Анастасия Дробина - Погадай на дальнюю дорогу

• Название: Погадай на дальнюю дорогу
• Автор: Анастасия Дробина
• Жанр: Исторические любовные романы
• ISBN: 5-699-24252-x, 978-5-699-24252-8

Семнадцать лет провела красавица Настя вдали от родного дома, от любимой Москвы. С кочевой кибиткой своего мужа, таборного цыгана Ильи, проехала половину России. И вот, наконец, она узнала: отец простил ее за то, что отказалась стать женой князя, а затем, накануне свадьбы с богатым цыганом, сбежала с Ильей Можно вернуться. Снова Москва, снова хор, дорогие сердцу лица. И песни! Ведь ее, лучшую певицу, помнят до сих пор - и снова не счесть поклонников таланта прекрасной Насти!.. Однако нет ей радости. Все эти годы изменял Илья, но, пряча слезы, она прощала его, потому что любила больше жизни. А вот теперь он влюбился в девушку, ровесницу дочери, - и даже хочет убежать с ней в Бессарабию! Ради чего терпеть Насте такие муки? Неужели ради этой самой любви? Да и есть ли она?..

---

– Ума лишилась... – пробормотала она, глядя на то, как Анютка обеими руками ерошит свои волосы, превращая их в воронье гнездо, проводит грязными от пыли руками по лицу, сбрасывает ботинки и забирается в лужу по самые щиколотки. Через пять минут она радостно сказала:

– Ну, все, готово.

Перед ошеломленными цыганами стояла невероятно грязная, босая, в изодранном платье и пыльной шали лохматая девчонка-нищенка.

– Господи, ты чего с собой сотворила-то? – ужаснулся Гришка. – Мать родная не признает!

– А мне того и надо! – Сквозь слой пыли блеснули зубы, Анютка рассмеялась. – Толоконниковы-то меня знают как облупленную, а так... Яков Дмитрич, ваш уборчик позвольте... То есть пошла я.

– Куда?!

– Да туда. – Анютка, прижимая к груди Яшкин картуз, двинулась вдоль забора, и Гришка понял, что она идет прямо к калитке.

– Ты что, бестолковая?! – Он кинулся было за ней, но Яшка придержал его за рубаху.

– Стой. Кажись, знаю я, что она выдумала. Садись-ка сюда, в кусты.

Втроем они устроились в густых кустах черемухи у забора. Наступила тишина. Совсем рядом в яблоневых ветвях свистела иволга. Со стороны щукинского дома проорал петух. Пахло мятой и шиповником, в кустах гудели пчелы. Маргитка еще некоторое время шепотом ругалась по поводу безнадежно пропавшей шали, но вскоре умолкла и она. А еще через минуту со стороны дома Толоконниковых послышался звонкий голос Анютки, поющей песню:

Слети к нам, тихий вечер, на мирные поля,
Тебе поем мы песню, вечерняя заря...

Глаза Гришки стали круглыми, как орехи. Он выронил изо рта соломинку, которую жевал все это время. Запинаясь, выговорил:

– Это... кто поет-то?

– Она, Анька... – пожал плечами Яшка. – Она же в церковном хоре поет, голос дай боже!

– А вот и ничего особенного, – тут же сказала Маргитка. Зеленые глаза ее сузились.

– Молчи, дура! У тебя и половины такого не будет. – Яшка восхищенно покачал головой, взглянул на Гришку. – Вот черт, девчонка-то... До чего додумалась! Уж если ты тут чуть чувствий не лишился, то Толоконниковы и вовсе ошалеют. Ну, с богом, живо на забор! Маргитка, жди тут! Ежели чего – свисти, как я тебя учил!

Маргитка согласно кивнула. Но едва парни скрылись за забором, как она быстро побежала вдоль забора к калитке Толоконниковых. Чистый голос слышался все ближе, и вскоре Маргитка увидела Анютку. Та стояла возле калитки в пыли, протянув Яшкин картуз в сторону забора, и пела романс. Вскоре вышла прислуга Толоконниковых, толстая рябая девка. Она открыла калитку и жестом пригласила Анютку войти. Высунувшись из куста, Маргитка видела, как та, робко кланяясь, приближается к веранде, как что-то отвечает на басистый вопрос хозяина дома и после этого, сложив руки на груди, запевает новое:

Ах, зачем эта ночь так была хороша,
Не болела бы грудь, не страдала б душа...

Маргитка вытянула шею. Кусты крыжовника за верандой чуть заметно качались, но Маргитка знала: Яшка с Гришкой стараются вовсю. «Вот интересно: успеют все ободрать или нет?» – подумала она. И в тот же миг над Большой Грузинской грянул визг:

– Ах, нечисти! Мелентий Силыч, гли-ка! В кустах-то! Ах, матушка пречистая, помогите-е-е!

Маргитка как ошпаренная выскочила из куста: заметили! За забором поднялись крик, вопли, ругань, к которым вскоре присоединилось яростное собачье рычание. Из калитки опрометью вылетела Анютка, за ней выбежали Яшка и Гришка. А вслед за ними вырвались, давясь лаем, знаменитые толоконниковские цепные кобели.

И началась погоня. Впереди всех, поднимая пыль и задрав юбку до колен, с отчаянным визгом мчалась Маргитка. За ней несся Яшка, прижимая к себе завязанную на животе рубашку с крыжовником, а позади бежали, взявшись за руки, Гришка и Анютка. Они заметно отставали: босая Анютка спотыкалась на каждом камне.

– Скорее ж ты, курица! – Гришка дергал ее за руку все сильнее: собаки нагоняли.

– Не могу я, Гри... Гри... Григорий Ильич... – простонала Анютка, хватаясь за грудь. – Мочушки нету... Все ноги сбила...

