Гарри Тёртлдав - Тьма сгущается

• Название: Тьма сгущается
• Автор: Гарри Тёртлдав
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-15231-8

Альгарвейские орды темным потоком катятся по стылым равнинам Ункерланта, подступая к окраинам древней столицы. Там, где бессильно оружие, там, где драконье пламя и неостановимая поступь закованных в броню чудовищ не могут сломить отчаянное и безнадежное сопротивление, — в дело идут колдовские чары. Земля рвется, как холст. Кровь тысяч невинных жертв питает убийственные заклятия, и чародеи по всему Дерлаваю и за его пределами корчатся в муках, переживая страдания несчастных. Захватчики же, подчинившие себе почти весь континент, твердят, будто ненавистных и презренных кауниан свозят к линии фронта лишь в качестве вспомогательных рабочих. Ункерланту, чтобы справиться с врагом, не остается ничего иного, как отыскать столь же неисчерпаемый источник жертв…

Преступление громоздится на преступление. Солдаты и партизаны, покорители и покоренные — все с ужасом взирают на то, как над истерзанной землей сгущается тьма.

---

Через пару кварталов Ильмаринен остановился.

— Здесь, — бросил он опять-таки на каунианском. И добавил: — Неплохое местечко.

Надпись над входом ни о чем не говорила Фернао, однако намалеванная на вывеске картина вызвала у него улыбку: за ломящимся от яств столом сидели семь оленей в княжеских коронах. И он шагнул в дверь вслед за своим провожатым.

В столице Валмиеры, Приекуле, официанты встречали клиентов с откровенным подобострастием; в родном городе Фернао, Сетубале, обслуга вела себя более сдержанно; здесь же официант встретил Ильмаринена как близкого родственника. А затем поприветствовал Фернао на певучем куусаманском. Он сделал довольно типичную для аборигенов ошибку — они часто принимали чародея за своего из-за характерной складки на веках и раскосых глаз. Не зря говорили, что в жилах лагоанцев течет не только альгарвейская кровь — куусаманской там тоже немалая примесь. Фернао развел руками и ответил на родном языке:

— Глубоко сожалею, но я не говорю по-вашему.

— Ах вот как. Что ж, тогда мне будет легче вас обсчитать, — вежливо ответил официант по-лагоански. Он ухмыльнулся совсем как Ильмаринен, и снова было трудно понять, шутит он или говорит всерьез.

Поданное меню оказалась все на том же невразумительном местном языке.

— Здесь три фирменных блюда, — сообщил Ильмаринен, наконец-то снизошедший до лагоанского, — лосось, баранина и северный олень. Выбирай любое — не ошибешься.

— Благодарю, лосось именно то, что надо, — ответил Фернао. — У обитателей льдов я на всю жизнь наелся разных экзотических блюд.

— Ну олень все же лучше, чем верблюд, хотя это дело вкуса, — пожал плечами Ильмаринен. — А мне баранью отбивную, пожалуйста. Меня отчего-то все кличут «старым козлом», но если я начну жрать своего почти что тезку, дьёндьёшцы обидятся. — Он жестом подозвал официанта и, сделав заказ на куусаманском, обернулся к Фернао: — Пиво тебя устроит? — Тот кивнул. Ильмаринен произнес еще пару слов, официант кивнул и бесшумно удалился.

— Не думал я, что ты готов прикрыть грудью страдающих дьёндьёшцев. Особенно теперь, когда вы на них напали, — заметил Фернао.

— Именно потому, что мы с ними воюем. Уж больно мишень легкая, — хмыкнул Ильмаринен.

Определенная логика в этом была.

Официант вернулся с большим кувшином и двумя глиняными кружками, наполнил их пивом и снова исчез.

— Вещь! — оценил напиток Фернао после первого глотка. А затем нагнулся над столом и, пристально глядя Ильмаринену в глаза, сказал: — Меня просто потрясло то, что за последнее время ни один из теоретиков Куусамо не опубликовал ни одной работы. И когда я указал на это гроссмейстеру Пиньейро, он тоже крайне удивился.

— Я знаком с Пиньейро уже сорок лет, — не сводя изучающего взгляда с Фернао, ответил Ильмаринен, — и он постоянно крайне удивляется. Даже самому себе. Так что это норма — он удивляется даже самым очевидным вещам. Но я слишком хорошо воспитан, чтобы объяснять, каким боком это связано с тобой.

— А я и не прошу, — ответил Фернао, и Ильмаринен громко расхохотался. Но после следующего глотка лагоанец предпринял еще одну попытку: — Я-то ожидал увидеть магистра Сиунтио, а не тебя.

— А это он меня послал тебя встретить. Сказал, что я грубиян на порядок выше, чем он. Разрази меня гром, если я понимаю, зачем ему это было надо. — И Ильмаринен загоготал, скаля желтые зубы.

— А ты сам с чего начал со мной хамить?

— Да все потому же. Мне-то причина не нужна, а Сиунтио она обязательна. — Глаза мага задорно блеснули, — В том-то и весь кайф!

Затем оба переключили внимание на более низменные вопросы. Лосось, поданный Фернао, был восхитительно розовым, сочился жиром и божественно благоухал. Но Фернао не смог насладиться блюдом в полной мере: его грызла мысль, что его вот-вот убедят в том, что поездка была напрасной и он ничего не узнает. А кроме того, его почти убедили, что существует нечто, о чем ему самому очень мало хотелось бы знать хоть что-либо.

— Еще пива? — спросил он Ильмаринена, разливая остатки по кружкам.

