Павел Хюлле - Вайзер Давидек

• Название: Вайзер Давидек
• Автор: Павел Хюлле
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00117-2

Павел Хюлле (р. 1957) – один из лучших писателей современной Польши, лауреат множества литературных премий. Родился в Гданьске, там же окончил университет по специальности «польская филология», преподавал, работал журналистом. Занимал пост секретаря пресс-бюро независимого профсоюза «Солидарность», директора гданьского телецентра, в настоящее время ведет регулярную колонку в «Газете Выборча». Пишет мало (за двадцать лет – три романа и три сборника рассказов), но каждая его книга становилась настоящим литературным событием.

Наиболее показательным в его творчестве считается дебютный роман «Вайзер Давидек», удостоенный массы восторженных отзывов, переведенный на многие языки (на английский книгу переводил Майкл Кандель, постоянный переводчик Ст. Лема) и экранизированный Войцехом Марчевским в 2001 году. Эта магико-реалистическая история, как и большинство его произведений, построена вокруг темы поиска, с детективными элементами, однако разгадка, при всей своей кажущейся близости, навязчиво маячит за пределами досягаемого, иллюстрируя тезис о принципиальной непознаваемости мира, а самые будничные события играют роль глубоких символов.

Стилистически и тематически отталкиваясь от творчества Гюнтера Грасса, Хюлле выстраивает повествование вокруг фигуры подростка Вайзера Давидека, обладающего чуть ли не магическими способностями и загадочно исчезающего летом 1957 года под Гданьском. Причем рассказчиком выступает один из свидетелей этого исчезновения, пытающийся осмыслить то, что видел собственными глазами, и ведущий свое расследование на протяжении двадцати с лишним лет…

---

Павел Хюлле Вайзер Давидек

Юлиушу посвящается

Как же так случилось, как произошло, что мы стояли втроем в кабинете директора школы, и уши у нас под завязку набиты были зловещими словами: протокол, допрос, присяга, как могло случиться, что запросто и без затей мы превратились вдруг впервые из нормальных учеников и детей в обвиняемых, каким чудом навязали нам эту взрослость – до сих пор не понимаю. Может, и существовали какие-нибудь предварительные причины, но мы о них ничего не знали. Единственное, что я тогда чувствовал, это боль в левой ноге, так как нам было приказано стоять все время, и при этом – бесконечно повторяющиеся вопросы, коварные усмешки, угрозы вперемежку со слащавыми просьбами «объяснить все еще раз, по порядку и без всяких выдумок».

Мужчина в форме вытирал со лба пот, тупо смотрел на нас взглядом замученного животного и то и дело грозил пальцем, бормоча под нос невнятные проклятия. Директор, расслабив узел галстука, барабанил пальцами по черной поверхности стола, а учитель естествознания М-ский входил каждую минуту, справляясь о ходе следствия. Мы смотрели, как лучи сентябрьского солнца, пробиваясь сквозь зашторенные окна, освещают пыльный ковер некогда бордового цвета, и нам было жаль прошедшего лета. А они всё спрашивали, без устали, по сто раз одно и то же, не в силах понять простейших вещей, ну словно это они были детьми. «Они запутывают следствие, за это положена статья уголовного кодекса!» – кричал мужчина в форме, а директор поддакивал, хватаясь ежеминутно за галстук: «Что мне с вами делать, ребята, что мне с вами делать», – и теребил, расслабляя все больше, огромный треугольный узел, который издали можно было принять за бант якобинца. Только М-ский сохранял относительное спокойствие и уверенность, нашептывал на ухо тому, в форме, какую-то информацию, после чего оба поглядывали на нашу троицу с усиленным интересом, обычно предваряющим новую серию вопросов. «Каждый из вас говорит что-то свое, – кричал директор. – И всегда разное, как же так, почему вы не можете остановиться на одной версии?» А мужчина в форме ему в тон: «Слишком важное дело для шуток, шутки кончились вчера, а сейчас пожалуйте всю голую правду на стол!»

Мы и в самом деле не знали, как выглядит голая правда, но ведь ни один из нас не врал, мы говорили только то, что они хотели услышать, и, если М-ский спрашивал о снарядах, мы поддакивали: да, снаряды, – когда же человек в форме добавлял про склад ржавых боеприпасов, никто из нас не возражал: да, где-то такой склад, наверное, был, а может, и сейчас есть, только неизвестно где – после чего у спрашивающего лицо шло красными пятнами и он закуривал новую сигарету. Был в этом какой-то неосознанный способ защиты, о который они разбивались не хуже мыльного пузыря. Если бы, например, они спросили у нас, присутствовали ли мы при взрывах Вайзера, каждый подтвердил бы с готовностью: да, – однако никто не смог бы уточнить, в какую пору дня, и вдобавок один из нас промямлил бы сразу, что, собственно, Вайзер делал все это один, время от времени приглашая только Эльку. Мы прекрасно чувствовали, что на вопросы, которые нам задают, нет правдивых ответов, и даже если бы спустя какое-то время оказалось, что все же есть, то и в этом случае все, что произошло в тот августовский день, останется для них абсолютно необъяснимым и непонятным. Вроде уравнения с двумя неизвестными.