– Скорее, порвут!

– Бросьте меня, бежите сами...

– Еще выдумала! Ну, залетная, шевелись! Немного осталось!

Неожиданно Анютка с силой вырвала руку и остановилась.

– Ты с ума сошла! – завопил Гришка, кидаясь к ней, но было поздно: из-за поворота вынеслись огромные собаки со вздыбленными загривками. Гришка дико осмотрелся по сторонам в поисках палки или булыжника, но Анютка грозным жестом приказала ему не шевелиться и, глубоко вздохнув, шагнула навстречу собакам. Теперь уже не было сомнений: девчонка рехнулась от страха. Гришка все-таки успел поймать ее за подол, но Анютка резко вырвалась, опустилась на четвереньки прямо перед красными, оскаленными, роняющими пену пастями... и на всю Грузинку раздалось угрожающее собачье рычание, перешедшее сначала в лай, а затем – в захлебывающийся брех. Гавкала Анютка художественно, как настоящий сторожевой пес. Толоконниковские кобели растерянно заворчали, попятились. А когда Анютка, войдя в роль, кинулась на них на четвереньках, собаки повернулись и дружно бросились назад в переулок – только пыль взметнулась столбом. Стало тихо. Из-за заборов свесились головы обывателей. С другой стороны улицы потрясенно глядели Маргитка и Яшка. А Анютка села в пыль, закрыла лицо руками и расплакалась навзрыд. Гришка растерянно оглянулся на Яшку. Тот энергично закивал: мол, давай, утешай. Гришка подошел, сел рядом, тронул дрожащее плечо в прорехе платья.

– Что ж ты сейчас-то, глупая, воешь? Ты... тебе как в голову-то такое пришло?

– Батюшка покойный выучи-и-ил... – заливалась в три ручья Анютка. – Они охотник были, всегда говорили: собак бояться нельзя... Они – на тебя, а ты – на них, да кричи что есть мочи... Уж как я боялась, что вас схватят, господи-и-и...

– Ну, совсем дура! – только и сумел сказать Гришка.

Анютка перестала плакать; всхлипывая, влюбленно посмотрела на него снизу вверх мокрыми глазами. Рука Гришки все еще была на Анюткином плече, и он решился снять ее лишь тогда, когда подошли Яшка и Маргитка.

– Вот хитрющая девка, – уважительно сказал Яшка. – Гриха, а ведь не всякая таборная цыганка так-то додумалась бы, а?

Гришка подтвердил, что да, и таборная бы не додумалась. Рядом стояла и смотрела сощуренными, злыми глазами Маргитка, и ему ужасно хотелось освободить руку из Анюткиных пальчиков, но девчонка держала крепко. Подумав, Гришка спросил:

– Скажи-ка, а Яков Васильич слышал, как ты поешь?

– Как не слышать, слышал, – смущенно улыбнулась Анютка. – Они меня даже в хор звали.

– А ты что же?

– Да куда же мне в хор-то? И не цыганка я вовсе, и не певица... И расположения не чувствую.

– А какое тебе нужно расположение? – удивился Гришка. – У тебя голос просто небесный, если бы моя мама услышала, она бы тебя на руках носила! А что не цыганка – это пустяки. И в «Стрельне», и в «Яре» русских много. И хорошо поют. По-моему, тебе в хор обязательно нужно.

– Вы... взаправди так думаете, Григорий Ильич? – порозовев сквозь покрывающую лицо грязь, прошептала Анютка.

– Вот она хоть и дура, а его умнее, – шепотом сказала Маргитка брату. – Только ее в хоре не хватало, ободранки.

– Молчи, каракатица! – огрызнулся Яшка. – Анька, вставай. Гриха, поднимай ее, что ли. Вон уже наши бегут.

В конце улицы действительно вздымалась клубами пыль: это летели на выручку цыгане. Анютка вскочила, всплеснула руками.

– Господи! Куда же я с такой личностью?

– Пошли к колодцу, умоешься.

Гришка взял ее за руку, потащил в переулок. Яшка усмехнулся, глядя вслед. Маргитка фыркнула:

– Тьфу... белорыбица костлявая.

Сказано это было намеренно громко, и Анютка остановилась. Но головы не повернула, уверенно взяла Гришку под руку и запела звонко, на всю улицу, известную песенку хоровых цыган:

– Ты, цыганочка-душа, скажи, любишь ли меня?
– Я любить-то не люблю, отказаться не могу!

– Что, пхэнори, съела? – расхохотался Яшка.

– Вот паскуда... – сквозь зубы процедила Маргитка. Резко повернулась и пошла к Живодерке.

Яшка догнал ее.

– Ладно, сдуйся, пузыря. Крыжовину хочешь?

– А ты не все растерял? – поразилась Маргитка. – Давай!

Яшка полез под рубаху. Его добыча являла собой плачевный вид и большей частью была размазана по Яшкиному животу. Ругаясь и стряхивая липкую желто-зеленую массу на землю, Яшка все-таки нашел несколько нераздавленных ягод, одну протянул сестре, еще одну сунул в рот, пожевал, остановился с недоверчивым видом, сморщился:

– Фу... Ки-и-ислая... Гнилая, что ль, попалась?

– Нет, у меня тоже кислая, – растерянно сказала Маргитка, выплевывая полуразжеванную ягоду в пыль. – Ну-ка, дай еще одну!

К тому моменту, когда из переулка появились Гришка и кое-как умытая Анютка, брат с сестрой в кольце цыган уже перепробовали все уцелевшие ягоды.

– Тьфу, хуже уксуса! – разочарованно сказал Яшка, выплевывая последнюю. – Одна видимость райская... Слышишь, Гриха, зря мучились!