Екатерина Шевелёва - Принцессы, русалки, дороги...

• Название: Принцессы, русалки, дороги...
• Автор: Екатерина Шевелёва
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Поэзия
• Год: 1981

Книга охватывает по времени более сорока лет, а по географическим расстояниям — чуть ли не все параллели и меридианы нашей планеты. Писательница рассказывает о видных ученых, артистах, художниках, политических и общественных деятелях, об индийских йогах, с которыми она познакомилась в знаменитом ашраме Ауробиндо на юге Индии, о простых тружениках разных стран.

---

Многое вспоминается Варе: летний ветер тенью проходил по ржи; лютики мерцали лампадными огоньками; калина у изгороди весной одевалась вся в белый цвет, будто невеста; соловьи щелкали так, словно звонко отпирались и запирались великолепные ларцы, шкатулки и сундуки, которыми издавна славились кустари деревни Криуши, села Бабисихи, поселка Варяж и всего Павловского уезда.

И сейчас стоит в квартире, возле парадной двери, — спасибо еще, что к черному ходу не задвинут — не очень даже ободранный и облупленный красавец сундучок. Смастерили его еще перед войной, в тысяча девятьсот тринадцатом году, Варины братья — Иван Петрович и Сергей Петрович Родионовы. По малиновому фону пустили золотые полосы вперекрест — будто невод брошен на озеро в час заката. Замок поставили с двойным соловьиным пением.

Привезли Иван и Сергей великовозрастную Варвару — вот уже третий десяток пошел, а все девчонкой казалась! — в губернский город привезли, вместе с чудом родионовского мастерства — сундучком, легким, будто он из ажурного кружева, и не потому, что лежала в нем только оставшаяся от матери беленькая косыночка да бисерный поясок — Варино рукоделье, а потому что высокого класса была работа сундучных дел мастеров!

Поначалу решили братья рукодельницу Варю на шелковую фабрику устроить. У братьев дружок там был в конторе, уже обо всем с ним договорились и пошли сундучок Варин в городскую избу поставить, где отныне сестра их должна будет жить.

Да какая там изба! Красный кирпичный корпус, громадный. Сколько этажей — не сосчитать сразу. На этаже, куда вошли, — окна, вроде как бы решетчатые, с частым серым переплетом. Лампочки с жестяными абажурами свешиваются с потолка чуть ли не на голову. Только света от них никакого — мутные. Комната — длинная, серая, а посредине — длинный цинковый стол. В столе в два ряда — углубления, так что в каждом может поместиться человек.

— Не останусь я тут! — сдавленно сказала Варя, сама удивляясь своей смелости. Посмотрела на братьев, объяснила: — Сундука даже негде поставить!

Была бы Варвара парнем — взяли бы ее братья к себе в подручные. А девка, хоть и рукодельница, к родовому родионовскому ремеслу не подходит. Но и на фабрике не захотелось им сестру оставлять.

Конторский дружок посоветовал:

— Раз она такая субтильная, везите в монастырь!

В самом деле, в монастыре и гладью вышивают, и золотом, и одеяла стегают. Варвара — тихая, богомольная. Приживется!

Но в золотошвейной мастерской смирения у новой послушницы не было. Может, от родичей-мастеров пошло, а может, нечистый нашептывал: хотелось Варе инако митрополитову ризу расшить. Не заслонять золотым сиянием нежных бутонов. Фестонами пустить завитки белой повилики, хмель разбросать, молодые, будто лакированные листочки берез рассыпать, а над ними багряную ветку рябины склонить. Будто солнца восход. И вывести шелками крупные чашечки лиловых, оранжевых, голубых и алых болотных цветов. Рассказала Варя однокелейнице своей, послушнице Насте, та ужаснулась: болотные цветы в омут завлекут, разве место им на патриаршем облачении?! А уж хмель-то — известное дело!

Правду сказала тогда Настя, что накажет бог Варю за вольнодумство! И наказал: брата Ивана в пятнадцатом году на фронте убили. Не внял святой мученик Иоанн-воин обращенной к нему денно и нощно Вариной молитве за брата Ивана:

«О, великий Христов мучениче Иоанне, правоверных поборниче, врагов прогонителю и обидимых заступниче! Услыши нас, в бедах и скорбях молящихся тебе, яко дана тебе бысть благодать от бога печальных утешати, немощным помогати, неповинных от напрасныя смерти избавляти и за всех зло страждущих молитеся...»

Непростая молитва — для образованных. Выучила ее Варя назубок, хотя и не все поняла. А вот не внял Иоанн!

В тот самый день, когда Анна Гавриловна принесла в монастырский сад журнал с картинками, как государь-император с наследником цесаревичем пребывает среди своего доблестного войска на линии фронта, получила Варя из деревни от снохи Лени письмо о том, что Иван убит.

