Дмитрий Альперов - НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА

• Название: НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА
• Автор: Дмитрий Альперов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Ответственный редактор

Б. БЕГАК

•

Макет и оформление

А. ГЕССЕН

•

Переплет, форзац и рисунки худ.

Н. ЖУКОВ

•

Корректор

Н. ПРИГОРОВСКИЙ

Москва 1936 год

---

Цирк Бескоровайного был небольшой, при цирке был зверинец с хорошим подбором зверей.

Встреча отца с Бернардо была очень трогательной. Работа их пошла удачно, несмотря на то, что они шесть месяцев уже не работали вместе. В Ананьеве мы пробыли недолго. Из Ананьева цирк переехал в Балту.

«Необычайно грязный и смрадный город. Впечатление отвратительное, — записывает в своей записной книжке отец, — трудно понять, как это люди могут родиться и жить в подобной помойной яме».

Цирк в Балте стоял на ярмарке. Ярмарка была большая. Сборы терпимые. Из Балты мы поехали до Одессы поездом, а оттуда до Херсона пароходом.

В Херсоне отца и Бернардо знали и любили. При их появлении на манеже их встретили громом аплодисментов. Цирк стоял на ярмарочной площади, там же было много балаганов и маленький цирк с двумя лошадками. Зверинец при цирке Бескоровайного давал хорошие сборы, так как львица принесла недавно шесть львят, и публика очень любила ходить смотреть их. В Херсоне мы пробыли две недели, затем Бескоровайный

разделил труппу на две части. Мы попали в Мелитополь. Несмотря на ярмарку, в городе было подавленное и тревожное настроение.

Из Мелитополя мы поехали в маленький городишко на Азовском море — Геническ. Это был собственно не город, а деревня на берегу моря. Сборов здесь ожидать было нечего. Кроме того, в этом крае был неурожай, поэтому мы очень быстро перекочевали отсюда в Керчь. Въезд наш в Керчь я никогда не забуду.

В понедельник первого августа в десять часов утра мы въехали в город. Как обычно, отец нанял двух извозчиков и велел им ехать в цирк. Сразу же глазам нашим представилась жуткая картина. Все еврейские магазины были разрушены, окна выбиты, двери сорваны с петель. По городу летал пух. Из окон магазинов свисали, длинные куски смятых и истерзанных материй. Громилы вырывали награбленное друг у друга. Некоторые поспешно увозили вещи и товары нa тележках. Вид улиц во власти погромщиков, беззащитность населения, разграбленные магазины, выбитые окна произвели на нас гнетуще-жуткое впечатление.

Отец оставил нас в цирке и бросился искать квартиру, но никто не хотел в такое время сдавать комнат. Наконец, днем он нашел две комнаты у хозяев-евреев, которые сдали нам их только потому, что надеялись таким образом сохранить свое имущество от ожидаемого погрома. Сами они, как только мы переехали, куда-то ушли.

У отца следующая запись от 7 августа: «Ходят упорные слухи и кругом слышны возгласы: «Бей жидов». В домах в окнах выставлены иконы. При нашем проезде бросали нам на извозчика конфеты, пряники и спрашивали: что, у вас жидов нет?»

Под вечер мимо наших окон прошла шайка громил, они заходили в каждый дом, ища евреев. Подошли и к нашим окнам. Отец объяснил им, что не знает, кому принадлежит квартира, что привел нас сюда городовой, что сам он — русский цирковой артист. Громилы потребовали, чтобы в окне были выставлены иконы. Мать сказала, что иконы еще в багаже на вокзале. Во время этого разговора я увидел, как из ворот дома на противоположной стороне улицы выбежал старик с длинной белой бородой. Громилы побежали за ним, догнали его, кто-то ударил, и борода старика в мгновение стала красной от крови. Из других ворот выбежала женщина с большим животом. Громилы палками били ее по голове и, когда она упала, распороли ей живот, и оттуда вывалились кишки. Мы начали плакать. Отец закрыл окно и велел нам сидеть тихо. И он и мать были бледны. Мать плакала. Всю ночь были слышны крики, мы не спали. К утру немного стихло. Город был объявлен на положении усиленной охраны.

2 августа у отца запись: «Играть цирку не разрешают, пока народ не утихнет и не пройдет острое впечатление погрома. Разгромленные магазины производят душу раздирающее впечатление. Начались обыски по городу награбленного имущества. На аресты приехал прокурор, но все это — мертвому клистир».

Полицмейстер обещал, если суббота и воскресенье пройдут спокойно, разрешить играть с понедельника. По городу продолжали ходить нелепые, волнующие народ слухи. Говорили, что вот-вот опять начнется резня, что погромщиками приготовлены бомбы. Несмотря на все хлопоты, цирк получил разрешение играть только через неделю. Сборы, конечно, были средние. Населению, было не до цирка. Слишком много горя накопилось кругом.

