Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

• Название: ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО
• Автор: Вадим Белоцерковский
• Издательство: Издательский центр РГГУ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-7281-0523-8

Предлагаемая книга содержит три слоя. Первый - мемуары, охватывающие период с 1937 по 2001 год. Отдельные главы посвящены Сахарову, Солженицыну, русской политической эмиграции. Мемуары содержат много сенсационных фактов.

Второй слой - комментарии и анализ событий, затронутых в книге.

Третий слой - основные элементы теории синтеза капитализма и социализма в ретроспективе их разработки автором.

---

Магазины Самарканда стояли полупустые, особенно продуктовые. Рабочие и служащие несли с работы даже хлеб. Его специально продавали на заводах, так как в городе, в открытой продаже хлеб достать было очень трудно. К нам в комнаты постоянно приходили женщины из близлежащих домов, предлагая постирать белье, одежду за банку сгущенки для своих детей. Нам сгущенку выдавали для кофе, для чая.

Один из тренеров, помню, сказал мне в сердцах, один на один конечно: «Когда видишь все это, хочется бросить им партбилет!».

Жили мы в помещении железнодорожного техникума. Однажды кто-то из нас машинально спросил местного рабочего паренька-железнодорожника:

— Ну, как вы тут живете?

И получил в ответ:

— Это вы в Москве, может быть, живете, а мы здесь только существуем!

Пареньку было лет шестнадцать.

Ну, а уж в узбекской провинции нищета стояла совсем кричащая. В Средней Азии мертвецов хоронят в маленьких глинобитных домиках-склепах, и когда мы ехали по шоссе и появлялся впереди какой-нибудь поселок, издали трудно было понять, что это — селение или кладбище? А однажды нам пришлось вернуться с тренировки, так как в селах на нашем пути разразилась эпидемия холеры.

Запомнилась сцена, свидетелем которой я стал во Львове. Мы с одним спортсменом пошли постричься к парикмахеру, работавшему в маленькой комнатке в гостинице, в которой мы жили. Окно той комнаты выходило во двор и туда же выходила дверь какого-то магазина, около которой стояла огромная, по всему двору, очередь. Что-то, видимо, в магазине «выкинули» дефицитное. Вдруг во дворе начались крики, переходящие в женский визг. Мы выглянули из окна и увидели, что в очереди вспыхнула драка. Женщины, визжа и сквернословя, водили друг друга за волосы, пинали ногами. И мы услышали голос старика-парикмахера: «Вам-то хорошо: вы не видели другой жизни. А мне при виде такого — жить не хочется!».

«Чем же ты сейчас занимаешься?» — спросил меня однажды Виктор Ардов, отчим моего старого приятеля Алеши Баталова. «Спортом», — усмехнулся я. «От физики, значит, до физкультуры только шаг?» — пошутил Ардов. «Да, особенно, когда тебе этот шаг помогают сделать пинком под зад!» — ответил я ему в тон.

Но жизнь спортсмена меня не могла удовлетворить, и после ХХ съезда, когда появилась надежда на либерализацию режима, я начал постепенно втягиваться в журналистику и даже в беллетристику, начал заворачивать, что называется, на «папину дорожку», от которой, как знает читатель, раньше всеми силами пытался уйти.

Однако в самом же начале этого моего нового, «третьего пути» (после науки и преподавания) советская жизнь нанесла очередной удар по моим надеждам. Произошло кровавое подавление Венгерской революции, а вслед за тем началось и закручивание гаек в средствах информации и литературе. Вышло очередное постановление «партии и правительства» об очередном усилении партийности в литературе. Хрущев, испугавшись венгерских событий, стал примораживать «оттепель».

К тому времени я успел уже немного войти в литературно-газетный мир, что-то опубликовал. Пришел даже с рассказом в «Новый мир». Рассказ мой там не взяли, но я познакомился и подружился с тогдашним редактором отдела прозы Георгием Владимовым.

Вскоре после вторжения советских войск в Венгрию и выхода упомянутого выше «очередного постановления» я зашел как-то в «Новый мир» и встретил там Владимова. Мы стали обсуждать с ним эти события, и Владимов вдруг сказал:

— Да. Самое время лодку снаряжать!... Я опустил глаза, ничего ему не ответил, подивившись его смелой откровенности, но идея эта запала мне, что называется, в душу.

И жизнь удивительным образом все время подталкивала меня к мысли о побеге. В своих журналистских работах, статьях, очерках я старался уйти подальше от подцензурных тем и выбирал самые политически нейтральные сюжеты. Так я набрел на аэрологию. Сначала летал на специальных самолетах, на которых испытывалось оборудование для разгона облаков. Писал об этом для «Смены», «Вокруг света», «Литературки», «Известий». Потом добрался и до аэростатов. Получил командировку на один из полетов, во время которого должна была испытываться какая-то научная аппаратура. Но взлететь оказалось очень непросто. Несколько раз меня вызывали на летное поле, находившееся в Долгопрудном, я чуть свет выезжал туда, и — полет отменяли. И по какой причине? Ветер дул в западном направлении! Оказывается, вылеты при таком ветре были строго-настрого запрещены с той поры, когда кто-то, воспользовавшись западным ветром, улетел на шаре «за бугор».

