Густав Эмар - Твердая рука. Гамбусино

• Название: Твердая рука. Гамбусино
• Автор: Густав Эмар
• Издательство: Энергоиздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

Густав Эмар (1818- 1883) — французский писатель, автор большого цикла увлекательных, остросюжетных историко-приключенческих романов.

Романы «Твердая Рука» и «Гамбусино» интересны не только занимательным сюжетом: они знакомят читателя с суровым бытом и нравами индейских племен Мексики.

Перевод с французского под редакцией М. С. ГУСА

Оформление  С. М. ПОЖАРСКОГО

Рисунки художника И. А. ИЛЬИНСКОГО

Текст печатается по изданию:

Густав Эмар «ТВЕРДАЯ РУКА». «ГАМБУСИНО»

(«Библиотека приключений»), М,: Детгиз, 1958

---

— Одежда ничего не значит, приятель, вы это знаете так же хорошо, как и я, — ответил солдат, все более издевательски оглядывая студента с ног до головы.

Тот закусил губу от злости, но счел более благоразумным скрыть это чувство.

— Кто вы такой и зачем вы сюда приехали? — спросил часовой после короткого молчания. — Говорите правду, если не хотите, чтоб я вам всадил пулю в голову!

— Я — студент-богослов из Гвадалахары, где сдал последние экзамены на звание священника; приехал сюда провести несколько дней у одного родственника перед поступлением на службу.

— Гм… — проворчал солдат, пожав плечами. — Все это не очень понятно… Является какой-то повеса с наружностью тореодора… вместо того чтобы служить королю, как все честные подданные.

— Служа богу, я служу королю, — смиренно сказал молодой человек.

— А! В конце концов, это не мое дело! Назовите имя вашего так называемого родственника, у которого вы собираетесь остановиться!

— Я не собираюсь, сеньор солдат, а действительно остановлюсь у моего родственника, — спокойно ответил студент. — Он не более не менее, как алькальд этой крепости, сеньор дон Рамон Очоа.

Солдат нахмурился.

— Неважная рекомендация, приятель! — сказал он. — Сеньора Очоа сильно подозревают в тайном сочувствии бунтовщикам.

— Это подлая клевета! — воскликнул студент. — Сеньор Очоа — почтенный человек, который не занимается политикой.

— Весьма возможно, но это уж дело нашего начальства. С этими словами он открыл ворота.

Студент уже готов был въехать в крепость, но часовой взял мула за повод:

— Послушайте! Не знаю почему, но вы мне понравились, даю слово Руиса Ортега! — а это мое имя. Прежде чем мы расстанемся, я бы хотел дать вам добрый совет.

— Раз он исходит от вас, я приму его с радостью, — ответил молодой человек, наклоняясь с лукавым видом к шее мула.

— По-моему, вы славный малый, и мне было бы досадно, если бы вы попали в беду. Вы молоды, сильны, здоровы… Поверьте мне, бросьте в огонь эту ужасную рясу — в ней только ворон пугать — и наденьте мундир. Это будет для вас выгоднее во всех отношениях.

— Благодарю вас, сеньор солдат, — с тонкой усмешкой сказал студент. — Никто не может предвидеть будущего. Быть может, я последую вашему совету гораздо скорее, чем вы думаете.

— И умно сделаете. Ведь это единственно возможное ремесло, к тому же доходное, особенно в наше время.

— Прощайте, сеньор солдат!

— До свидания, сеньор студент!

Часовой закрыл ворота и снова зашагал, очень довольный тем, что это происшествие нарушило монотонную скуку дежурства; а молодой человек поехал мелкой рысью по боковой улице селения.

В Мексике в разгар дня жара настолько нестерпима, что улицы городов и деревень совершенно пустеют. Жители прячутся в домах, ищя прохлады; однако в этих жилищах, как бы плотно они не были закрыты, ощущается биение жизни: пение, смех, аккорды гитары вырываются из-за занавесок и решетчатых ставен; чувствуется, что город не умер, он только спит, — и стоит лишь подуть вечернему ветру, как разом откроются все двери и окна и временно остановившаяся жизнь отовсюду вырвется наружу и опять войдет в свое русло.

В этот день, несмотря на то, что самая сильная жара уже прошла, все дома оставались закрытыми, улицы пустынными, и только цокот копыт мула по острым булыжникам нарушал мертвую тишину, царившую в крепости.

Проехав несколько улиц, путешественник услышал неясный, усиливающийся с каждым мгновением шум, похожий на звуки празднества или гул мятежа. Крик, смех, рыдания, мольбы, веселые песни сопровождались резкими звуками гитар, выстрелами, военными командами, топотом лошадей…

— А! Кажется, я наконец пойму, в чем дело! — глухо сказал молодой человек.

И, решительно повернув в узкую улицу, он почти тотчас же выехал на Главную площадь.

Там его глазам представилось зрелище — и неожиданное и необычайное.

