Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

• Название: ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО
• Автор: Вадим Белоцерковский
• Издательство: Издательский центр РГГУ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-7281-0523-8

Предлагаемая книга содержит три слоя. Первый - мемуары, охватывающие период с 1937 по 2001 год. Отдельные главы посвящены Сахарову, Солженицыну, русской политической эмиграции. Мемуары содержат много сенсационных фактов.

Второй слой - комментарии и анализ событий, затронутых в книге.

Третий слой - основные элементы теории синтеза капитализма и социализма в ретроспективе их разработки автором.

---

Ну и самое главное, я увидел целую когорту героев Пражской весны, властителей моих дум: Ота Шика, Иржи Косту, Радослава Селуцкого, Еугена Лебеля, Ивана Быстрину, Ивана Свитака, Милана Горачека и многих-многих других, около ста человек. Разумеется, был там и Ирка Пеликан.

Из чешских диссидентов я хочу выделить Милана Горачека, судьба которого на Западе хорошо характеризует нравы в чехословацкой эмиграции. Юношей Горачек в начале 1969 года переполз с товарищем через границу — в Западную Германию. За плечами у него не было ничего, не было, кажется, даже законченного высшего образования. И через несколько лет Пеликан доверяет ему редактирование немецкой версии «Листов», а еще через несколько лет он при содействии Пеликана и других чехословацких политэмигрантов становится депутатом бундестага от партии «зеленых».

В российской эмиграции такая карьера была бы решительно невозможна. Чтобы иметь поддержку российских политэмигрантов, надо было обладать всемирной известностью и радикально правыми взглядами.

Центральным событием конгресса стало выступление Ота Шика, в котором он подробно изложил идеи Пражской весны.

Зал — шикарный спортивный манеж местной сельской школы, приспособленный и для конференций, был переполнен. Люди сидели в проходах на полу и с напряженным вниманием слушали Ота Шика. Он говорил спокойно, неторопливо, но с большой внутренней силой, постепенно наэлектризовывая аудиторию. При первом беглом знакомстве Шик, на фоне остальных чехословаков, показался мне человеком не очень-то ярким, даже с административно-бюрократическим налетом. Но когда он поднялся на трибуну и начал говорить, я увидел перед собой совершенно другого человека. Стало понятно, что не случайно был он одним из главных врагов великой ядерной супердержавы. Слушая его, я физически ощутил, что так называемые чехословацкие события были настоящей революцией. Шик выступал по-немецки, но Пеликан синхронно переводил мне его речь.

На другой день Пеликан буквально заставил и меня выступить. Я считал себя совершенно никудышным оратором, но тут при дружеской поддержке чехов и словаков я вдруг обрел уверенность. Я рассказал о положении диссидентов, о советских рабочих и коротко о своем понимании, каким может и должен быть постсоветский строй в России. Выступление имело успех, на мой взгляд, незаслуженный. Сказалось здесь, видимо, то обстоятельство, что я был единственным на конгрессе представителем советской оппозиции, и большинство участников впервые видели перед собой советского политэмигранта. Руководители конгресса по просьбам участников организовали специальный семинар для меня, и зал был полон, и после выступления я еще часа два отвечал на вопросы.

Пеликан перезнакомил меня со всеми своими друзьями и даже организовал мне нечто вроде дискуссии с Ота Шиком по вопросу, как я уже рассказывал, о расширенном воспроизводстве в условиях рыночного социализма.

На конгрессе я познакомился также с преподавателями «вальдорфшуле», в основном это были немцы и голландцы, и работниками кооперативных предприятий и ферм, с членами маленьких коммун. (Представителей испанской федерации кооперативных предприятий «Мондрагон» на первом конгрессе не было. Они появились на втором конгрессе. Конгрессы проводились раз в году.)

Среди делегатов конгресса были люди самого разного возраста и разных профессий: ученые, рабочие, менеджеры, крестьяне, студенты, врачи, представители очень богатых кооперативов и бедные энтузиасты из только еще складывающихся коллективов, было несколько делегатов и из израильских кибуцев и очень много антропософов. Большинство делегатов конгресса отличали от наших диссидентских «конгрессменов» способность слушать друг друга, взаимное уважение, этакая мягкая серьезность, и тихий, я бы сказал, энтузиазм. Удивляла и манера дискутировать — без напряжения, без поднятия голоса, без ожесточения и самолюбия. Я видел в этих делегатах людей будущего во всех смыслах!

Основным языком конгресса был немецкий, и переводчиками с немецкого у меня были чехи и словаки, которые все знали немецкий (сказывалось долгое господство Австрии) и русский (сказывалось советское господство). С других языков мне по очереди переводили две голландские девушки, изучавшие русский. Здесь надо отметить, что в голландских школах в обязательном порядке преподают языки окружающих стран, и поэтому голландцы самые многоязыкие люди в мире. Но несмотря на изобилие переводчиков я все равно, конечно, страдал от своей одноязыкости. В бытовых вопросах, в магазинах, отелях и на транспорте я обходился примитивным английским.

