Теодор Старджон - Это был не сизигий

• Название: Это был не сизигий
• Автор: Теодор Старджон
• Издательство: Мир
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1999
• ISBN: 5-03-0033329-7

Стоило Лео увидеть в этом ресторанчике Глорию, как он ощутил удивительное единение душ. Не сказав ни слова, он уже знал, как её зовут, чем она занимается и чем увлекается, что ей нравится, а также всё, что случится дальше.

Перевод с английского В. Кулагиной-Ярцевой.

---

Теодор Старджон Это был не Сизигий

Лучше вам этого и не читать. Правда, правда. Это вовсе не предостережение, вроде: «возможно, такое может с вами случиться». Гораздо хуже. Вполне вероятно, что такое происходит с вами именно сейчас. А вам этого не понять, пока все не закончится. Не понять по самой сути происходящего.

(Интересно, что на самом деле представляют собой люди, живущие на Земле?)

С другой стороны, возможно, не так важно, расскажу я вам об этом или нет. Если вы освоитесь с этой мыслью, то, возможно, сможете даже расслабиться и неплохо провести время. Ей-Богу, здесь есть чему порадоваться — я снова повторяю — по самой сути происходящего.

Ну да ладно, если вы думаете, что сумеете понять…

Я встретил ее в ресторанчике. Возможно, вы знаете, — ресторанчик Мэрфи. Там большой овальный бар, а за перегородкой маленькие столики, затем, за проходом — отдельные кабинки.

Глория сидела за одним из маленьких столиков. Все кабинки, кроме двух, были пусты; все столики, кроме одного, незаняты, можно было сесть, где угодно.

Но для меня могло найтись место только за ее столиком. Потому что, когда я увидел Глорию, все остальное перестало существовать. В жизни не испытывал ничего подобного. Я застыл на месте и, выронив портфель, уставился на нее. У нее были блестящие рыжеватые волосы и смуглая кожа. Тонкие, изящно вырезанные ноздри, прекрасно очерченный рот: верхняя губа изогнута, как распластанные в полете крылья чайки, а нижняя — полная. Глаза — цвета старого коньяка глубоки, как ночь в горах.

Не сводя взгляда с ее лица, я ощупью нашел стул и уселся напротив нее, забыв обо всем, даже о том, что был голоден. Но Хелен не забыла. Щеголиха Хелен была главной официанткой в этом заведении. Сорокалетняя, всегда довольная жизнью толстушка. Моего имени она не знала, и обычно звала меня Обжорой. Мне и заказывать ничего не приходилось. Как только я появлялся, она наполняла мне кружку пива и наваливала на огромную тарелку двойную порцию фирменного блюда. И сейчас она принесла пиво, подняла с пола мой портфель и отправилась за едой. Я продолжал смотреть на Глорию, лицо которой выражало явное изумление, смешанное со страхом. Страх, как она потом объясняла, был вызван лишь размерами моей пивной кружки, но у меня на этот счет есть сомнения.

Она заговорила первой.

— Составляете опись?

У нее был редкостный голос, по сравнению с которым все остальные звуки кажутся просто шумами. Я кивнул. Закругленный подбородок с легким намеком на ямочку, но линия челюсти резко очерчена.

* * *

Мне показалось, она была чуточку пьяна. Она опустила взгляд — я был рад этому, так как сумел рассмотреть, насколько длинны и густы ее ресницы, — и поковыряла вилкой в салате. Затем снова подняла глаза и чуть улыбнулась. Зубы ровные, один к одному. Я знал, что так бывает, но прежде не видел ничего подобного.

— Так что же, — спросила она, — я одержала победу?

Я снова кивнул.

— Несомненно.

— Ну что ж, — сказала она, вздохнув.

— Вас зовут Глория. — Я не спрашивал, а утверждал.

— Как вы узнали?

— Так должно было быть, только и всего.

Она внимательно рассматривала меня, мои глаза, лоб, плечи.

— Если вас зовут Лео, я закричу.

— Тогда кричите. Но почему?

— Я… я всегда думала, что встречу человека по имени Лео, и…

Как раз в этот момент Хелен принесла мне ланч, перечеркнув тем самым прекрасные отношения, сложившиеся между нею и мной за последний месяц.

Когда Глория увидела тарелку, ее глаза расширились.

— Должно быть, вы большой любитель омара по-голландски.

— Большой любитель всего изысканного, — сказал я. — Причем в больших количествах.

— В жизни не встречала человека, похожего на вас, — призналась она чистосердечно.

— И никто, похожий на вас, — никогда не встречал.

— Да?

Я взял вилку.

— Конечно, нет, иначе на свет появился бы уже новый род. — Я зацепил вилкой омара. — Вы не будете так добры, не последите за тем, как я ем? Не могу перестать смотреть на вас и боюсь, что ткну вилкой в лицо.

Она фыркнула. Это не был ни сдавленный смех, ни хихиканье. Настоящее фырканье, как у Льюиса Кэрролла. Большая редкость.