В центре этой площади отряд, состоящий примерно из двухсот пятидесяти испанских всадников, — которых мексиканцы в насмешку называли тамариндос[94] из-за желтого цвета их мундиров, — разбил временный лагерь.

Эти солдаты наводили ужас на несчастных обитателей покоренных городов и деревень; грабежи, пожары и насилия были еще самыми незначительными их грехами, — они оставляли после себя развалины и трупы.

Костры, в которые солдаты бросали обломки мебели, стропила и балки разрушенных домов, окрашивали стены зданий на площади красноватым отблеском.

Солдаты, удобно развалившись в креслах, заставляли индейцев прислуживать себе, награждая их сильными ударами чикоте по плечам и спинам для того, как, смеясь, говорили испанцы, чтобы разбудить их.

Лошади, стоя по брюхо в соломе, жадно поедали маис и альфальфу[95], отнятые солдатами у асиендадо[96].

Командир отряда, сидевший у входа в церковь в компании офицеров с лицами висельников в изодранных мундирах, судил испуганных и дрожащих жителей, которых солдаты непрерывно сгоняли на площадь.

Этих несчастных, чья вина была выдуманной и именно поэтому еще более достоверной в глазах случайных судей, чаще всего приговаривали к громадному штрафу, который они обязаны были внести немедленно, под угрозой повешения.

В том, что угроза эта была вполне реальной, можно было убедиться, переведя взгляд на балконы домов, где уже висело множество трупов.

В ту минуту, когда студент-богослов остановился на углу площади, перед грозным трибуналом предстали два человека, приведенные полупьяными солдатами.

Эти новые обвиняемые были: алькальд селения дон Рамон Очоа и священник местной церкви дон Хосе Антонио Линарес.

Оба они держались твердо и с достоинством, но не вызывающе.

Студент-богослов увидел их. Мгновенно приняв решение, он спешился и, ведя мула на поводу, смело пошел вперед; там, отогнав ударами чикоте нескольких лошадей, он привязал своего мула около самой большой кучи альфальфы и маиса, после чего спокойно направился в сторону церкви.

Молодой человек проделал все это так непринужденно, что никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Благодаря своей одежде он без труда проскользнул между группами пьющих и пляшущих людей и остановился за спиной священника; последний не заметил его, озабоченный тем критическим положением, в которое он попал.

Начался допрос обвиняемых.

— Вы — алькальд, а вы — священник этой деревни? — спросил командир, обращаясь по очереди к обоим.

— Да, сеньор капитан, — ответили они с поклоном.

— Я получил сведения о вас, — сказал офицер, гневно теребя ус. — Они исходят от преданных слуг короля, а потому заслуживают доверия. Вас называют проклятыми бунтовщиками, карай!

— Это ложный донос! — твердо сказал алькальд. — Мы — верные слуги. Да и вообще здесь никто не занимается политикой.

— Когда в стране восстание, честные люди не смеют оставаться нейтральными! — громовым голосом сказал офицер. — Кто не за короля — тот против него!

— Это нелогичный вывод, — пожав плечами, ответил алькальд.

— Что? — сказал капитан, метнув на него косой взгляд. — Этот чудак, кажется, позволяет себе рассуждать?

— Зато вы… не рассуждаете, вы просто убиваете.

— В чем нас обвиняют? — спросил священник, поняв, что алькальд своими ответами осложняет их и без того опасное положение.

— А-а! Сеньор падре! — со злой насмешкой продолжал офицер. — Вы хотите знать, какие вам предъявляются обвинения? Не так ли?

— Признаюсь, сеньор капитан, — спокойно ответил священник, — я был бы счастлив узнать это, чтобы иметь возможность ответить и доказать ложность этих обвинений.

— Ну хорошо. Слушайте. Вы обвиняетесь в сношениях с инсургентами.

— Это очень неопределенно, — возразил священник.

— Есть и еще кое-что.

— Что же?

— Вас обвиняют, кроме того, в том, что вы неоднократно укрывали у себя предводителей восстания. Утверждают, что многие из них и сейчас скрываются в этой деревне. Но если мне даже придется разнести все ваши хижины, — клянусь телом Христовым! — я найду этих проклятых бунтовщиков, хотя бы они были спрятаны в чреве земли!

— Известны ли имена предводителей восстания, которых мы будто бы скрываем здесь?

— Называют двоих из гнусных мятежников, карай!

— И это?..

— Хосе Морено и Энкарнасион Ортис, два атамана разбойничьей шайки, которая принимала участие в восстании изменника Мина[97]. Что вы можете ответить на это?

— Ничего, кроме того, что это обвинение просто бессмысленно! — уверенно сказал алькальд.

— Дьяволы! — заорал капитан, — Так отвечать мне, дону Горацио Нуньес де Бальбоа? Вы поплатитесь за это, жестоко поплатитесь! И немедленно же!

В эту секунду студент-богослов осторожно протиснулся между алькальдом и священником и, отвесив почтительный поклон капитану, вкрадчиво произнес: