Тобайас Смоллет - Приключения Родрика Рэндома

• Название: Приключения Родрика Рэндома
• Автор: Тобайас Смоллет
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1949

В настоящем издании представлен роман шотландского писателя Т. Смоллета «Приключения Родрика Рэндома», в котором автор выразил критическое отношение к просветительскому оптимизму, заострив внимание на «темных» сторонах человеческой натуры. Характерной особенностью художественной манеры Смоллета является гротеск.

---

Я истолковал эту весть как дурное предзнаменование и, проклиная вежливость его лордства, удалился, готовый исколотить самого себя за то, что меня так отменно провели.

Но, дабы получить какое-нибудь возмещение за понесенную потерю, я настойчиво осаждал его на утренних приемах и преследовал домогательствами, не без слабой надежды извлечь из своих уловок нечто большее, чем удовольствие причинять ему беспокойство, хотя я больше уже не получал личной аудиенции, пока продолжал свои посещения. Нехватало у меня и решимости вывести из заблуждения Стрэпа, взгляд которого скоро стал столь острым от нетерпения, что, когда я возвращался домой, его глаза пожирали меня со страстным вниманием.

Но вот пришла пора, когда у меня осталась последняя гинея, и я вынужден был сообщить ему о своей нужде, хотя и попытался подсластить это признание, рассказав о ежедневных уверениях, получаемых мною от моего патрона. Но эти обещания не обладали достаточной убедительностью, чтобы поддержать дух моего друга, который, как только узнал о печальном состоянии моих финансов, испустил ужасный стон и воскликнул:

— Господи помилуй, что же мы теперь будем делать!

Для его успокоения я сказал, что многие мои знакомые, находящиеся в еще более плачевном положении, чем мы, тем не менее ведут жизнь джентльменов; вместе с тем я посоветовал ему благодарить бога, что мы не влезли еще в долги, и предложил заложить мою стальную шпагу, выложенную золотом, и в дальнейшем положиться на мою рассудительность.

Этот способ был горек, как желчь и полынь, для бедняги Стрэпа, который хоть и был непреодолимо привязан ко мне, но еще сохранял понятия о бережливости и расходах, соответствующие узости его воспитания; тем не менее, он исполнил мою просьбу и мгновенно заложил шпагу за семь гиней. Эта незначительная сумма вызвала у меня такую радость, словно я хранил в банке пятьсот фунтов, ибо к этому времени я так наловчился откладывать на будущее все неприятные размышления, что угроза нужды редко пугала меня слишком сильно, как бы ни была близка нищета.

А она и в самом деле была ближе, чем я воображал. Хозяин дома, нуждаясь в деньгах, напомнил мне, что я задолжал за помещение пять гиней; сообщив, что ему не хватает денег для какой-то уплаты, он попросил меня извинить его за назойливость и погасить мой долг. Хотя мне и было очень трудно выложить столько наличных денег, но по гордости своей я решил это сделать. Так я и поступил самым благородным манером после того, как он написал расписку; к тому же, — добавил я с презрительным видом, — он, должно быть, решил, что я у него долго не заживусь. А тут же стоял Стрэп и, зная о моих обстоятельствах, украдкой ломал руки, кусал губы и от отчаяния весь пожелтел.

Как бы мое тщеславие ни заставляло меня напускать на себя безразличный вид, я был ошеломлен требованием хозяина и, удовлетворив его, тотчас же поспешил к своим сотрапезникам с целью облегчить мои заботы беседой или утопить их в вине.

После обеда компания провела время в кофейне, а оттуда отправилась в таверну, где, вместо того чтобы разделить общее веселье, я погрузился в печаль, видя, как все они веселятся, подобно грешной душе в аду при виде небес. Тщетно пил я стакан за стаканом! Вино потеряло свою власть надо мной и не только не поднимало упавшего моего духа, но даже не могло склонить меня ко сну.

Бентер, единственно близкий мой приятель (не считая Стрэпа), заметил мое состояние и, когда мы поднялись из-за стола, укорил за малодушие, так как я-де падаю духом от любого разочарования, виновником которого может быть такой плут, как Стратуел. Я ответил ему, что не понимаю, почему мне будет легче, если Стратуел плут, и объяснил, что мое теперешнее горе вызвано отнюдь не упомянутым им разочарованием, но той ничтожной суммой денег, которой я располагаю, не достигающей и двух гиней.

Тут он вскричал:

— Пс-с-с! И другой причины нет?!

Затем он стал убеждать меня, что в столице есть тысяча способов жить вовсе без денег, как живет, к примеру, он сам уже много лет, целиком полагаясь на свой ум. Я выразил искреннее желание познакомиться с этими способами, и, больше меня ни в чем не попрекая, он предложил мне следовать за ним.

