Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

• Название: Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
• Автор: Дзиро Осараги
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-89332-122-7 (1-й том), 5-89332-124-3 (2-й том)

This book has been selected by the Japanese Literature Publishing Project (JLPP), which is run by the Japanese Literature Publishing and Promotion Center (J-Lit Center) on behalf of the Agency for Cultural Affairs of Japan

Перед Вами первый перевод на европейский язык знаменитой исторической эпопеи Дзиро Осараги «Ронины из Ако».

Эта книга, написанная почти сто лет назад по мотивам героического предания о сорока семи ронинах, навсегда завоевала сердца японских читателей и стала популярнейшим народным романом. Тиражи бесчисленных изданий «Ронинов из Ако» в общей сложности составили десятки миллионов экземпляров, намного опережая даже такой бестселлер, как «Миямото Мусаси». На основе романа в разное время было создано три художественных фильма, четыре телесериала так называемой «самурайской драмы», радиопостановки, электронные игры, мультфильмы и комиксы. Увлекательность самурайского боевика сочетается в романе с детальной проработкой исторического сюжета, красочностью лирических описаний и рельефностью портретов. Реальные исторические персонажи — сёгун и вельможи двора, прославленные художники, поэты, философы, мастера чайной церемонии и воинских искусств — воскресают под пером Осараги.

Герои эпопеи, ценою жизни мстящие за смерть своего сюзерена, воплощают благородные идеалы самурайского кодекса чести Бусидо: справедливость, гуманность, верность долгу и презрение к смерти.

На русском языке публикуется впервые.

Перевод с японского Александра Долина.

---

Вся обстановка в Эдо, определявшаяся настроем этих двух самых родовитых и влиятельных в клане персон, неожиданным образом еще более усилила замешательство посланцев. Они торопливо собрались в обратный путь и помчались назад, в Ако. Результаты их миссии были плачевны: мало того, что не сумели передать по адресу столь важное прошение — они еще и везли своим сотоварищам письмо от Унэмэсё Тоды с увещеваниями сдать замок без боя, а также переданное на словах послание от князя Даигаку с тем же призывом. На душе у посланцев было мрачно и уныло — совсем с другим настроением они еще недавно спешили в Эдо.

На следующую ночь после встречи с Пауком в девятую стражу Хаято, прихватив сверток с провизией, снова направился на условленное место. Тотчас же появился Дзиндзюро — с виду вполне здоровый и бодрый.

— Сюда! — шепнул он, увлекая за собой Хаято в тень какого-то громадного амбара, возле которого земля поросла плотным мхом.

Дзиндзюро, жадно расправлявшийся с принесенными рисовыми колобками, казалось, был преисполнен энергии и уверенности в собственных силах.

— Теперь все будет нормально. Едва ли кому придет в голову, что такой человек, как я, станет жить в подполье, под усадьбой самого командора. Там со мной еще одна собака приютилась по соседству, такая легкомысленная особа — мы с ней сразу подружились. Очень легко оказалось ее приручить, так что с прошлой ночи мы уже спим вместе.

— Ну, а удалось подслушать что-нибудь стоящее? — поинтересовался Хаято.

— Пока нет. В гости пока вроде никто не заходит, так что никаких секретных разговоров тоже пока не слыхать. Да ведь пока только одна ночь прошла, надо еще подождать. Можете считать, сударь, что я хвастаюсь, уж так у меня нос устроен — всегда издали чую, когда пахнет жареным. Если верить моему нюху, вскорости надо ждать большую поживу. Я уже чую!

Паук вообще был на редкость одержим всяческими суевериями и склонен придавать внимание ничего не значащим пустякам. Например, выйдя на дело и встретив прямо у ворот женщину, он нередко мог вернуться восвояси, сказав, что день сегодня неудачный и трогаться в путь не следует. Однако теперь, когда обстоятельства казались ему благоприятными, его уверенность в себе окрепла, силы удвоились, а то и утроились, так что опасаться провала как будто бы не приходилось. Сам Дзиндзюро, похоже, не сомневался в успехе, и Хаято, глядя на него, порадовался.

— Только вот дамочка эта меня беспокоит. Ну, то, что вы, сударь, на ней обожглись, — тут уж ничего не поделаешь. Не хотелось бы только, чтобы она проведала, где я сейчас нахожусь. Ну да ничего, можно особо не волноваться, ни о чем она не догадается — вы ведь только поесть мне сюда приносите тайком. Только уж смотрите, на этот раз маху не дайте. Вот и все. Сдается мне, что они тут точно решили замка не сдавать и обороняться до последнего. Нынче днем провиант завозили в замок — грузчики шли толпами. Потом бумаги жгли — документы, наверное, из архивов. Вы, сударь, не упускайте случая — самое время, прикинувшись грузчиком, пробраться в замок.

— Постараюсь это сделать как можно быстрее.

— Да чего там! Подпоить кого-нибудь из грузчиков, сказать, что, мол, в пути поиздержался, хочешь подработать немного — он для тебя и расстарается. Эти людишки ведь не чета благородному сословию: посулишь им деньжат, так они тебя как родного примут.

Затягивать беседу было небезопасно, и вскоре Хаято, перебравшись через ров, отправился восвояси. Была полночь. Небо, затянутое пеленой дождя, было скрыто мглой. Ни души не видно было в округе. Хаято вытащил спрятанную на берегу накидку из промасленной бумаги, засветил фонарь и пустился в путь.