— Я послежу.

— Спасибо. А пока будете следить, говорите, что вам не нравится.

— Что мне не нравится? Зачем?

— Вероятно, остаток жизни я проведу в поисках того, что вам нравится, причем занимаясь этим вместе с вами. Поэтому давайте исключим ненужное.

Она засмеялась.

— Хорошо. Мне не нравится тапиока, потому что из-за нее я чувствую себя кричащей, бросающейся в глаза. Мне не нравится мебель с пуговками на обивке; не нравятся тюлевые занавески, которые расходятся; ткань в мелкий цветочек; крючки и кнопки там, где должна быть молния; тот дирижер, у которого в оркестре слащавые саксофонисты, а солист поет йодлем; мужчины в твиде и с трубками; не нравятся люди, которые не могут смотреть мне в глаза, когда лгут; не нравятся ночные рубашки; не нравятся люди, которые делают коктейли со скотчем… Боже, как вы быстро едите.

— Это чтобы утолить голод, теперь я могу есть, соблюдая все правила хорошего тона. Мне нравится ваше перечисление.

— А что не нравится вам?

— Мне не нравятся интеллектуалы от литературы, которые без конца уснащают свою речь цитатами. Не нравятся купальные костюмы, которые не пропускают солнца, и погода, в которую носят такие костюмы. Не люблю соленую пищу; девушек в облегающих платьях; музыку, которая никуда не ведет и ничего не дает; людей, которые разучились удивляться, как дети; автомобили такой обтекаемой формы, что на них удобнее ехать назад, чем вперед; людей, которые попробовали что-нибудь один раз, и боятся попробовать в другой или в третий и войти во вкус; и скептиков-профессионалов. — Я вернулся к своему ланчу.

— Попали в яблочко, — сказала она. — Происходит что-то удивительное.

— Пусть происходит, неважно, что это и почему. Не поступайте, — предостерег я, — как тот парень, что бросил электрическую лампочку на пол, чтобы проверить, насколько она хрупкая.

Мимо прошла Хелен, и я заказал сливовицу.

— Сливовая водка! — воскликнула Глория. — Она мне нравится!

— Я знаю. Это для вас.

— Когда-нибудь вы ошибетесь, — сказала она, вдруг помрачнев, — и будет плохо.

— Будет хорошо. Это просто будет различие между гармонией и контрастом.

— Лео…

— Да?

Она посмотрела прямо на меня, взгляд был таким теплым, что я ощутил его кожей.

— Ничего. Мне просто хотелось произнести «Лео». Лео!

Я поперхнулся — но не из-за омара. С ним все было кончено.

— Мне нечего на это ответить. Нечем крыть. Я могу только постараться соответствовать, Глория.

Было сказано и другое, но без слов.

Для этого все еще нет слов. Потом она протянула руку через стол и коснулась моей руки кончиками пальцев. Мир вокруг расцвел радугой.

Прежде чем уйти, я нацарапал на бумажке меню цифры.

— Это мой телефон. Позвоните, когда не будет другого выхода.

Она вскинула брови.

— Вы не хотите записать мой телефон, или адрес, или что-то еще?

— Нет, — ответил я.

— Но…

— Все это слишком серьезно, — сказал я. — Простите, если кажется, что я предоставляю решать вам. Но мне хочется, чтобы, если вы будете со мной, то только потому, что сами хотите этого, а не потому, что думаете, будто я этого хочу. Мы будем вместе, потому что движемся в одном направлении с приблизительно той же скоростью, каждый по своей воле. Если же я позвоню вам и договорюсь о встрече, может случиться, что у меня сработал условный рефлекс, как у любого ловеласа. Если же позвоните вы, мы оба будем знать, как обстоит дело.

— Это имеет смысл. — Она подняла на меня глубокие глаза. Уйти от нее было все равно, что выбраться из очень глубокого ущелья. Долгий путь. Я только что проделал его.

Оказавшись на улице, я героически попытался вернуться к реальности. Самое замечательное во всем этом замечательном происшествии было то, что за всю свою предыдущую жизнь я никогда ни с кем так не говорил. Я всегда был чрезвычайно застенчив, беззаботен, неагрессивен, да и соображал довольно медленно.

Я чувствовал себя, как поддавшийся на ухищрения рекламы слабак весом в сорок кило, когда он выстригает из газеты объявление.

— Эй, ты!

Я обычно реагирую на подобное обращение, как на любое другое. Я обернулся и на миг остолбенел. В воздухе рядом со мной плыла человеческая голова. От удивления я даже не перестал шагать вперед. Голова двигалась рядом со мной, чуть покачиваясь, словно невидимые ноги несли невидимое тело, которому она принадлежала. Суховатое лицо ученого человека, немолодого, с чувством юмора.

— Ты вроде бы крепкий орешек, верно?

Странно, но я даже сумел ответить.