Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

• Название: Невозможно остановиться
• Автор: Анатолий Тоболяк
• Издательство: Сахалинское областное книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994

---

— А фамилия такая нежная.

— Вот-вот, нежная! А член у него, прости, Оксаночка, как пограничный столб. Всегда на страже!

— И где же ты, Соня, отыскала такого удивительного Голубчика?

— А вот так уж повезло, Юрочка. Можно сказать, что он моего Авербаха, бедняжку, прогнал своим членом! Боже мой, он размахивает им, как милицейской палкой! И ничего не хочет больше в жизни знать. Хотя специалист, конечно, классный. Маркетинг и прочая, прости, Оксана, мутотня.

— А вы не извиняйтесь, — улыбается Оксана. — Я и сама могу.

— А мне стыдно, — говорю я. — Давай, Соня, сегодня выражаться изящно.

— Правильно, Юрочка! Умница! Я совсем что-то распустилась в этих студиях. Ну, ты понимаешь, какая там обстановка. Боже мой, я не ханжа, видит Бог! Но даже я иной раз… о!.. жаркое горит! — вскрикивает и всплескивает царственными руками Соня — и мчится на кухню.

Оксана тотчас хватает меня рукой за причинное место — честное слово.

— Я тебя хочу-у, — шепчет она.

— А как хозяйка?

— А я хочу-у.

— А ты ее спроси.

— А я хочу-у, дурак!

— Я тоже хочу-у, дурочка, но и ее я тоже хочу-у.

— А она женщин любит?

— Вот не в курсе.

— Я ее хочу-у.

— Это уже лучше!

— Зачем она мужа выгнала? Я и его хочу-у.

— Ну, это ты многого хочешь, — заключаю я.

Хозяйка возвращается с огнедышащим блюдом мяса, картофеля и овощей.

Зверский аппетит вдруг просыпается во мне. Мелькает звериная мысль, что надо жрать, жрать, жрать, чтобы нажраться и не опозориться.

— Соня, — говорю я вслух. — Я страну жалею и в последнее время из солидарности почти не ем. Можно, Соня, я нажрусь, как хочу, без стеснения?

— Боже мой, о чем речь! Для чего я, по-твоему, ставлю — для украшения? Ешь, пожалуйста, сколько хочешь. И ты ешь, Оксана, а то ты почти вдрабадан. Наливай, Юрочка, голодненький мой мальчик, как я тебя люблю, ты бы знал! У меня, кстати, и другой повод есть для застолья. Я снялась в одном боевичке.

— И что за роль? — берусь я за лафитник.

— А можешь представить, содержательница публичного дома. Почти как в жизни с Голубчиком!

Наливаю, наливаю. Соне полную-полнешенькую рюмку, себе — две трети, Оксане, кошечке мартовской, половинку. Все правильно. Большой психолог Теодоров, молодец!

— Давай, Юрочка, поцелуемся, — нежно говорит пышная, яркая, блистающая Соня.

Эта подглавка для учебника сексопатологии.

Я поражаюсь, я до сих пор поражаюсь, а уже не маленький, что мы, мыслящие люди, с мощными быстродействующими мозгами, так зависимы от нижней части своего тела, так спеленуты и повязаны своими низменными страстями. Разумеется, головной мозг как таковой не может стать производителем мальчиков и девочек — это я понимаю. Природа поступила мудро, избавив его от детородных функций. Хотя не исключено, что на высшей стадии развития (по аналогии с новыми поколениями компьютеров, которые будут вскоре различаться своими полами) станет возможно совокупление мыслью (оно и сейчас возможно, но чисто умозрительно), то есть соприкосновения лбов с закрытыми глазами будет достаточно для исполнения всех желаний, вплоть до оплодотворения и последующих родов, без всякого участия отвратительных половых органов.