Конгресс под Ахбергом длился больше недели, и каждый вечер какая-либо национальная группа проводила «парти», на которые приглашались все желающие. Хозяева развлекали своих гостей (и себя заодно) тем, что пели свои песни и танцевали свои танцы. Голландцы играли на скрипках, французы — на своих милых гармошках. Но чехословацкая вечеринка, как я уже отмечал, была самой веселой. Все их знаменитости, включая Шика, «прикалывались», как пьяные студенты. Свои песни они чередовали с советскими, изменяя их текст в сатирическом ключе вплоть до употребления русской «ненормативной лексики». Со стыдом должен признаться: эти песни они знали лучше меня! Видимо, советские песни, как и русский язык, были включены в систему их школьного образования.

Среди чехов была и одна профессиональная певичка, очень красивая. И она, начиная какую-нибудь советскую песню, часто, обращаясь ко мне, говорила: «Это, Вадим (с ударением на «а»), длья тебья!». И я каждый раз вздрагивал, потому что знал, что она обязательно будет вставлять туда такие слова, от которых русскому человеку нельзя не покраснеть. А она мило их произносила, уверенная, что доставляет мне большое удовольствие.

В целом дни, проведенные на конгрессе, были, наверное, одними из самых счастливых в моей жизни. Только ради этого, как я шутил, стоило эмигрировать.

После конгресса советская пресса не удержалась от комментариев. «По поводу монстров Боденского озера» — так называлась заметка в «Правде» от 17 августа 1973 года. Монстрами «Правда» именовала деятелей Пражской весны.

«С самого дна международной политики, — писал автор заметки, — всплыли на поверхность те, о ком все давно уже, казалось, позабыли... Участники этого собрания проводили время, вздыхая о «Пражской весне 1968 года», как называют реакционеры неудавшуюся попытку свергнуть социалистический строй в ЧССР».

«Литературная газета» 5 сентября 1973 года откликнулась статьей «Странствующие рыцари третьего пути».

«В прессе сообщалось о том, — писала «ЛГ», — что «сторонники третьего пути» — они же «деятели Пражской весны 1968 года», собрались в Ахберге в канун пятилетней годовщины своего поражения. Что ж, Шик, Пеликан и иже с ними вольны справлять годовщину собственной политической смерти. Но оказалось, что они попытались сделать в Ахберге и своего рода «заявку на будущее»... В своем программном докладе ренегат Ота Шик вещал, что «национализация средств производства не может быть основой социалистической экономики»».

В заключение «ЛГ», конечно, не преминула написать, что «организация контрреволюционеров из Чехословакии... создана по хорошо знакомым рецептам, к которым ЦРУ и НАТО прибегали не раз в ходе «холодной войны»».

После окончания конгресса я приехал в Мюнхен, на «Свободу» — для так называемого «интервью». Попал я на станцию в переломное для нее время. До 1971 года, до начала детанта (разрядки напряженности в отношениях между СССР и Западом) «Свобода» финансировалась через ЦРУ, и редакторами на станции работали в основном члены Народно-трудового союза (НТС), самой активной политической группировки старой эмиграции с очень радикальной антисоветской риторикой, в которой нередко проскальзывали старые, «базовые» фашистские нотки. С началом детанта финансирование «Свободы» было передано Конгрессу США, произошла также смена руководства, и американского, и эмигрантского, в частности, с редакторских постов были удалены члены НТС. Новая линия станции должна была стать более мягкой и объективной. Для проведения этой реформы на пост начальника русской службы «Свободы» был назначен уже известный читателю Джон Лодизин, бывший культурный атташе в Москве. Тогда в Мюнхене я с ним и познакомился. И между прочим, одним из первых его вопросов ко мне был вопрос, не вступил ли я в НТС? «Если вы член НТС, то мы принять вас на работу не сможем!» — пояснил Лодизин. Пользуясь случаем, я расспрашивал Лодизина о прошлом НТС. До последней стадии войны, до зимы 1944 года, рассказывал он, члены НТС сотрудничали с немцами, а когда всем уже стало ясно, что Германия обречена, они стали искать контактов с нами, и некоторые из них были схвачены гестапо. От него я впервые узнал, что почти все окружение генерала Власова состояло из сотрудников НТС, которые руководили его действиями, так как он был слабохарактерным человеком. И они же помогали немцам набирать в лагерях советских военнопленных для армии Власова. В последние годы, предупредил меня Лодизин, в НТС внедрилось значительное число агентов КГБ, и он посоветовал мне быть осторожнее в контактах с «солидаристами», как называли себя члены НТС.