Постепенно все же жизнь стала налаживаться. Толки и слухи прекратились. Город оживился. Был объявлен бенефис отца и Бернардо. С утра лил проливной дождь; отец думал, что представление будет отменено. Но к вечеру дождь перестал, у кассы толпилась длинная очередь. Бенефис прошел с аншлагом.

В Керчи отец неожиданно получил предложение от Чинизелли работать у него следующий зимний сезон. Это предложение было похоже на выигрыш двухсот тысяч на трамвайный билет, тем более, что Чинизелли предлагал отцу большое жалованье. Отец был страшно рад, — письма от артистов из других городов рисовали безотрадное положение провинциальных цирков.

ГЛАВА X

Цирк Чинизелли. Петербург в октябре 1905 года. Труппа цирка. Пантомимы «Карнавал на льду» и «Победа Давида над Голиафом». Цирковые трюки во время продажи газет. Гастроли отца в Сибири. Сезон 1906/7 года. Музыкальные клоуны братья Вебб. Индусы-факиры. Цирк Лапиадо. «Человек-снаряд». «80 дней вокруг света» в Народном доме. «Прыжок смерти». Чемпионат французской борьбы. Отъезд в провинцию. Цирк Соболевского. Борьба. Де-Фос. «Подарки». Слободское. Мексиканец Гипсон. Говорящая собака. Клоун Щербаков. Цирк братьев Калининых. Репризы на политические темы. Лошадь-артиллерист. Борец Иван Заикин.

Мы приехали в Петербург десятого сентября 1905 года в десять часов утра. Отец счел неудобным везти нас в цирк. Мы остались на вокзале, а он пошел искать комнату. Нашел он ее только к шести часам вечера. Перевез нас, переоделся и пошел в цирк. Чинизелли принял его радушно, хотя и официально, — ему понравилось, что отец хорошо говорит по-итальянски.

Когда отец отдал паспорт в прописку, оказалось, чта он должен уплатить, как артист по первому разряду, семь рублей пятьдесят копеек. Это его рассердило, и он записал: «Чорт знает что! Грабеж! Императорские не платят ни гроша, получая чорт знает какие оклады, а наш брат отдувайся. Дворник хочет прописать меня чернорабочим. Не знаю, что из этого выйдет».

И от 23 сентября запись: «Удалось с дворником сделать блат. Послал паспорт. Переменить род занятий».

В этой записи интересно современное нам слово «блат», которое, очевидно, подхвачено было отцом где-нибудь на юге.

Здание цирка поразило отца. Такого цирка он не видел даже за границей. Повсюду было проведено электричество. Ложи и места обиты были бархатом, позолота сверкала. Когда Чинизелли строил цирк, ему было приказано, чтобы у барьера были сделаны ложи и таким образом «приличная публика» была отделена от «простонародья». Цены же на ложи были установлены дорогие. В субботние дни, когда в цирке бывала аристократия, купоны в ложи, не продавались.

Гордостью Чинизелли была конюшня. Она была вся устлана коврами. Во время антрактов под ноги лошадей подкладывались особые коврики, и лошади поворачивались головами к проходу. Проход был широкий. Конюшня светлая. Стояли аквариумы с золотыми рыбками. У кучеров была специальная униформа. По субботам конюшня опрыскивалась духами из пульверизаторов. Лошади Чинизелли были исключительной красоты. В антрактах

офицерство и дамы в светлых туалетах любовались ими. Коридоры конюшни были своего рода фойе, в котором прогуливались любители лошадей.

Об артистах заботы было очень мало. Отдельных уборных не было. Общие женские и мужские уборные были очень неудобны. Потолок у них был покатый, походили они на длинные коридоры.

Выходя в фойе, артисты должны были надевать черные костюмы. Сидеть в зрительном зале им разрешалось только у оркестра в двадцатом ряду.

Чинизелли жил в цирке в прекрасно обставленной квартире, но это не создавало близости между ним и артистами. У себя на квартире он никого из артистов не принимал. Характерный случай произошел с двумя артистками (женою Бериардо — танцовщицей и вольтижеркой и танцовщицей Жакомино). Они решили поздравить с новым годом жену Чинизелли и отправились на квартиру с визитом. Им отворила горничная, пошла доложить. Чинизелли выслала артисткам два бутерброда и две рюмки вина. Те, конечно, повернулись и ушли.

Все денежные дела Чинизелли вел управляющий Бераги.

Внешне Чинизелли был не слишком импозантен. Он прихрамывал на одну ногу, один глаз у него был искусственный. Лошадей ему дрессировал дрессировщик Кардинали, работавший у него одиннадцать лет, и шталмейстер Петерсен, состоявший в труппе Чинизелли уже тринадцать лет.

У Чинизелли были прекрасные выезды. Особое внимание обращал на себя двухместный кабриолет, передний кузов которого был весь из стекла. Чинизелли правил им сам. Когда он проезжал в нем по набережной в часы гуляний, то любопытные и восхищенные взгляды провожали его.