От воздухоплавателей я также узнал, что по тем же мотивам была в свое время закрыта знаменитая планерная школа под Коктебелем, в которой начинали летать многие воздухоплаватели и авиаторы. Какой-то дерзкий спортсмен, курсант школы, умудрился на планере перелететь через Черное море в Турцию!

Полет на воздушном шаре, когда он наконец состоялся, был одним из самых прекрасных приключений в моей жизни. Летели мы над миром в открытой, сплетенной из ивовых прутьев корзине, на высоте пять тысяч метров. С кислородными баллонами. Пролетели мы таким образом всего лишь 240 километров, но попали — в ранние средние века, в дохристианскую Русь, словно летели на машине времени.

Приземлились мы в лесах Ярославской области, в Никоузском районе, около деревни, в которой была расположена центральная усадьба колхоза «Герой». Там мы столкнулись с почти полным отсутствием всех главных признаков цивилизации: электричества, радио, газет, дорог и даже туалетов, которые заменяли отхожие канавки или скотные сараи. К примеру, в правлении колхоза, располагавшемся как бы на втором этаже (из-за близости грунтовых вод жилые помещения поднимают высоко над землей), люди выходили на открытую лестничную площадку, которая находилась под крышей примыкавшего к дому сарая-хлева, и оттуда справляли вниз свою нужду. Я извиняюсь за натурализм, но надо знать свою страну.

Передвигаться в тех краях было можно только на мощных гусеничных тракторах с прицепленными к ним огромными деревянными санями, зимой и летом! Это были фантастические сани: полозья — из толстых и длинных, с телеграфный столб, бревен, и на них, на двухметровой высоте, платформа из теса. Почва ведь там болотистая, и в глубоких, как окопы, колеях всегда стояла жидкая грязь, по которой и тянулись эти сани. На таком поезде мы ехали, точнее, плыли целый день, чтобы добраться до ближайшей железнодорожной станции, находившейся в 37 километрах от деревни приземления. Несмотря на двухметровую высоту платформы вода то и дело подходила под самые ноги. С нами ехали и деревенские бабушки с кошелками — на рынок. Великие умельцы изобрели эти сани.

Раньше в тех местах ездили на конном транспорте, но в 30-е годы пустили грузовые машины по дорогам, не укрепив их, не заасфальтировав, и машины их быстро раздолбали. Пришлось грузовики заменять гусеничными тракторами, которые еще глубже прорыли колеи.

Во время нашего пребывания в «геройском» колхозе произошел и такой дохристианский эпизод. Утром после приземления мы вышли из избы, в которой ночевали, чтобы посмотреть, что можно купить в сельпо. И, ожидая его открытия, услышали, как несколько молодых колхозниц обсуждали между собой наше приземление. Одна из девушек возбужденно рассказывала, как она, работая на огороде, увидела, что в лес за деревней опустился большой серебристый шар. Все соседи закричали, что это атомная бомба! И мужики побежали туда, к шару (т. е. к бомбе, значит). А когда вернулись, рассказали, что это никакая не бомба, а воздушный шар с корзиной, а в корзине... черная мышь! Нечистая сила, значит! При виде людей мышь выскочила из корзины и скрылась в лесу.

Мы стоим рядом — чужие, недеревенские люди, на нас одежда летчиков, шлемы, комбинезоны, унты, но это ни о чем не говорит колхозницам, они не обращают на нас внимания и продолжают горячо обсуждать, что же теперь будет, после того как эта черная мышь завелась у них в округе? А на дворе вторая половина ХХ века, обязательное общее среднее образование, спутники летают в космосе... И какая жажда мифа — встретившие нас мужики ведь наверняка рассказали все о шаре и о нас. Но нет — черная мышь и точка!

Но это еще чепуха, уверяли меня летчики. Чаще всего воздухоплавателей принимают за американских шпионов, вяжут и запирают в сарае. Потом, узнав через милицию, кто они, начинают летчиков поить и закармливать вусмерть, чтобы, значит, свою ошибку загладить.

На второй день нашего пребывания в деревне молодой парень кинулся вдруг к нам посреди улицы. «Вы из Москвы будете?!» — вскричал он. И горячо стал рассказывать о том, какая гиблая жизнь в этом проклятом районе. Он умолял нас рассказать об этом в Москве «начальству», написать Хрущеву. «Ну скажите, разве можно так жить? Как нам здесь жить?» — то и дело повторял парень. Ощущение было такое, что дай ему автомат, и он его немедленно пустит в ход — веером от живота!