Бриджит Бордо - Инициалы Б. Б.

• Название: Инициалы Б. Б.
• Автор: Бриджит Бордо
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 2-246-52601-9, 5-7027-0421-5

Автобиография живой легенды французского кино Брижит Бардо вышла в Париже в сентябре 1996 года и сразу же стала бестеллером. В своих страстных, причудливых, ошеломляющих откровенностью мемуарах Брижит Бардо рассказывает о детстве и первых шагах в кино, о зените своей славы, о взлетах и падениях. Карьера и любовь для нее неразделимы. Судьба бросает ее от съемки к съемке, от мужчины к мужчине. Читатель узнает о тоске и одиночестве молодой женщины, осаждаемой поклонниками и фоторепортерами; поймет отчаяние влюбленной, часто желаемой мужчинами лишь для удовлетворения собственного тщеславия. В своей книге Б.Б. Сумела блистательно показать и фасад, и изнанку чарующего мира кино, мира легенд и грез. Брижит Бардо родилась в 1934 году. Училась балету, была фотомоделью. Первый раз снялась в кино в 1952 году. Широкую известность ей принес фильм режиссера и мужа Роже Вадима «И Бог создал женщину» (1956 год). С тех пор актриса работала у таких знаменитых режиссеров, как Луи Маль, Жан-Люк Годар, Кристиан-Жак. Наибольший успех ей принесли фильмы: «Бабетта идет на войну», «Истина», «Презрение», «Вива, Мария!», «Ромовый бульвар». За свободомыслие, талант, красоту, дерзость и неуемную энергию французы выбрали ее образом Франции: с нее лепили бюст «Марианны» — символа французской республики. Ушла из кино в 1973 году и все свое время посвятила борьбе за права животных. Б.Б. четыре раза была замужем. Имеет 36-летнего сына Николя.

---

Пока эту новость на все лады комментировали газеты всего мира, я спокойно пила шампанское в окружении близких в славном ресторанчике моей подруги Пиколетты в Гассене.

Я получила единственный и самый лучший подарок — осленка по имени Корнишон. А потом Боб увез меня «навстречу осени, в город под дождем, я не открыла никому мою печаль, она была со мной, как старый друг». Всем известные слова этой дивной песни «Мадраг» лучше всего иллюстрировали состояние моей души.

На Поль-Думере я бродила как неприкаянная, мне было не по себе. Николя и Муся остались у Жака. Мне предстояло уехать на несколько месяцев, у отца ребенку будет лучше, чем в пустом доме. Конечно, кто спорит! Но я чувствовала себя как-то странно, думая об опустевшей квартире за дверью напротив.

Боб по вечерам уходил: ночи напролет он играл в покер почти как профессионал и возвращался на рассвете при больших деньгах или с пустым карманом, в зависимости от везения. Я же прижимала к себе мою маленькую Гуапу: спать одна я не в состоянии и поэтому делила постель с собакой.

Потом меня замучили примерками костюмов для «Вива, Мария!», я учила мелодии и слова песен, которые должна была петь с Жанной, и наконец познакомилась с ней.

Жанна оказалась безыскусной, манерной, душевной, твердокаменной — в общем, такой, как я ее себе представляла, с ее поразительным даром обольщения, за которым ясно виделся характер, выкованный из закаленной стали. Она не показалась мне красивой, но это бы еще полбеды — она была опасной. Мы прорепетировали нашу песню, обняв друг друга за талию, как две девчонки. Мой голос срывался, ее — звучал в полную силу. Она ласково улыбалась мне.

Я понимала, почему мужчины от нее без ума.

Поскольку я уезжала далеко и надолго, Боб предложил мне провести Рождество в Бразилии, а уж оттуда отправиться в Мексику. Несколькими днями больше, несколькими днями меньше, в конце концов, почему бы и нет?

Потом я простилась со всеми, кого любила: с папой и мамой, с Бабулей и Дада, с Гуапой, которая оставалась на попечении мадам Рене. Ехать так ехать. В сопровождении моих десяти чемоданов, Боба и Жики в качестве личного фотографа звезды я отбыла в Рио.

Парик я на этот раз не надела: я должна была выступить в своей роли с открытым забралом.

* * *

Этот небольшой крюк пошел мне на пользу: в Бразилии было чудесно.

Меня ждали веселые дружки Боба, та же квартира, все такая же грязная, но уже знакомая, Пения — славная толстая негритянка, добродушная и мудрая мамаша всего этого странного семейства. Жоржи Бен, признанный король боса-новы, пришел к нам поиграть на гитаре, чтобы доставить мне удовольствие. Знаменитая песня «Brigitte Bardot, Bardot, Brigitte Bejo, Bejo…» звучала на всех углах. Мужчины и женщины, встречая меня на улице, посылали воздушные поцелуи: «Oh Brizzi, Brizzi, me gusta tu voze». Это значило: «Мы тебя любим».

Мне хотелось танцевать вместе с ними, кружиться в искрометном вихре их жизнерадостности, затеряться в этой пестрой, улыбчивой толпе. Бразильцы — просто прелесть.

Это и было бы счастье!

Рождество мы провели в Бузьюсе, у Рамона Авелланеды, аргентинского консула в Бразилии, и его жены Марселлы.

В сочельник мы нарядили вместо елки пальму — шары, гирлянды и тепло укутанные деды-морозы грустно свисали с веток вместо кокосов. Мы наполнили всевозможными подарками наши туфли — вернее, резиновые шлепанцы и сандалии — и вместо полуночной мессы всей компанией пошли купаться.

