Клод Кребийон-сын - Заблуждения сердца и ума

• Название: Заблуждения сердца и ума
• Автор: Клод Кребийон-сын
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1993
• ISBN: 5-239-01229-6

Предлагаем вниманию читателей три французских романа, изданных нами в трех книжках. Это А. Гамильтон «Мемуары графа де Грамона», Кребийон-сын «Заблуждения сердца и ума», Ш. де Лакло «Опасные связи». Три шедевра французской прозы XVIII столетия складываются в своеобразную трилогию о любви. Но не только о ней, они – о незащищенности человека, о его бессилии перед обществом с его гибкой моралью и податливыми нравами.

«Заблуждения сердца и ума» – самый лучший из написанных Кребийоном романов как бы раскрывает суть происходящего с героями во всех трех книгах. Это история молодого человека, вступающего на путь светского воспитания, а точнее, морального развращения, история разрушения внутренней цельности человека, история «заблуждений» сердца и ума.

---

– Осмелюсь ли я просить вас, сударыня, посодействовать их сближению? – сказал я. – Мне кажется, это просто необходимо сделать; ведь обе они в дружеских отношениях с вами, могут нечаянно встретиться у вас, и, может быть, им это будет неприятно.

– Если бы даже и так, – заметила она, – обе они слишком благовоспитанные и светские женщины, чтобы не сдержать проявления недобрых чувств, как бы жгучи они ни были. Я считаю, напротив, что было бы хорошо, если бы они случайно встретились у меня. Заранее готовить их торжественное примирение значило бы обречь его на неудачу; но не беспокойтесь, я хорошо знаю их обеих и думаю, что самое лучшее – просто дать им возможность возобновить отношения.

Не успела она договорить, как карета остановилась у дома госпожи де Тевиль. Мысли о предстоящей встрече с Гортензией так волновали меня, что я совсем перестал скрывать свое пренебрежение к госпоже де Люрсе. Эта непостижимая перемена привела ее в глубокое уныние. Я слышал, как она вздыхала в карете. Каждое слово давалось ей с трудом, она говорила дрожащим и сдавленным от гнева или, может быть, от огорчения голосом; она не скрывала своих чувств; я их заметил, но делал вид, будто я тут ни при чем. Ее состояние, конечно, льстило моему тщеславию; это было новое для меня зрелище, оно меня забавляло, но ничуть не трогало и даже казалось не таким уж лестным, когда я вспоминал, что когда-то те же самые чувства вызывал в ней господин де Пранзи и еще многие не известные мне господа, вереница коих представлялась мне весьма длинной. Презрение мое к ней не имело границ. Мы вместе вошли в гостиную госпожи де Тевиль. Кроме нее самой и Гортензии, там не было никого. Гортензия, несмотря на пышный наряд, казалась унылой, но меланхолия только увеличивала ее очарование. Она читала какую-то книгу и отложила ее, когда мы вошли. Госпожа де Тевиль встретила меня как нельзя более приветливо, но Гортензия была так же задумчива и сдержанна, как накануне. В сущности, ее холодность была вполне естественна: ведь она едва меня знала, и если бы я не был влюблен, то не нашел бы в ее поведении ничего, внушающего тревогу. Но сейчас для меня все было поводом для сомнений, все пугало. Я желал, чтобы она дорожила любовью, о которой по справедливости не могла даже подозревать; но мне казалось, что она не могла не заметить, какое впечатление произвела на меня; один мой смущенный вид и взгляды, которые я обращал к ней, должны были открыть ей мои истинные чувства; словом, я считал, что она поняла бы меня, если бы сама любила.

Беседа наша недолго была общей. Скоро я смог завести отдельный разговор с Гортензией. Книга, которую она отложила, лежала на столе.

– Мы помешали вам читать, – сказал я, – как жаль! Тем более, что вы читали эту книгу, как мне показалось, с большим интересом.

– Это история человека, который был несчастлив в любви, – сказала она.

– Вероятно, он не был любим? – заметил я.

– Нет, он был любим, – ответила она.

– Почему же вы считаете его несчастным? – спросил я.

– Неужели вы думаете, – спросила она, – что для счастья достаточно быть любимым? Даже взаимная любовь может стать большим несчастьем, если наталкивается на непреодолимые препятствия.

– А я думаю, – ответил я, – что хотя в этом случае любовники терпят жестокие муки, но уверенность во взаимной любви помогает им переносить все беды. Один взгляд любимой – и ты уже забыл о страданиях. Какие сладкие надежды пробуждает он в сердце! Какие сулит радости!

– Но подумайте, – возразила она, – каково влюбленным, когда все противится их счастью!

– Конечно, они страдают, – ответил я, – но они любят друг друга; препятствия только укрепляют в их сердцах чувство, которым они оба дорожат. А те, кто их разлучает, лишь усиливают их любовь. Вот им удалось улучить минутку для свиданья – сколько радости! Вот они смогли поговорить – какое счастье поделиться самыми заветными своими мыслями! Им мешают зоркие глаза ревнивца или соглядатая? Все равно они найдут способ обменяться взглядом, доказать свою любовь, вложить ее в самые, казалось бы, безразличные поступки, в самые невинные слова.