Он повел меня в дом на площади Ковент-Гарден, куда мы вошли, отдали свои шпаги мрачному парню, стоявшему у лестницы, и поднялись на второй этаж, где я увидел множество людей, окружавших два игорных стола, на которых было навалено золото и серебро.

Мой вожатый сообщил, что это дом почтенного шотландского лорда, который, пользуясь привилегией пэра, открыл игорное заведение и на доходы с него живет весьма богато.

Потом он объяснил мне разницу между «крупными» и «мелкими», описал первых как старых мошенников, а вторых как дурачков, и посоветовал попытать счастье у стола с серебром, ставя по кроне. Прежде чем на что-нибудь решиться, я стал рассматривать всю компанию пристальней, и она показалась мне сборищем таких отъявленных плутов, что при виде их я пришел в ужас. Свое изумление я поведал Бентеру, шепнувшему мне на ухо, что большинство присутствующих состоит из пройдох, разбойников с большой дороги и ремесленных учеников, присвоивших деньги своих хозяев и от отчаяния пытающихся в этом доме покрыть свою растрату.

Такое сообщение не весьма вдохновило меня рисковать частью моей скромной наличности, но в конце концов мне надоели настояния приятеля, убеждавшего, что мне ничто не угрожает, ибо хозяин заведения держит людей для наведения порядка, и я решил рискнуть одним шиллингом, который через час дал мне выигрыш в тридцать шиллингов.

Я удостоверился к этому времени в чистой игре и, вдохновленный успехом, уже не нуждался в уговорах продолжать игру. Я одолжил Бентеру (у которого редко бывали монеты в кармане) гинею, которую он отнес на «золотой» стол, где потерял в один момент. Он был бы непрочь взять взаймы еще гинею, но я остался глух ко всем его доводам, и он с досадой удалился.

Тем временем мой выигрыш достиг шести гиней, и в соответствии с ним вырастало мое желание выиграть еще и еще. Поэтому я перешел к другому столу, стал ставить по полгинеи при каждой сдаче. Фортуна все еще была ко мне благосклонна, и я превратился в «крупного», в каковом качестве оставался, пока не наступил белый день, когда я подсчитал, что после многих превратностей теперь у меня в кармане полтораста гиней.

Полагая, что пришло время удалиться с добычей, я задал вопрос, не хочет ли кто-нибудь занять мое место, и хотел встать, в ответ на что сидевший против меня старый гасконец, у которого я немного выиграл, вскочил с яростью и закричал:

— Restez, foutre, restez! II faut donner moi mon ra-vanchio![81] В это же время еврей, сидевший с ним рядом, намекнул, будто я больше обязан моей ловкости, чем фортуне, и что он-де видел, как я слишком часто вытирал стол, который кое-где казался ему жирным.

Такой намек вызвал крики возмущения, направленные против меня, в особенности у проигравших, которые, ругаясь и проклиная, угрожали задержать меня как шулера, если я не соглашусь уладить дело, возвратив большую часть выигрыша.

Правду сказать, мне было не по себе от этих обвинений, но я заявил о своей невиновности, стал угрожать, в свою очередь, преследованием еврея за клевету и смело предложил передать все дело на рассмотрение любому судье в Вестминстере. Но они знали себя слишком хорошо, чтобы открывать свои имена, и, убедившись, что меня нельзя заставить угрозами пойти на уступки, почли за благо не настаивать на обвинении и очистили для меня проход, чтобы я мог уйти.

Однако я не встал из-за стола раньше, чем израелит не отказался от слов, сказанных мне в поношение, и не попросил у меня прощения перед всем сборищем.

Шествуя к выходу с моей добычей, я случайно наступил на ногу высокому костлявому человеку с крючковатым носом, злыми глазами, густыми черными бровями, в такого же цвета парике с косичкой и в надвинутой на лоб огромной шляпе; этот человек, грызя ногти, стоял в толпе и, почувствовав прикосновение моего каблука, заорал громовым голосом:

— Проклятье! Эй вы, сын шлюхи! Это что такое?

Я очень смиренно попросил прощенья и заявил, что не имел намерения причинить ему боль. Но чем больше я унижался, тем сильнее он бушевал, требовал сатисфакции, подобающей джентльмену, и в то же время наделял меня постыдными кличками, с чем я не мог примириться; посему я дал волю своему возмущению, на его брань ответил бранью и бросил ему вызов, предлагая следовать за мной туда, где будет попросторней. Его гнев остывал по мере того, как разгорался мой, он уклонился от моего приглашения, сказал, что предпочитает сам выбрать время, и вернулся к столу, бормоча угрозы, которых я не страшился, да хорошенько и не расслышал. Спокойно спустившись вниз, я принял свою шпагу из рук привратника, наградил его гинеей, соблюдая установленный здесь обычай, и, торжествуя, отправился домой.