Однако под сенью стены, тянувшейся вдоль рва, путника караулила старая знакомая, которая давно уже с насмешкой во взоре наблюдала за его ухищрениями. Когда огонек фонаря почти совсем растаял во мраке, она двинулась следом. Шла она нерешительно, не ведая куда, и очаровательная фигурка напоминала цветок, что распустился в саду теплой, безветренной вешней ночью.

За короткое время предприимчивая дама сумела собрать вокруг себя пеструю компанию. Кроме самых первых ее знакомых Мондзаэмона Исэки и Ятанодзё Накамуры, в круг избранных входили многие другие ронины клана. Все они захаживали на постоялый двор в ожидании, не случится ли чего, и обменивались скорбными сетованиями по поводу горькой судьбы родного края.

Дама этими беседами не интересовалась, всем своим видом, казалось, говоря: «Не нашего женского ума это дело!» Однако в действительности коварная стала подлинным вдохновителем тайных сборищ.

Даже после того, как Хаято набросился на нее с мечом, дама вовсе и не подумала покинуть город. Похоже, она не прочь была окружить себя преданными телохранителями из самых отчаянных ронинов и ради этой цели безропотно мирилась с увеличением платы за постой. Более того, во время застолий, в которых сама дама участия не принимала, всю закуску и выпивку она оплачивала из своего кошелька. Денег у нее, как видно, было полным-полно, и в средствах она никогда стеснения не испытывала. Когда кошелек пустел, ей со скороходом доставляли из Эдо столько, сколько было нужно. Очень быстро она стала для всех ронинов незаменимой покровительницей.

Ронины вели бурные споры о том, что будет с кланом, убежденные в том, что их задача сейчас — добиться решения оборонять замок. Даже в самом замке нашлось немало таких самураев, что были разгневаны на командора Кураноскэ и старшин. Постепенно мысль о сопротивлении овладевала горячими головами, превращая их в сплоченную группировку. Для проникших в Ако лазутчиков эта группировка представляла серьезную угрозу. Тем временем в город продолжали прибывать самураи клана из Эдо. Эти люди, бывшие почти свидетелями ужасных событий, приносили с собой новую боль, растравляя душевные раны.

О случившемся прибывшие из Эдо рассказывали не скрывая своих чувств. И о неуемной алчности вельможи, и о смиренном долготерпении покойного господина, и о том, как были попраны все приличия на церемонии приема императорских посланников. Самураи вновь и вновь выслушивали эти рассказы, скрежеща зубами и сжимая кулаки в бессильной ярости. Передаваясь из уст в уста, рассказы неизбежно обрастали некоторыми преувеличениями. Слухи расходились, словно круги по воде, завладевая сознанием людей, искры негодования разгорались в сердцах.

Передавали, что Кураноскэ, когда кто-то из приближенных самураев рассказывал ему о замыслах жаждавших мести ронинов, только отмахивался: «Да бросьте вы это, бросьте!»

Как видно, он был одержим одной идеей: умереть вослед за господином. А если задаться целью снискать славную «смерть вослед», то почему бы и не решиться погибнуть на стенах замка? На этот счет и ломали головы самураи.

В конце третьей луны Кураноскэ вновь объявил сбор членов клановой дружины. Передавали, что и на сей раз он постарается укрепить всех в мысли о необходимости умереть вослед за господином. Многие были готовы принять участие в обороне замка, но что касается «смерти вослед», то есть самоубийства… В совещании приняло участие чуть более шестидесяти самураев — во много раз меньше по сравнению с теми тремя сотнями, что пришли на первый сбор. Из тех, что явились на сбор, было немало таких, что, похоже, отнюдь не разделяли точки зрения Кураноскэ.

С самого начала гнетущая атмосфера воцарилась под сводами зала, будто придавив к земле собравшихся.

Сам Кураноскэ был не слишком изумлен малочисленностью своих подчиненных. Хоть их и немного, но эти отважные сердца не побоятся пойти на смерть, если будет нужно. Все свои дальнейшие расчеты Кураноскэ строил исключительно на их непоколебимом мужестве и стойкости. Когда именно эти качества пригодятся в деле, он пока не знал, но для того, чтобы выстоять посреди всех невзгод и до конца держаться вместе, отчаянная храбрость горячих голов, готовых без раздумья броситься в любую заваруху, становились только помехой. Если смотреть с такой точки зрения, шестьдесят человек, сделавших свой выбор и с хладнокровной уверенностью пришедших на сбор, было не столь уж мало.

— Могу ли я считать, господа, что все присутствующие согласны в намерении расстаться с жизнью вослед за нашим покойным господином? — спросил Кураноскэ, обводя взором зал, и ощутил величайшую радость, узрев множество лиц, на которых был написан положительный ответ на заданный вопрос.

Здесь были Гэнгоэмон Кояма, Кюдаю Масэ, Кинэмон Окано, Канроку Тикамацу. Простых самураев оказалось больше, чем клановой знати.

— Многие призывают к обороне крепости, — начал Кураноскэ, — однако противостоять всему сёгунскому воинству, запершись в одном замке, все равно что кузнечику-богомолу с топориком бросаться на императорскую карету. В конечном счете, если будем храбро биться, нам удастся продержаться день-два, не более. Грядущим поколениям мы не оставим ничего, кроме памяти об этих смехотворных потугах, зато навлечем неисчислимые бедствия на горожан и земледельцев, что будет, как мне представляется, нарушением последней воли нашего господина. Мое мнение таково, что надо, соблюдая долг верноподданного, дождаться сёгунских посланцев, объявить им наши сокровенные помыслы и побуждения, а после того покончить с собой в замке, уйдя в иной мир вослед за нашим господином. Что скажете, милостивые государи?