Бриджит Бордо - Инициалы Б. Б.

• Название: Инициалы Б. Б.
• Автор: Бриджит Бордо
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 2-246-52601-9, 5-7027-0421-5

Автобиография живой легенды французского кино Брижит Бардо вышла в Париже в сентябре 1996 года и сразу же стала бестеллером. В своих страстных, причудливых, ошеломляющих откровенностью мемуарах Брижит Бардо рассказывает о детстве и первых шагах в кино, о зените своей славы, о взлетах и падениях. Карьера и любовь для нее неразделимы. Судьба бросает ее от съемки к съемке, от мужчины к мужчине. Читатель узнает о тоске и одиночестве молодой женщины, осаждаемой поклонниками и фоторепортерами; поймет отчаяние влюбленной, часто желаемой мужчинами лишь для удовлетворения собственного тщеславия. В своей книге Б.Б. Сумела блистательно показать и фасад, и изнанку чарующего мира кино, мира легенд и грез. Брижит Бардо родилась в 1934 году. Училась балету, была фотомоделью. Первый раз снялась в кино в 1952 году. Широкую известность ей принес фильм режиссера и мужа Роже Вадима «И Бог создал женщину» (1956 год). С тех пор актриса работала у таких знаменитых режиссеров, как Луи Маль, Жан-Люк Годар, Кристиан-Жак. Наибольший успех ей принесли фильмы: «Бабетта идет на войну», «Истина», «Презрение», «Вива, Мария!», «Ромовый бульвар». За свободомыслие, талант, красоту, дерзость и неуемную энергию французы выбрали ее образом Франции: с нее лепили бюст «Марианны» — символа французской республики. Ушла из кино в 1973 году и все свое время посвятила борьбе за права животных. Б.Б. четыре раза была замужем. Имеет 36-летнего сына Николя.

---

«Господин главный редактор!

Посылаю Вам письмо, полученное мною от ОАС. Я передаю его в Ваши руки, чтобы Вы использовали его наилучшим образом в Вашей борьбе против этой организации.

Сообщаю Вам также, что я, через моих адвокатов, подала жалобу на попытку шантажа и вымогательства. Я убеждена, что авторы подобных писем и те, кто за ними стоит, будут быстро обезврежены, если натолкнутся на решительный и ставший достоянием гласности отказ со стороны всех людей, которых они пытаются запугать своими угрозами и покушениями.

Лично я не пойду ни на какие уступки, потому что не хочу жить в нацистской стране.

Примите, господин главный редактор, заверения в моем искреннем уважении.

Брижит Бардо».

Я всегда сражалась в одиночку, подвергая себя порой огромному риску. Этот ответ — тому пример. В конце концов, себя и только себя я подставила под удар. Николя спокойно жил в Швейцарии с Мусей! Сэми съехал на несколько дней, пока все не уляжется! Папа и мама были достаточно далеко от дома 71 по авеню Поль-Думер, чтобы взрыв бомбы мог угрожать им непосредственно… А я сидела, насмерть перепуганная, на восьмом этаже, не зная, у кого просить помощи.

Нашлось одно частное детективное агентство, которым руководил бывший сотрудник «Пари-Матча», приятель Вадима, Жоэль Ле Так. Он прислал двух своих детективов в штатском — один дежурил у моей двери, другой у черного хода. Меня надо было охранять двадцать четыре часа в сутки. Каждый пост стоил мне целое состояние. Но моя жизнь стоила дороже.

В то время я получала много подарков, а тогда, перед Рождеством, особенно. Консьержке было дано указание звать охранника с восьмого этажа, от парадной двери, когда приходили посылки или письма. Он вскрывал все на улице, потом отдавал то, что находил безопасным, мадам Аршамбо, а та относила все мне.

* * *

Клод Боллен и Жан-Макс Ривьер решили, что я должна петь. Они не отступились, пока не одолели мою робость.

Жан-Макс был чародеем слова, гитары и дружбы. Боллен — асом оркестровой адаптации.

И вот я стою перед микрофоном и лепечу слова под дивную музыку. День ото дня мой лепет становился все музыкальнее, все больше походил на пение, и фальшивые ноты тушевались перед известным нахальством, постепенно бравшим верх над болезненной робостью моего растреклятого характера. Мне даже понравилось петь.

* * *

Как раз тогда, перед Рождеством, когда в моей жизни царила полная кутерьма в связи со всеми этими событиями, я получила поразительное и трогательное письмо. Оно пришло из больницы в Ларибуазьере, от одной старой женщины, которая была совсем одна на свете и умирала от рака горла. Липкой лентой к листку бумаги было приклеено обручальное кольцо, единственная ее драгоценность — она дарила его мне по выбору своего сердца, даже не зная лично, она назначала меня наследницей.

Я была тронута до слез.

Письмо было написано фиолетовыми чернилами, в очень изысканных выражениях. Она ни о чем меня не просила, не жаловалась, принимала свою судьбу с большим достоинством. Она только хотела, чтобы это кольцо, связанное для нее со столькими воспоминаниями, не попало в неизвестно чьи руки. Если я приму его, она умрет спокойно.

Не долго думая, я купила портативный телевизор, украшенную елочку, шоколадные конфеты, халат из пиренейской шерсти и, нагруженная всем этим скарбом, явилась на следующий день в больницу с Мала и шофером киностудии, которого я с перепугу позвала на помощь.

Мой приезд стал сенсацией.

