Мариэтта Шагинян - Своя судьба

• Название: Своя судьба
• Автор: Мариэтта Шагинян
• Жанр: Русская классическая проза

Роман «Своя судьба» закончен в 1916 г. Начатый печатанием в «Вестнике Европы» он был прерван на шестой главе в виду прекращения выхода журнала. Мариэтта Шагиняи принадлежит к тому поколению писателей, которых Октябрь застал уже зрелыми, определившимися в какой-то своей идеологии и — о ней это можно сказать смело — философии. Октябрьский молот, удар которого в первый момент оглушил всех тех, кто сам не держал его в руках, упал всей своей тяжестью и на темя Мариэтты Шагинян — автора прекрасной книги стихов, нескольких десятков психологических рассказов и одного, тоже психологического романа: «Своя судьба». «Своя судьба» знаменует собой не только распад предреволюционной интеллигенции, но и осознание этого распада лучшими представителями ее, борьбу с ним и попытку найти выход из тупика либеральных мечтаний на широкую дорогу творческой жизни. Мариэтта Шагинян одна из первых вступила на эту дорогу, и, может быть, это ее последнее дореволюционное произведение дает ключ к ее отношению к революции, о котором мы говорили в первых строках.

---

Я вынул очки и пенсне и водрузил их одновременно на нос, для большей остроты. Варвара Ильинишна подняла руку со стареньким перламутровым биноклем. Фёрстер откинулся на спинку кресла и наблюдал из-под ресниц — за залой не меньше, нежели за сценой.

— Декадентщина, — пренебрежительно шепнул Валерьян Николаевич, упирая на букву «е». Он сидел за моей спиной.

Но я не мог бы назвать этого «декадентщиной». Передо мною на сцене был ряд зигзагообразных лестниц, частью нарисованных, частью сколоченных из дерева. Шли они перекрещиваясь и переплетаясь друг с другом, но, видимо, без всякой архитектоники. Казалось, будто их наставили без разбору и без счету, стараясь заполнить пространство, — и все. На самой верхней площадке лестниц, помещенной в узле их, сидело фантастическое существо в маске. На нем был белый балахон, а маска — тоже белая, обшитая черными кружевами, с небольшим разрезом для глаз, — надета была вплотную. Узнать фигуру было невозможно. Вытянув худую руку, существо равномерным движением забрасывало вниз шнурок и тянуло его наверх.

Среди зрителей раздался смех. Тем временем из всех кулисных отверстий, похожих на щели, высыпали существа, совершенно так же одетые, как и «верхнее». Они бегали, словно делали па, — слегка подпрыгивая на каждую ногу. Белые балахоны их шуршали и трепетали подобно облаку, черные кружева бились вокруг масок. Сперва, в суете их, ровно ничего нельзя было разобрать. Наконец выяснилось, что цель их изловить верхнюю маску. Стали слышаться отдельные голоса: «Куда ты? дай сюда руку! взбирайтесь! вот дорога!» — и прочие отрывочные восклицания. Верхняя маска продолжала сидеть на месте и играть со шнурком. Валерьян Николаевич, нагнувшись ко мне, «держит пари, что белоштанник наверху — Ткаченко». Белые существа стали карабкаться по лестницам, силясь пробраться кверху. Тут и выяснилось нелепое устройство лестниц. Оживленные бесчисленными карабкающимися фигурками, подчеркнувшими их направление и сквозистость, лестницы эти обнаружили свойство вести куда угодно, только не на верхнюю площадку. Фигурки лезли, падали, снова карабкались, переваливали всякие хребты, поднимались, спускались, словом, как шашки на шахматной доске, носились по плоскости, но ни одна из них не достигла верхней маски. Тогда страшное беспокойство охватило их. Они спустились вниз, сели в кучку и стали взволнованно шептаться. В хоре голосов нам слышались знакомые, но все же узнать кого-нибудь в этих одинаковых, одинаково движущихся и одинаково чувствующих существах было немыслимо. Они обсуждали, как поймать «верхнее». По их мнению, поймать его было необходимо, иначе погибнут они сами, нижние. Кто-то из них предложил план разрушить все лестницы. План был принят. Пока нижние совещались, верхняя маска нагнула голову и вслушивалась. Услыша про лестницы, она затрясла рукавами, подняла плечи и — быстрее молнии юркнула вниз, в толпу нижних. Сделано это было так скоро, так ловко и так неожиданно для зрителей, что мы тотчас же потеряли ее из виду. Перед нами была теперь кучка одинаковых скачущих белых существ, и распознать среди них «верхнее» стало совсем невозможно. Балахоны подняли невероятный вой. Они скакали по всей сцене, как дикие, то сближаясь, то рассыпаясь по углам. Они отчаянно жестикулировали, вынюхивали, высматривали, заподозревали друг друга, но метание ни к чему не приводило: верхняя маска смешалась с ними. Балахоны наконец признали это как ужасное несчастье, легли ничком, уткнув лица в рукава, и тут, надо признаться — очень вовремя, задвинулся занавес. Пролог этой пьесы, носившей название «Что мне приснилось», был окончен.

— Символическая пьеса, — насмешливо изрек Валерьян Николаевич, когда осветилась зала, — жаль только, что у них нет суфлера, подсказывающего нам, зрителям, где надлежит плакать, а где смеяться.

Но Фёрстер сидел нахмурившись. Я понял, что он отнесся к делу серьезнее, нежели Зарубин, и встал побродить по зале.