Анна Гавриловна не знала ни Ивана, ни Лени и, разумеется, не имела ни малейшего представления о том, что когда-нибудь Родионовы из деревни Криуши станут почти ее собственной родней. В монастырском саду, глядя на крупноносое с длинными пушистыми бровями заплаканное лицо молоденькой монашенки, Анна Гавриловна лишь удивлялась, как мгновенно горе смывает с человека какой бы то ни было лоск. Варя не богобоязненно и покорно, а с диким исступлением, по-волжски окая, причитала:

— Наш-то, браток-то!.. Лёнин-то, Иван-то!.. Да где же правда господня?!.

Родионов Сергей в революцию стал красным армейцем. Горячий, как из бани, приходил в монастырь, богохульствовал: ошибка, что сестру в монашки отдали, надо было на шелковой фабрике оставить, была бы Варвара квалифицированной работницей и стояла бы в рядах пролетариата!

Говорил Сергей, что революция его научила понимать Евангелие, в котором написано:

«Удобнее верблюду пройти сквозь игольныя уши, нежели богатому войти в царство божие».

Монастыри — богатые, они народное добро утаивают!

А какое добро Варя утаила?! В сундуке ее соловьином кроме материнской косынки и бисерного пояска — ряса кашемировая, четки да апостольник черный — главу покрыть!

Но у брата Сергея еще с малолетства было так: если в голову втемяшится — не выбьешь. Весь монастырь переполошил, на белые врата монастырские картинку дьявольскую пришпилил, на которой вся земля в огне; тишину богобоязненную нарушил — песню самую что ни на есть неблаголепную пел: «Никогда, никогда коммунары не будут рабами!» Запрета не признал, протопал — солдат, мужчина! — в женскую келью, сундучок на плечо к себе подкинул и Варе: «Иди за мной, делать тебе тут нечего с прислужниками эксплуататоров. Все монастыри разгоним и выпотрошим!»

Подсадил к хорошим людям в теплушку товарного поезда, сундучок, конечно, рядом поставил, и двинулась Варвара с пайком брата — красного армейца — за пазухой к знакомым его по ремеслу, на дальний юг.

2

...Теплушки, теплушки! Облепленные людьми в разодранных ватниках и в окровавленных шинелях, в лаптях, в сапогах и просто в обмотках и в ботиночках порой! Так облеплены людьми теплушки, что, казалось, всю Россию тащили на себе поезда. Без расписаний. Без мест назначения. Застревая на полустанках, меняя направления, тащили бог весть куда.

Взбудоражены люди, сдвинулись с дедовских насиженных мест, сорвались с вековечных, казалось бы, устоев. Птицами стали люди: кричат в ночи, размахивают крылами с крыш теплушек, готовы ринуться в полет. Куда лететь собрались?

Тянулся поезд сквозь белоснежье. Благолепие! Где-то за серебряной парчой леса были траншеи, колючая проволока, пушки. Где-то было белое Христово воинство и братнины красные армейцы.

Где-то был брата Сергея главный начальник, которого брат, окая, называл так, что получалось по-родственному: Лёнин.

Ехала Варя, смотрела на леса, на поля вокруг, на жилье других людей.

Придорожный репейник высохший, белый, как крест из слоновой кости. А дальше — ограда каменная. Камни не отесаны, но до чего же удивительно подходяще подобраны друг к другу. Как бы даже родионовская работа.

И тут Лукавый стал Варвару еще более чем в монастырском саду искушать: неблаголепную песню брата Сергея нашептывал. Попутчики кто о чем переговариваются, а Варя сидит в углу на сундучке своем, в щель заиндевелую глядит, и так хочется ей запеть, показаться людям, ну, что ж, погордиться голосом — ведь сама игуменья хвалила. Но помнила монашенка, как в Евангелии сказано:

«Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится».

Однако хоть только в мыслях возвысила себя Варвара, а вскоре была по слову господнему унижена: на какой-то метельной стоянке загнали теплушку в тупик, а потом прицепили к поезду не на Армавир, а на Харьков.

Сбивая состав для Харькова, железнодорожники с красными ленточками на куртках и на шинелях подчинялись революционному долгу: в Харькове 6 марта 1919 года открывался съезд Советов Украинской радзяньской социалистической республики. На всем пути состав подбирал делегатов съезда. Необычно аккуратный, праздничный шел состав. Даже на крышах теплушек обходились без залихватской ругани. И портрет Ленина был прикреплен на груди паровоза.

По календарю вроде бы начало весны. Но все в жизни перемешалось. Март 1919 года был скорее похож на темный декабрь. Люди, набившиеся в ледяную Варину теплушку, жадно дымили цигарками и не на смех, а строго, вроде приказа, предлагали странной, словно бы одичалой своей попутчице, кто — драгоценный кусок газеты для самокрутки, кто — щепотку махорки: мол, привыкай, девка, чего стесняться! Уже вполне великовозрастная! «А в алтаре этом у тебя что за добро?»