— Угу, ага, — кивнул старый чародей. — Только тебе не удастся меня напоить.

Уши Фернао вспыхнули, но он отпил глоток как ни в чем не бывало и лишь затем небрежно спросил:

— А что было бы, если бы я на тебя наплевал и попытался прорваться к Сиунтио?

Ильмаринен пожал плечами:

— Ну, кончилось бы тем, что ты оплатил бы и его ужин. Только в попытке подпоить его ты преуспел бы еще меньше: я-то наслаждаюсь вовсю, а он убежденный сторонник воздержанности. Так что ты так и так ничего не узнал бы. Он бы тебе со всей ответственностью заявил, что тут нечего копать, потому как и нет ничего. И то же самое говорю тебе я.

Фернао вспыхнул:

— Да будьте вы оба прокляты за свое вранье!

— Если уж проклятия самого Пиньейро не превратили меня в камень — а этого таки не случилось, — то о твоих мне тем более беспокоиться не стоит! И еще я тебе скажу: я не лгу. Твои собственные раскопки докажут тебе это с той же точностью, с какой исключение подтверждает правило.

— Какие раскопки? Где?

В ответ Ильмаринен лишь расхохотался и не сказал больше ни одного дельного слова.

* * *

С недавних пор Ванаи испуганно вздрагивала от каждого стука в дверь. Прихода чужих в дом боялись все — и фортвежцы, и кауниане, — и на это были веские причины. Но у Ванаи причина бояться была весомей, гораздо весомей. Майор Спинелло сдержал слово: деда больше не направляли работать на дорогах. Теперь Ванаи приходилось выполнять свою часть уговора — когда было угодно альгарвейскому офицеру. И ради дедушки она шла на это.

Больно было совсем чуть-чуть, и то лишь в первый раз. Спинелло не был груб и жесток, он даже пытался как-то отблагодарить Ванаи. Его ласки, до того как он получал что хотел, казались ей бесконечными. И никогда не зажигали ее. Девушка не испытывала ничего, даже отдаленно напоминающее желание. Уж слишком сильно она презирала того, кто ее ласкал. Терпеть насилие всегда нелегко, но она постепенно научилась.

Одно смущало: Спинелло завел омерзительный обычай демонстративно уводить ее в спальню на глазах у деда. Он даже не давал себе труда прикрыть дверь. Когда однажды Бривибас в приступе бессильной ярости попытался возмутиться, офицер, даже не остановившись, холодно бросил через плечо:

— Да чего там, заходи. Хочешь полюбоваться?

Дед вылетел из комнаты, словно ему выпалили из жезла прямо в сердце.

А после очередного ухода майора Спинелло всегда начинался скандал.

— Лучше бы ты дала мне умереть, чем смотреть на такое! — кричал Бривибас.

Ванаи знала, что дед может руки на себя наложить, и для нее это было как нож в сердце. И она повторяла то, что говорила уже много раз:

— Тогда все было бы кончено раз и навсегда. Если вы умрете, дедушка, я этого просто не переживу.

— Но кто я после этого? — однажды нарушил привычный диалог Бривибас. — Спасаю свою жизнь, отдавая внучку альгарвейскому варвару?! Как мне ходить по деревне? Не поднимая головы?

Он думал о себе, а не о Ванаи. И его эгоизм внезапно взбесил ее:

— А я не могу ходить по Ойнгестуну с поднятой головой с того самого дня, как вы сдружились с альгарвейским варваром! Но тогда вы его так не называли! Еще бы, он ведь так уважал вашу ученость! Вот тогда я и разделила ваш позор с вами. А если теперь вы разделяете мой позор со мной, разве это не часть уговора, на который вы сами согласились?

Бривибас застыл, изумленно глядя на внучку. На мгновение Ванаи поверила, что он наконец-то взглянул на мир ее глазами. Но лишь на мгновение.

— И как после всего этого я смогу выдать тебя замуж в порядочный каунианский дом? — только и спросил он.

— И как после всего этого я смогу позволить хоть одному мужчине притронуться ко мне? — парировала Ванаи с таким бешенством, что дед вздрогнул и предпочел сбежать в свой кабинет. Девушка злобно посмотрела ему вслед. Ему-то все равно, что она думаете о замужестве, его-то волнуют только возникшие вследствие ее недостойного поведения неприятности. И вдруг в ее мозгу вспыхнула мысль — соблазнительная и смертельно опасная, как бледная поганка: «Я должна была оставить его на дорожных работах, и пусть загнулcя бы!»

Ванаи яростно помотала головой. Если уж она обвиняет деда в эгоизме, то выходит, что если и она думает только о себе, то должна обвинять и себя? Но, несмотря на все дедовы уроки логики, обвинять себя она не могла. Сформулированная так четко мысль мучила ее, но как девушка ни гнала ее, избавиться от нее уже не удавалось.

Когда случалось выйти в деревню, Ванаи всегда шла с гордо поднятой головой. Ее надменная осанка и узкие каунианские штаны (она упорно продолжала одеваться по обычаю предков) всякий раз становились объектом шуточек альгарвейских солдат, проходивших через деревню на западные позиции с ункерлантцами. Они шли по дороге, которую строил ее дед. Зато солдаты расквартированного в Ойнгестуне гарнизона наконец-то оставили ее в покое. Порой ей казалось, что если бы они снова стали к ней приставать, она была бы счастлива, потому что прекрасно понимала причину их сдержанности: все они знали, что она любимая игрушка их офицера, а значит, слишком хороша для простых солдат.