Я сказал «отвратительных»? Безусловно, они отвратительны. Мужской орган особенно. Приглядитесь к нему, ну приглядитесь! Возьмите зеркало и разглядите хорошенько. Это ведь что-то жуткое и несуразное. На обтекаемой нижней части тела с прекрасными обводами живота, бедер, мускулистых ног висит жалкий, беспомощный ублюдок, который ни с того, ни с сего вдруг пробуждается и, как дурачок, начинает зачем-то расти, разбухать, как полоумный, нагло задирает голову, как уголовник, — и вот его истинная морда: красная, спесивая, и сам весь красный, жилистый от прилива крови, спесивый, слюнявый — тьфу, не смотрел бы, противно! Его спрашиваешь: «Ну, чего надо? Чего вскочил, дурак?» — а он и сказать-то ничего не может по-человечески: надувается, пыжится, плюется — вот, мол, я какой красавчик, чудо природы! Наглость в нем необыкновенная, самолюбование омерзительное — он полагает, что именно он, а не головной мозг, верховодит в этом мире. И вот что странно: действительно ведь подавляет всех и вся. Потому что по характеру жуткий диктатор. Такой никогда не встанет на защиту Белого Дома, уверен. Ему бы лишь подчинять, подчинять слабых и беспомощных, окружать себя подхалимами, прихлебаями, льстецами — словом, главенствовать! Самокритики, конечно, нуль. Никаких соперников, альтернативных кандидатов не признает, даже если сам явно недееспособен. При этом еще развратник: всегда высматривает жертву помоложе, понежней — новеньких ему подавай, новеньких! — а того не сообразит, что самому ему, диктаторишке, может быть, уже на пенсию пора, лежал бы себе в гульфике да похрапывал! Но надо же: при всем своем безобразии и дурном характере этот самодур (поди, знаешь, друг-читатель) всегда на шаг впереди своего истинного хозяина, всегда, как комиссар с наганом, орет «ура» и стремится вперед, увлекая, как это ни странно, за собой человека-мужчину, пусть даже тот умный-преумный, с огромной черепной коробкой, набитой массивными мозгами, в которых, может быть, носятся туда-сюда глобальные мысли о покорении Марса и других планет… Нет же, подчиняется Ему, этому фанатику!

Не лучше, по-моему, и этот самый, так сказать, женский орган. Он природой задуман с большей, конечно, скромностью. Не знаю, как он называется по латыни, а в народе нашем великом его почему-то чаще всего именуют на букву «п». Тоже, в общем-то, не подарок человечеству, эта буква «п»! Технически, повторяю, природа задумала ее с большей скромностью. Она не лезет так нагло на глаза, хорошо вписывается в конфигурацию женского тела, исполнена как бы в симметрии со ртом и губами, к тому же целомудренно припрятана в курчавом обрамлении, — но сущность-то ее не во внешнем облике, а во внутреннем содержании. Просто так — как живопись — созерцать ее невозможно, и не для этого, надо думать, она предназначена. Долгое созерцание без попыток погружения в суть грозит и человеку-мужчине, и владелице болезненными последствиями, вплоть до умопомешательства. Вот она, эта штуковина, и вообразила себя Бог знает чем — по меньшей мере Центром Вселенной. Еще в маленьком возрасте она уже с большими претензиями, готовится к захвату заложников, а взрослея, наливаясь красотой и внутренней силой, становится жадной, требовательной, неуправляемой, забирает власть и подминает под себя все без исключения другие органы — все подчиняет и всем руководит. Обидно поэтому иной раз за женщину. Она ведь могла бы, не находись она в таком рабстве у своего межножья, как-то все-таки использовать свой пусть небольшой, вздорный, капризный, но головной-таки мозг. А «п» не позволяет!

И поневоле удивляешься тому, как общаются между собой эти два странных органа. В избранном способе есть какой-то явный перебор, перехлест матери-природы, будто она в момент творчества была под действием лимонной водки и неясно соображала. Разве нельзя было устроить так, чтобы мужчина был способен к совокуплению лишь один раз в жизни, один-единственный, пусть очень долгой, суточной, скажем, продолжительности, но всего лишь один и с гарантируемыми последствиями зачатия? Наверно, можно было бы так устроить — и даже нетрудно. (Женщину, конечно, не следовало бы ограничивать.) Сколько бы сохранилось на земле здоровых, зодческих, одухотворенных сил, ныне сжигаемых попусту и понапрасну! А раз уж так у природы (меньше лимонной надо пить!) не получилось, то могла бы она, черт возьми, сообразить и устроить таким образом, чтобы совокупления (все, кроме первого) лишились своей извечной притягательности, чтобы после первой же ночи исчезли напрочь и азарт, и страсть, и исследовательское любопытство.

Могла, но не сделала! И в результате простейший, элементарный половой акт стал неведомо почему самым таинственным и непостижимым явлением жизни.

Ну, вот чего, спрашивается, надо Теодорову от Сони Голубчик и Оксаны Кравчук — ну чего? Какого, простите, хрена он к ним лезет, пьяный к тому же? Что нового, неземного, неиспытанного можно от них ожидать? И что они, опытные и мудрые, могут получить от этого, прости, Господи, пьяного Теодорова — такого, чего они еще не знают? Не два же у него органа, в конце концов! И у них все стандартно. Ничего нового быть не может, это ясно! И все же Теодоров лезет, гад, лезет к ним, влекомый неведомой силой, урчащий от вожделения и полный тихой нежности, дьяволоподобный и ангельски светлый душой, многознающий и наивный, ничего не ждущий и всего ожидающий, как все мы. Эх!..

АКТ 1.

— Ляжешь тут на диване и будешь смирненько спать, поняла? — командует пьяная, разудалая, царственная Соня. — Никакой самодеятельности! Не то выкину за порог.

— А я хочу-у! — канючит настойчиво Оксана, заглядывая ей в глаза.