был ни печальным, ни испуганным. Она произнесла эти слова как само собой разумеющееся. Должно быть, лицо мое выразило ужас, потому что она подошла и обняла меня.

— Мы не можем знать своего будущего, не можем и изменить его, — прошептала она. — Лучше реально смотреть на эти вещи. Но у нас пока есть время. Так что надо ценить его.

И я пыталась следовать ее совету. Были часы, иногда даже дни, когда я не испытывала страх. Думаю, если доживу до старости, не вспомню дней лучше тех, когда она мне позировала. Раньше я боялась состариться в этом дворце, а теперь это было все, на что я надеялась.

Ночи становились холоднее. На рассвете я проснулась, дрожа всем телом. На постели я была одна. Она стояла на коленях, молилась на чужом языке. В руках у нее была маленькая книжка.

— Нура?

Она вздрогнула и сделала движение, словно стараясь спрятать книжку. Повернулась ко мне. Ее лицо было суровым.

— Не называй меня так! — сказала она свирепо.

Я вздрогнула, и она оттаяла.

— Это напоминает мне о вонючем эмире.

— Каким именем я могу тебя называть?

— Прежде я была Изабеллой. Это мое христианское имя.

— Изабелла… — сказала я, пробуя на вкус незнакомые звуки.

Раскинула руки. Она подошла ко мне, и я спросила, не могу ли я посмотреть книгу. Когда она закрывала ее, я увидела что-то красочное. Мы вместе стали ее рассматривать. Красивая маленькая книжка, со множеством ярких иллюстраций. Картинки не копировали точно натуру, по и не были условными. Это был интересный сплав того и другого. Святой или ангел на одной картинке мог быть не отличим от него же на следующей, однако имелись детали, такие как собачка, или деревянный стол, или сноп пшеницы — все это художник взял из жизни.

— Это Часослов, — сказала она. — Тут написаны молитвы. Все, как у вас: фаджр — на рассвете, магриб — на закате. У христиан тоже есть утренние молитвы, та, что мы совершаем на рассвете, называется заутреня, а к концу дня — вечерня. Есть и другие.

— Художник очень талантлив, — сказала я. — Ты можешь прочесть, что здесь написано?

— Нет, — сказала она. — Я не могу читать латинский текст. Но я знаю большинство молитв наизусть, а картинки помогают мне их вспомнить. Мне принес эту книжку врач. Это было очень любезно с его стороны.

— Но врач… он ведь еврей?

— Да, конечно. Нетаниел Леви — настоящий еврей. Но он уважает все религии, и к нему обращаются люди разных исповеданий. Иначе как бы он работал на эмира? Эту книжку подарила ему семья покойного христианского пациента.

— Но ведь это опасно. Он знает, что ты молишься христианскому Богу.

— Я ему доверяю, — сказала она. — Он — единственный, кому я доверяю. Ему и тебе.

Она внимательно посмотрела на меня золотыми глазами, легко провела рукой по моему лицу и улыбнулась редкой, веселой улыбкой. Я ткнулась головой в ее плечо, ища теплоты.

Затем были всадники. Они пробили крепостные стены и вскочили во двор. Стучали по камням копыта. Слышались лязг металла и крики.

Я ощутила на горячем плече холод ее руки.

— Ты плакала во сне, — прошептала она. — Тебе снова снился отец?

— Нет, — сказала я. — На этот раз — нет.

Мы молча лежали в темноте.

— Мне кажется, я знаю, что тебе снилось, — сказала она наконец. — Меня тоже не покидают эти мысли. Время молчания прошло. Мы должны что-то придумать. Надо сообразить, что будет лучше всего.

— Аллах Акбар, — пробормотала я. — На все воля Всевышнего.

Она повернулась ко мне и взяла мои руки в свои ладони.

— Нет! — ее голос был тверд и деловит. — Я не могу уповать только на Бога, как ты. Я должна подумать о том, как выжить, о жизни брата и о том, кого я ношу.

Она положила руку на свой округлившийся живот. Наконец-то она созналась в этом.

— Мне нужна защита. Если город будет завоеван, Абу Абдаллах убьет меня. Я в этом уверена. Он воспользуется хаосом, чтобы скрыть свое преступление. Он не хочет, чтобы этот ребенок родился.

Она поднялась и беспокойно заходила по комнате.

— Если бы не Педро… Возле нашего дома был монастырь. Тамошние монахини были добры ко мне. Я все думала, какие они счастливые, эти женщины, живущие вдали от мира. В безопасности. Не выданные замуж в девичестве. Им не нужно сидеть возле кровати очередного ребенка, пока его не заберет болезнь. Я всегда хотела присоединиться к ним.

Она опустила прекрасную головку.

— Я собиралась стать Христовой невестой, а вместо этого…

Она оберегающим жестом взялась за живот.

— Думаю, сестры возьмут нас, несмотря ни на что. Мы там будем в безопасности. Монархи Кастилии прислушиваются к монахам.

Я села и недоверчиво посмотрела на нее. Неужели я запру себя на всю жизнь в монастыре неверных? Как она может предлагать такое?

— Они не позволят нам быть вместе. Так, как мы сейчас с тобой, — сказала я.

— Да. Я знаю это, — согласилась она. — Но мы будем видеть друг друга. И останемся живы.

Но что это за жизнь? Я не могла изменить своей вере. Разве можно молиться идолам? Разве можно жить без истинных молитв, без своего искусства, без человеческого прикосновения?

— Твой брат не сможет туда прийти, — только и вымолвила я.

— Да, — сказала она. — Педро не сможет.

Когда эмир узнал о беременности жены, он немедленно послал к ней врача. Даже в Ифрикии я слышала об этом человеке, Нетаниеле Леви. Его профессиональные способности были известны не менее, чем его поэзия: он писал прекрасные арабские стихи. Никогда не думала, что еврей может преуспеть в нашей поэзии, в языке Святого Корана. Но оказалось, что в Аль-Андалусе, где евреи и арабы жили бок о бок, это не было чем-то неслыханным. Я с недоверием взялась почитать его стихи, а потом обнаружила, что плачу от красоты слов и чувств, которые эти слова вызывают. Советы Леви двору выходили за границы медицины, и Кебира сказала, что, если бы не мудрость врача и не его способность гасить выходки эмира, наш правитель давно потерял бы свой трон.