Николай Климонтович - Процедуры до и после

• Название: Процедуры до и после
• Автор: Николай Климонтович
• Жанр: Современная проза

---

Николай Климонтович Процедуры до и после

Рассказ

Едва Гуревич занял свой номер из двух комнат, как тот ему очень понравился. Гуревич проверил полотенца в ванной, их было достаточно, чистых и белых. Имелись бумажные салфетки в цветок, непочатый рулончик туалетной бумаги. Включил и выключил фен, испытал вытяжку для удаления дурного запаха. В спальне две кровати, тесно сближенные, были крахмально заправлены, на тумбочке лампа, удобно. Вторая розетка была по другую сторону, воткнул в нее зарядное устройство телефона, который жена подарила ему на день рождения. В гостиной имелся сервант, там чайный сервиз, тарелки, рюмки, стаканчики. Здесь же, на виду, электрический чайник, телевизор, холодильник. Не обманули, словом: три звезды, полулюкс. И Гуревич стал спокоен за удобство его грядущего двухнедельного одиночества.

Гуревич вышел на балкон – море было справа, от него шел свежий немецкий воздух, и виден был горизонт, воображаемая линия. Глубоко внизу под балконом росли кое-какие деревья, сосны, наверное, точно сосны, и кустарники, последние уже с листочками, хоть был еще апрель. Захотелось есть. По расчетам Гуревича, близилось время ужина, семь вечера. Часов Гуревич принципиально не носил. Часов и галстуков, не хотел выглядеть как манагер, если использовать язык нынешней молодежи. Гуревич забыл, что время отражено в его новом телефоне, не привык еще, по старинке вышел в коридор, спросить у кого-нибудь, сколько времени, там было пусто. Он подумал, что настенные часы должны находиться в холле, откуда осуществлялись посадки в лифт, но и там часов не было. По лестнице, легко дыша, поднималась завитая старуха в алом спортивном костюме с белыми лампасами, поддельный Адидас. На вежливый вопрос Гуревича отвечала весело «часов не имею».

Поужинать все-таки удалось. Администратор, дежурно вежливая женщина средних лет, крашеная в лиловый цвет, в золотых перстнях, кольцах, серьгах, с золотой цепочкой на шее, с серебряным монисто на высокой груди и в белом халате, повела Гуревича в дальний угол зала номер семь, поскольку у него оказалась диета номер пять, усадила к окну. За столом, судя по сервировке, должно было сидеть еще два человека. Дамы, может быть. Гуревич съел уже тефтели с рисом, творожную запеканку с изюмом, запил чаем. Дамская поджарка свиная остыла, но дамы все не шли. Быть может, так, супружеская пара, но и супруги не появились.

Гуревич ждать не стал. Вертя в руке апельсин, который дали на десерт, на выходе из столовой спросил у крашеной администратора, проводят ли у них в санатории конкурсы красоты. Нет, отвечала та, удивившись. Жаль, вы заняли бы первое место. Администратор смутилась, улыбнулась, взглянула на Гуревича разборчивее. Объяснила, где находится бар, работает с девяти.

В вестибюле часы были, показывали без двадцати восемь. Довольный ужином и своей удачной шуткой, Гуревич решил, что сегодня гулять не пойдет: поднимется в номер, поменяет пиджак, включит телевизор и выпьет коньяка. Потом посетит бар, и ночью будет хорошо спать. Так он в точности и поступил. По телевизору на пятом канале показывал Петербург. Пиджак почти не помялся. Московский коньяк дрянь, все-таки. Закусил апельсином. Думал не торопиться, но все равно в бар, вход в который был из зала с игровыми автоматами, пришел первым. Спросил коньяка, ему предложили Старый Кенигсберг, не стал кочевряжиться, оказалось – не напрасно, коньяк был лучше столичного. Сообразил, отчего так пусто – здесь вечерами проходила дискотека, и дамы жеманились приходить первыми, поджидали за углом, пока кто-нибудь опередит. Сегодня первым был Гуревич.

Он уселся за столик рядом с баром, на балконе, в полутьме. Заиграла музыка, по глянцевому танцполу побежали разноцветные блики, танцорки накопились, стали приплясывать. Гуревич смотрел на них сверху вниз – на невесть откуда взявшихся в санатории молодых девиц в штанах и кофточках. Многие были блондинками, Гуревич не знал натуральными или крашенными, некоторые беременны. Гуревич не сразу сообразил, что из динамиков раздается музыка его юности. И девушки одеты точно так, как когда-то, в кофточки и штаны. Но это были, конечно, не те девушки, а дочери тех. Жизнь идет, а музыка та же. Наверное, и под кофточками у девиц было все то же: те же лифчики, те же застежки, та же вялая плоть. И в этом постоянстве жизни не было дурного, одна устойчивость. На площадке появились и старухи, старше Гуревича лет на двадцать, бабушки девушек. Они тоже были в штанах и кофтах, плясали в кружок, охая. Мужчин-танцоров видно не было. Гуревич отправился.