– Может быть, вы и правы, – сказала она, – но за одну минутку счастья, о котором вы говорите, они платят долгими днями тревоги и страха; а как часто к тревоге за далекого друга примешивается сомнение в его верности! Как сохранить веру в его постоянство, когда его нет рядом? Ведь он может утомиться длительной борьбой, станет искать развлечений, потом привыкнет и привяжется к другой и забудет прежнюю любовь.

– Потерять любимого – такое несчастье может случиться не только из-за разлуки и нового увлечения, – сказал я, – и самые счастливые влюбленные, которым ничто не препятствует, могут изменить друг другу.

– Как трудно сохранить любимого! – заметила она. – Я не устаю удивляться, как женщины не боятся отдать свое сердце.

– То же самое можем сказать и мы, – ответил я. – Не думаю, чтобы женское сердце было более постоянно в любви, чем наше.

– А я могла бы без труда доказать обратное, – сказала она с улыбкой, – но предпочитаю оставить вас в приятном заблуждении. Не стоит вас опровергать; ваше мнение даже лестно для женщин.

– А я устроен иначе, – возразил я, – и был бы счастлив, если бы сумел разубедить вас.

– Это было бы не так легко сделать, – сказала она, чуть покраснев.

– Увы, я слишком хорошо это знаю, – воскликнул я, – и совсем не надеюсь на такое счастье.

– Но если бы вы даже опровергли мое мнение, – сказала она, смутившись, – все это слишком немного значит для вас; не понимаю, на что вам разуверять меня? Впрочем, я твердо держусь своего убеждения и, боюсь, никогда не смогу от него отказаться.

– Вы не сохраните его навсегда, поверьте!

– Ваше предсказание не пугает меня, – сказала она, рассмеявшись; – я очень упряма; и если от твердости во мнениях зависит все счастье моей жизни, ничто не сможет меня поколебать.

– У меня тоже есть все основания страшиться неверности, – сказал я, – но я не так тверд, как вы; и если бы даже я был во сто крат тверже, все равно – одного вашего взгляда было бы достаточно, чтобы я забыл все свои предубеждения.

Увлеченный своей любовью, я уже готов был до конца открыться мадемуазель де Тевиль, но в эту минуту госпожа де Люрсе, закончив чтение какого-то письма, показанного ей госпожой де Тевиль, подошла к нам. Я уже не мог сказать Гортензии, как я ее люблю, но по крайней мере был доволен тем, что она угадала мои чувства и не выразила неудовольствия. Оба мы были взволнованы, и хотя она ничем меня не обнадежила, но я все же не замечал былого отвращения ко мне.

– Мне показалось, – сказала госпожа де Люрсе, – что вы спорили?

– Не совсем так, – ответила Гортензия, улыбаясь, – но мы действительно разошлись во мнениях.

– По вашей вине! – сказал я. – Ведь я предлагал отличное разрешение нашего спора.

– О чем же вы спорили? – спросила госпожа де Люрсе.

– Все о пустяках, сударыня; – сказала она, – господин де Мелькур хотел внушить мне мысль, с которой я никогда не соглашусь.

– Если он хочет внушить вам одну из своих мыслей, вы правы, что не соглашаетесь, – сказала госпожа де Люрсе довольно ядовито. – У него весьма своеобразные взгляды; ни у кого другого таких не бывает, и именно поэтому он их высказывает с особенным удовольствием.

– Пусть я упрям, сударыня, – ответил я, – но в этом споре я уступил кузине; она вам сама скажет, как охотно я сдался.

– Вот в этом я не совсем уверена, – заметила Гортензия.

– И правильно, – подхватила госпожа де Люрсе, – он только с виду простодушен, а на самом деле большой притворщик.

Я сразу понял, что госпожа де Люрсе воспользовалась случаем продолжить нашу ссору; но хотя мне было неприятно, что в присутствии Гортензии меня обвиняют в притворстве, я предпочел промолчать и лишить маркизу удовольствия вынудить меня к объяснениям; кроме того, я не сомневался, что если Гортензия привыкнет беседовать со мной, то сама убедится в моей искренности. Мое молчание рассердило госпожу де Люрсе. Она бросила на меня гневный взгляд, но мне было теперь все равно, что она обо мне думает. Я был весь во власти новой любви и думал лишь о том, как добиться успеха. Я так же быстро убедил себя в расположении Гортензии, как прежде в ее неприязни, и был готов поверить, что она меня полюбит. Да что! Я уже почти не сомневался, что она любит. Отдавшись сладким мечтам, коими я питал свою любовь, я уже забыл и о ее нерасположении, которое так недавно считал непреодолимым, и о сопернике, из-за которого еще вчера так жестоко страдал. Едва я успел перемолвиться с ней несколькими словами, как мне уже показалось, что она разделяет мои чувства. Я смотрел на нее, и она не избегала моего взгляда. Уныние, проистекавшее, как я думал, от разлуки с любимым, я приписывал теперь томной меланхолии, присущей нежному сердцу, – ведь такая же меланхолия переполняла и мое сердце с тех пор, как оно встретило возлюбленную.