Я сохранила странное воспоминание о единственном в моей жизни Рождестве, «не похожем на другие», о Рождестве наоборот, наперекор всем традициям, с этой жарой и обстановкой, являющей собой полную противоположность всему, что символизирует Рождество. Через несколько дней — я этого почти не осознала — 1964 год кончился.

XIX

В Рио меня ждали Жики, мои чемоданы, мое имя, мой статус, фоторепортеры и мое предназначение.

Я отбыла в Мексику с помпой, подобающей особе моего ранга.

Когда мы приземлились в Перу, в Лиме, я умолила стюардессу разрешить мне остаться в самолете, не выходить со всеми пассажирами. Было невыносимо жарко, а у трапа меня поджидала толпа. Коренастый человек с раскосыми глазами, чистокровный индеец, поднялся ко мне в самолет. Он говорил мне что-то на непонятном языке, отчаянно жестикулируя. Я ничего не понимала. В конце концов мне объяснили, что это не то мэр, не то какой-то видный депутат, и он хочет подарить мне что-нибудь на память о Перу. Я должна только сказать, что бы мне хотелось, и он распорядится немедленно это доставить.

Я была тронута.

Мне редко что-нибудь дарят, ничего не требуя взамен. Все эти люди были на вид бедными и очень простыми, а мой собеседник, поставивший себя в зависимость от прихоти звезды, казался искренне взволнованным нашей встречей. Мне вдруг вспомнилось приземление, сушь, пыльно-серый цвет растрескавшейся земли, однообразная скудная равнина, какой-то лунный пейзаж овеянной мифами страны. И я попросила у этого человека горсть перуанской земли: это будет самый лучший подарок.

Наверное, он счел меня сумасшедшей!

Я видела, как он спустился по трапу, крича: «Она хочет немного земли, где мы ее найдем?»

И правда, мудрено было найти эту самую землю на бетонных дорожках аэропорта и в сувенирных лавочках, где ждали покупателей куклы, полудрагоценные камни и изделия местных кустарей. Но он вернулся, весь в поту, запыхавшийся, на грани апоплексического удара, с маленьким мешочком в руках — там была земля Перу.

Я сохранила этот единственный в своем роде, такой странный сувенир. Иногда я смотрю на него и думаю о далекой стране, откуда я увезла немного земли январским днем 1965 года.

Прибытие в Мехико было сущим безумием, но я этого ожидала.

Директора фильма, ассистенты и Луи Маль собственной персоной встретили меня у трапа. Красная ковровая дорожка была расстелена до здания аэропорта, и я прошла по ней в адской какофонии и несусветной давке.

Первой остановкой в моей долгой мексиканской авантюре стал отель «Лума». Там меня ждали Дедетта, ее сын Жан-Пьер, мой парикмахер и еще несколько знакомых лиц, в том числе мама Ольга — я уцепилась за них, как утопающий за соломинку.

Я не смогу, не смогу жить здесь, мне одиноко, все вокруг чужое, я устала, издергалась вконец. Я плакала, говорила, что хочу домой, что уплачу неустойку…

Боб заставил меня выпить отлично смешанный «банана-дайкири», заказал легкий ужин. Я с удовольствием приняла ванну и уснула как убитая, даже не подумав о том, что надо бы переставить мебель…

Съемки начались только через несколько дней.

Сначала пришлось знакомиться со всеми актерами и персоналом, примерять костюмы, пробовать грим и прически на студии в Мехико. Нам надо было притереться друг к другу и приспособиться к непривычной высоте, 2250 метров, от которой порой перехватывало дыхание. За исключением нескольких французов — в их числе Полетта Дюбо, чью доброту и поддержку на протяжении всех этих нелегких съемок я никогда не забуду, — все роли исполняли мексиканцы, да еще Грегор фон Реццори, немецкий актер, который играл моего тестя в «Частной жизни» и тоже стал мне прекрасным и надежным другом.

В Мехико мы надолго не задержались.

Настоящая наша штаб-квартира находилась в Куэрнаваке, где для меня сняли великолепную асьенду. Я еще не видела Мексики, знала только один маршрут: отель — студия и студия — отель.

Я с восторгом открывала для себя потрясающий мир — Мексику. В Куэрнаваке я сразу влюбилась в асьенду, ставшую моим пристанищем.

Это было орлиное гнездо, прилепившееся прямо посреди городка, защищенное высоченными каменными стенами, которых не было видно под пышной зеленью. Огромная калитка, деревянная, окованная железом, выходила в переулок, замощенный булыжником, как в старину; по обеим сторонам в стену были вделаны бронзовые кольца, чтобы привязывать лошадей. Патио, внутренний дворик, был полон цветов и экзотических деревьев — гибискусов, авокадо, апельсиновых, — которые окружали старинный дом в колониальном стиле.

Я познакомилась с Марикитой и ее дочерью Марией — это были две чудесные индеанки с длинными, черными, блестящими от масла косами ниже пояса. Они прислуживали мне и оказались единственными по-настоящему работящими, добрыми, честными, верными и преданными людьми, которых мне довелось встретить в жизни.

Я всегда обожала читать, я просто жить не могу без книг, это как будто вторая жизнь, способ уйти от действительности в мечту, в иллюзию. Среди множества ненужных вещей в моем багаже нашлось несколько томов «Анжелики». Я в свое время, даже не заглянув в книгу, отказалась сниматься в экранизации. Теперь я готова была локти кусать! Буду знать впредь, как выносить скоропалительные и категоричные решения. Я знаю за собой этот недостаток, он преследовал меня всю жизнь, виной тому — смесь лени, равнодушия и беспечности, сыгравшая со мной не одну злую шутку.