Мог ли кто-нибудь ожидать, что Брижит Бардо собственной персоной явится, навьюченная, как папский мул, всевозможными свертками для мадам Сюзон Пеньер, умирающей в двести восемнадцатой палате? В сопровождении всего персонала отделения я постучалась и вошла. Крошечная женщина, лежавшая на кровати, увидела меня, всхлипнула и от потрясения лишилась чувств!..

Тут началось нечто невообразимое, настоящая боевая тревога. Спешно вызванный доктор быстро навел порядок, посоветовал мне впредь не волновать так людей в подобном состоянии и поблагодарил за то, что я своим присутствием подарила Сюзон надежду на выздоровление, в которое он уже не верил.

Малышка-мышка Сюзон плакала от радости!

Ей полностью ампутировали голосовые связки, и она не могла произнести ни слова, но ее глаза говорили больше, чем любые речи. Она взяла меня за руку, увидела свое кольцо, которое я с тех пор не снимала, и ее взгляд сказал, что мне принадлежит ее жизнь, ее любовь и безграничная нежность.

Ей исполнилось 64 года, росту в ней было метр пятьдесят пять сантиметров.

Благодаря мне она выздоровела, покинула Ларибуазьер и вернулась в свою мышиную норку в Ла-Фертэ-су-Жуарр.

Все двадцать лет, что она прожила с того дня, когда мы с первого взгляда полюбили друг друга, я была ее семьей, ее единственной опорой и надеждой.

Я любила Сюзон как неотъемлемую часть себя. Эта маленькая женщина, умная, мужественная и здраво мыслящая, порой язвительная и даже коварная, была моим талисманом, моей первой названой бабушкой. Родные мало-помалу покидали меня, а моя Сюзон давала мне поддержку, совет, житейскую мудрость.

* * *

Настал 1962 год.

Жан-Поль Стеже, мой юный друг и защитник животных, нанялся мясником на скотобойню в Виллетт. Тайком он сделал ужасающие снимки несчастных животных, которых приносили в жертву самым бесчеловечным образом. Жан-Полю было тогда 20 лет — какое же надо было иметь мужество, чтобы взять на себя подобную работу с единственной целью добыть документы, чтобы показать всему свету жестокость и гнусность французских боен.

Животные уже стали смыслом моей жизни, но что я в этом понимала? Говорило только мое сердце! Я не имела ни малейшего представления о том, что законно, а что нет. Но я горько сетовала всем своим существом, что ради благополучия людей ежедневно творится столько скрытых от глаз мерзостей.

Когда однажды январским вечером 1962 года Жан-Поль пришел ко мне на авеню Поль-Думер со снимками и подробным рассказом о трех неделях своего пребывания на бойне, я пришла в бешенство. Как может человечество принимать, терпеть и даже одобрять подобные действия?

А что же делает правительство? Закрывает глаза, как всегда.

Мне стало плохо, физически плохо — от омерзения, от сознания собственного бессилия, от боли. Я тут же позвала горничную и строго-настрого наказала ей: «Больше никакого мяса, никогда, ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин! Никогда! Слышите — ни для меня, ни для вас».

Потом я долго плакала над фотографией, где маленький теленок с переломанными ногами и перерезанным горлом лежал весь в крови, распятый на козлах, — это было страшнее самых страшных пыток средневековья! Что ж, раз ни у кого не находится мужества или возможностей, чтобы разоблачить это чудовищное кровавое смертоубийство, — я это сделаю!

Я не спала, не ела, ничего не могда делать целую неделю. Франсис Кон, продюсер «Отдыха воина», съемки которого должны были начаться 5 февраля, встревожился не на шутку. Я не примеряла платья, забыла о пробах грима и прочей подобной чепухе, нужной мне как прошлогодний снег! Я ходила по квартире из угла в угол, пытаясь найти решение больного вопроса. В конце концов, по совету Жан-Поля, я попросила Мала, мою верную секретаршу, добиться для меня приема у Роже Фрея, министра внутренних дел.

* * *

Роже Фрей согласился принять меня в Министерстве внутренних дел, на площади Бово в Париже. Я, разумеется, сказала об этом Жан-Пьеру, и он дал мне несколько образцов пистолетов, предназначенных для забоя крупного скота, — хотя бы самых тяжких мучений, когда животное в полном сознании медленно умирает, истекая кровью, в большинстве случаев можно было избежать благодаря выпущенной в мозг стреле, парализующей нервные центры.

Я ничего не стану от вас скрывать — знайте же, что мясо съедобно, только если животному выпустят всю кровь. А для этого нужно, чтобы сердце билось как можно дольше. То есть просто убить животное нельзя. Оно должно жить с перерезанным горлом, пока кровь не вытечет до последней капли.

Вот против этой пытки я и воевала.

Поэтому оснащение боен такими специальными пистолетами было для меня вопросом человеческого достоинства.

Я приехала в Министерство внутренних дел — одна, оробевшая, растерянная, с полной сумкой пистолетов. Очень элегантный, внушительного вида привратник усадил меня в приемной. Я напоминала себе Глупышку из комиксов! Двое строгих мужчин в штатском ходили взад-вперед мимо меня.

Один из штатских, глядя очень подозрительно, пожелал меня обыскать. Таково правило для всех, кто входит к министру. Моему возмущению не было границ. Как он смеет оскорблять меня подобным образом, да знает ли он, кто я такая? Будь я хоть Папой Римским, ему необходимо посмотреть, что у меня в сумке.