Шимек и Петр стояли по бокам, а я в середке, со своей ноющей и опухшей от долгой неподвижности ногой. Они могли спасаться, уводя взгляды влево или вправо, я же оставался прямо перед глазами директора и оправленным в темную раму белым орлом над его головой. Моментами мне казалось, что орел шевелит одним из крыльев, собираясь вылететь во двор, и я ждал, что все мы услышим звон разбитого стекла и птица упорхнет, но ничего такого не произошло. Вместо ожидаемого полета все гуще сыпались вопросы, угрозы и просьбы, а мы все стояли, ни в чем не виноватые и напуганные: чем же это кончится, ибо все ведь должно иметь свой конец, так же как и лето, последние отголоски которого долетали до наших ушей через приоткрытое окно кабинета.

– Не может человек исчезнуть без следа! – кричал тот, что в форме. – А ты, Королевский, – обратился он к Шимеку, – утверждаешь, что Вайзер и ваша подружка (он никак не мог запомнить, как звали Эльку, вышли в тот день вместе из дому, направились в сторону Буковой горки и что ты их больше не видел, хотя вас видели втроем на железнодорожной насыпи вскоре после полудня.

– А кто видел? – робко спросил Шимек, переступая с ноги на ногу.

– Ты мне тут вопросов не задавай, твое дело отвечать! – Мужчина в форме грозно сверкнул глазами. – Дождетесь, что это для вас плохо кончится!

Шимек проглотил слюну, его оттопыренные уши стали маковыми.

– Так ведь нас видели за два дня до того.

Директор нервно перелистал бумаги, где были записаны наши показания.

– Неправда! Ты опять бессовестно врешь, твои друзья сказали ясно, что вы шли втроем по старой железнодорожной насыпи в сторону Брентова, или, может, – теперь он обратился к нам, – это не ваши слова, а?

Петр кивнул в знак согласия:

– Да, пан директор, но мы вовсе не говорили, что это было в тот последний день, это правда было на два дня раньше.

Директор распустил узел галстука, так что тот уже вовсе стал похож не на нормальный галстук, а скорее на шарфик, узкий и пестрый, повязанный под воротничком. Мужчина в форме зыркнул в показания и состроил гримасу, но на этот раз удержался от крика, чтобы следующим вопросом заехать совсем с другого боку, коварно и внезапно. Может быть, он хотел узнать, откуда Вайзер брал взрывчатку для своих взрывов, а может, совсем уж какую-нибудь ерунду, например, в каком платье была Элька, когда мы видели ее последний раз, или не грозился ли Вайзер перед исчезновением, что сотворит нечто необыкновенное, что еще что-то покажет. Все это неизбежно вертелось вокруг тех двоих, но мы отлично понимали, что допрашивающие никогда не нащупают правду, потому что след, по которому они шли, с самого начала был ложным.

Не знаю, сколько прошло времени до того момента, когда М-ский предложил новый способ ведения следствия, однако еще до этого я подумал, что Вайзер и Элька, конечно же, каким-то лишь им известным образом слышат сейчас нас, стоящих в кабинете директора и дающих показания под диктовку грозного человека в форме. И наверно, Вайзер прищелкивает языком с одобрением, когда слышит, как эти трое мучаются с нами, а Элька громко смеется, обнажая белые беличьи зубы. Петр и Шимек наверняка подумали то же самое, ни один из них даже не пикнул, когда М-ский приказал нам выйти в канцелярию и ожидать там индивидуального вызова. Это и был его новый замысел – допрашивать нас по одному, – от которого они ждали большего успеха.

В канцелярии нам наконец разрешили поесть – это было главное, к тому же минута отдыха от взглядов М-ского и криков человека в форме была прекрасна и неожиданна, и мы восприняли ее как явный знак провидения, что худшее уже позади. Та троица в кабинете дала нам немного времени, чтобы мы осмыслили безнадежность нашего положения и сделали соответствующие выводы, но нам не нужно было даже советоваться насчет дальнейших показаний. Мы знали, что каждый будет говорить как чувствует, только это и давало нам наибольшие шансы выпутаться. Первым пошел Шимек, исчез в пасти кабинета покорно и тихо, и мы остались с Петром одни, впрочем ненадолго. Через минуту прислали сторожа – следить за нами. С той минуты мы сидели в молчании, наполненном тиканьем стенных часов, прерывающимся, только когда они отбивали полный час.

Как же все-таки случилось, что мы подружились с Вайзером?

Раньше мы видели его часто, он ходил в ту же школу, что и мы, бегал в том же дворе и покупал в том же магазине Цирсона бутылки с лимонадом, которые взрослые называли почему-то пузырями. Однако он никогда не участвовал в наших играх, стоял в сторонке и явно не испытывал желания быть одним из нас. Когда мы играли в футбол на лугу у прусских казарм, он довольствовался молчаливым созерцанием, а когда встречали его на пляже в Елиткове, он говорил, что не умеет плавать, и быстро, словно стыдился этого, исчезал в толпе пляжников. Встречи эти были беглыми и бессодержательными, что соответствовало его облику: небольшого роста, очень худой и слегка сутулый, причем кожа у него была болезненно белая, и единственным достойным внимания контрастом к ней были неестественно огромные, широко открытые и очень темные глаза. Наверное, поэтому он выглядел так, словно постоянно чего-то боялся, словно ждал кого-то или чего-то, что принесет ему дурную весть. Он жил со своим дедом в одиннадцатой квартире, на дверях которой виднелась желтая табличка с надписью «А. Вайзер. Портной». И это было, в общем-то, все, что мы могли о нем сказать, когда наступило то лето, возвещенное майскими хрущами и теплым ветром с юга. Так как же случилось, что мы сошлись с Вайзером?