Целью моей было присмотреть за больными. В зале их было около тридцати человек. Они сидели на своих местах, оживленно переговариваясь. Некоторые, видимо, скучали. Барышня-морфинистка тотчас же ухватила меня за рукав:

— Не правда ли, доктор, как это страшно оригинально? Я все время воображаю, что сплю и вижу это во сне… Это так похоже, когда… когда… — Экстатические зеленые глазки ее затуманились, но она сделала усилие и добавила спокойно: — Когда все бывает возможно.

Сдержанней всех вели себя дачники. Один из них, городской учитель, осторожно ораторствовал в уголку на тему о «творчестве душевнобольных». Он смотрел на пьесу, как на сумасшествие, и был очень доволен и собою и пьесой.

Обойдя каждого из своих пациентов, я вернулся на свое место и еще раз перечитал афишку. В ней стояло следующее:

«ЧТО МНЕ СНИЛОСЬ» Пьеса в трех действиях с прологом, сочиненная П. П. Ястребцовым.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА В ПРОЛОГЕ

Верхняя маска.

Нижние маски.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА В ПЬЕСЕ

Убитый.

Жена убитого.

Судебный трибунал.

Первый друг убитого.

Шныряющий незнакомец.

Второй друг убитого.

Старуха. Гости, сплетники, доброжелатели, дамы.

— Что-то мудрено! — со вздохом молвила Варвара Ильинишна, в свою очередь перечтя афишу. — И кто кого играет, не обозначено. Даже сказать не могу, которая была Маруша из этих самых, из балахонщиков.

Я обернулся к профессору, чтоб поделиться с ним мыслями, но он приложил палец к губам и кивнул мне головой на сцену. При полном освещении занавес раздвинулся. Но лишь только он раздвинулся, все лампы в зале потухли, и загорелось ожерелье тайных лампочек, затянутых по стенам полотном. Впечатление было такое, будто вспыхнули стены. На эстраде — нечто вроде перекреста с уходящей вдаль дорогой, скверно нарисованной. Голые деревья, покрытые неподвижным вороньем.

— Черепенников набивал! — комментирует на ухо Зарубин.

Слева, на белых тканях, лежит убитый. Вокруг него — алые пятна крови. Убитый одет в средневековый костюм, какой можно увидеть на старинных картинах: ноги в обтяжку, одна синяя, другая красная, башмаки без подошвы, вроде лайковых перчаток, с разрезом впереди и с остроконечными носками; камзол пелеринкой, перетянутый в талии; штаны в виде круглых буфов. Возле убитого жена с распущенными волосами и закрытым руками лицом.

Справа выходит первый, а слева второй друг убитого. Они церемонно кланяются друг другу. Жесты их изображают крайний испуг и ламентацию. Они изумлены. Они несчастны. Они совершенно не могут понять, почему жена убитого отказывается назвать имя убийцы. Надо во что бы то ни стало открыть его. Иначе падет тень на их доброе имя. Пока происходит диалог, сцена заполняется прохожими.

Глава двадцать вторая ВОССТАНИЕ ДУШ

Прохожие двигаются некоторое время, совершая ряд бесцельных ритмических фигур. Потом, собираясь в кучки, начинают толковать об убийстве. Это случилось совершенно неожиданно. Никто из них не мог ничего предвидеть. Да и предвидеть — не значит предотвратить. Но, во всяком случае, теперь надо искать убийцу. Вы слышали, что сказал трибунал? Трибунал ищет убийцу среди здешних жителей. Тень падает на всех нас. Нужно во что бы то ни стало найти. Хорошо, тогда опять допросим жену. Но жена убитого ничего не отвечает. Почему она не отвечает? Неизвестно.

— Эй, жена убитого!

Молчание. Потом женская фигура медленно приподымается, спускает волосы себе на лицо, ломает руки, поворачивается спиною к зрителям и снова замирает.

— Здорово! — шепчет мне на ухо Зарубин. — Ведь Дальская! Сейчас видно актрису от головы до пят.

Некоторое время прохожие молчат. Потом среди них возникает нелепое движение, и они ходят друг возле друга наподобие фигур кадрили. В зрительном зале тщательно заглушаемый хохот: это смеются дачники. Пока они смеются, я делаю наблюдение: никто из играющих там, на сцене, не смотрит друг другу в глаза. Актеры подчеркивают эту особенность: ни один из них не встречается глазами и со зрителями. Они отводят взгляды с упорным, резким преувеличением, то выше головы человеческой, то ниже ее, косят то направо, то налево. Кое-кто из прохожих бродит с закрытыми или полузакрытыми глазами. Левая кулиса шевелится, и оттуда выходит судебный трибунал. Двое слуг несут перед ним красный стол. Судьи одеты в красное. Стол ставят посреди сцены, и судьи, рядком, становятся за ним, сложив пальцы крест-накрест и не поднимая глаз. Стульев нет. Население всей страны призывается к помощи — пусть сообщит каждый, что знает об убийстве. Как, неужели никто ничего не знает? Выделяются из толпы два сплетника. Суетясь, они уверяют трибунал, что убитый и жена убитого жили очень скверно. Они почти не разговаривали. У них не было привычки здороваться утром и прощаться вечером. Один раз мы видели собственными глазами, как они проходили по этой дороге не рядом, а гуськом. Пусть подтвердят оба друга убитого! Но оба друга убитого ничего не знают. Они ничего не хотят подтвердить. Может быть, дорога была грязная или неудобная и рядом пройти было невозможно. Пусть отвечает жена убитого — она присутствовала при убийстве. Пусть, наконец, она заговорит! Почему ей позволяют молчать?