Он смирился, что заснет не сразу, новое место. Кроме того, взволновал случай в коридоре: соседнюю дверь номер двадцать два отмыкала дама на тонких английских ножках, вспомнил Гуревич Гоголя. Она задорно взглянула на Гуревича, который не мог попасть ключом в отверстие номера двадцать четыре, сказала: сосед, а не заглянете, эти мужчины… Гуревич попал, повернул, вошел, глотнул еще коньяка, выглянул наружу из окна – море было на месте, решил воспользоваться приглашением. Вышел в коридор, постучал в соседний номер, из-за двери донесся смех: а вы уже опоздали, ха-ха, я уж замуж вышла. Что ж, Гуревич понимал юмор, умел ценить хорошую шутку. Едва улегся, зазвонил телефон. Голос жены спросил с тревожной иронией уже гуляешь. Гуревичу это не понравилось, но виду не подал. Как это понять гуляешь, знает же, что у него астенический синдром и вегетативная дистония, работает за троих. После спокойной ночи подумал, что в последние годы жена поглупела. Или всегда была недалекой, а он не замечал.

Утром под дверью нашел бумажку, велевшую явиться на первый этаж в кабинет номер два к лечащему врачу, фамилия неразборчива, восемь пятнадцать. Прочел время в телефоне, было как раз, спустился на лифте. Врач старенькая, Анна Сергеевна, глуховата. На что жалуетесь, да вот, то да се, кружится голова, давление, астеническая дистония. На вопрос, чем болел в детстве, Гуревич припомнил, что в студенческие годы был у него гастрит. Врач что-то написала на бумажке и отправила к дежурной сестре, тут же, через стенку. Сестра выписала санаторно-курортную книжку. Гуревич раскрыл, когда вышел за дверь, на первой странице было написано крупно гастрит. Гуревич и к этому отнесся с грустным юмором, что ж, прогулки на свежем морском воздухе сами сделают свое дело, смиренно решил он.

За завтраком объявились и соседи по столу: действительно две дамы, одна с собачкой, выглядывавшей из сумки. Гуревич не был, конечно, собаковедом, но породу определил – это был шпиц. Вот только странной масти, лиловой, как администраторша. Гуревич присмотрелся, пришел к выводу, что одна дама, по правую руку, побойчее, а слева, со шпицем, позагадочнее, с туповато-завлекательной улыбкой. Обе крепкие, лет тридцати шести-семи, груди затянуты, плечи шире бедер, загривки, наверняка с фиолетовым каким-нибудь педикюром, бывалые. Это было скучновато. Как зовут песика, поинтересовался Гуревич с притворной ленивой галантностью. Чанг. Ну, не Бунина же они читали, это в честь того, из Голливуда, угадал Гуревич. Ага. Разговорились. Гуревич сознался, что из Москвы, но утаил, что в Москве у него две квартиры, однако его столичность видимого впечатления не произвела. Дамы представились тутошними, из Черняховска, мы сюда на процедуры по два раза в год приезжаем, а вы кем работаете? Гуревич уклончиво сказался инженером по образованию, все прочее говорить было не обязательно. Свои места работы дамы тоже назвали неразборчиво, и Гуревич вообразил – одна хозяйка автобазы, под ее началом сотня дальнобойщиков, другая имеет строительную фирму по спекуляции сборными домиками? десяток прорабов, все с усами, полсотни мастеров, коттеджи под ключ. Так или иначе, по повадке – начальницы мелкого пошиба, из деревни во втором поколении, начинали челночницами, он хорошо знал этот тип, никогда не брал на работу. Обратил внимание, что обручальных колец на дамах не было. Что ж, он сам тоже никогда не носил, потому, согласитесь, глупо.

– Что ж, тогда с вас шоколадка, – хохотнула бойкая, бросая салфетку. Тупая загадочно улыбалась, пере-бирая уши пса.

Почему тогда? Гуревич присмотрелся пристальнее: ухоженная, нагловатая, скорее всего, и муж – руководитель, начальник, там, колонны. А может быть – мужа вовсе нет, разведенная, привыкла командовать. – Коньяк и шоколадка, – благосклонно поправил Гуревич, чтобы перехватить инициативу и чтобы не стало окончательно скучно.

Дамы переглянулись, ответ им понравился. По выходе со столовой, как выражались его новые знакомые – по аналогии со скалы, что ли – в санаторном магазинчике Гуревич купил бутылку Старого Кинегсберга, отдал бойкой. Да мы пошутили, но взяли. Время до обеда Гуревич потратил не зря: обошел корпус вокруг, обнаружил котельную с тыла, рядом нерусской опрятности коттеджи. К морю вела ухоженная дорожка. Утыкалась в обрыв. Оказалось, море – головокружительно внизу, ползти к нему по лестнице семьсот ступенек, объяснили позже бывалые люди. Гуревич отложил спуск на после акклиматизации, но общим аккуратным благочинием был удовлетворен: даже в питательном морском ветерке было что-то пунктуальное. За обедом опять дамы, где же Чанг?