Плотин - Эннеады

• Название: Эннеады
• Автор: Плотин
• Жанр: Философия

Плотин - Эннеады

---

38. По нашему мнению, о Первоедином нельзя говорить даже "он есть", ибо он даже в этом /предикат бытия/ не нуждается, - нельзя тем более, что когда мы говорим "он есть благий", то глагол "есть" относим к тому же самому, к чему и слово "благий", и значит глагол "есть" вовсе не играет тут роли предиката /детерменирующего понятие логического субъекта/, а имеет целью выразить, что такое есть сам субъект. Поэтому, когда мы называем его просто "благим", то этим хотим дать понять, что вовсе не предицируем о нем /блага/, т.е. признаем благо не за нечто только ему принадлежащее, или в нем находящееся, а напротив утверждаем, что н есть само благо /или сам - благо/. Мы не одобряем даже выражения "он есть благо", и полагаем, что вообще никакого слова не следует ставить перед "благо", а так как с одной стороны мы не можем выразить его природу иначе /и лучше, чем словом "благо"/, а с другой не должны вносить в нее ничего иного, то в виду того обстоятельства, что даже глагол "есть" тут не нужен, мы просто говорим о нем "Благо". Но, возразят нам, разве мыслимо, чтобы верховное существо не обладало /по крайней мере/ самочувствием и самосознанием? В ответ на это, мы в свою очередь спросим, какое же познание может быть свойственно этому существу, и как оно выразило бы /свое знание/? Скажет ли оно о себе "я есмь"? Но оно /как выше сказано/ не есть /т.е. не детерминируется предикатом бытия, так как бытие им же полагается и им детерминируется/. А почему не сказать ему о себе "я есмь благо"? Да потому, что в таком разе, сказавши "есмь", оно детеминировало бы себя предикатом бытия. А зачем, спросим мы, нужно ему, назвавши себя просто благом, еще что-либо прибавлять к этому? Ведь можно благо мыслить и без утверждения его бытия, ибо такое утверждение необходимо лишь в том случае, когда благо мыслится как свойство, как предикат. Конечно, если Верховное существо мыслить само себя как благо, то для него даже необходимо выражение "я есмь благо", потому иначе могло бы быть, что оно хотя мыслит - благо, но не мыслит, что само оно есть благо. И так согласимся, что его мышление /самого себя, как блага/ имеет такую форму "я есмь благо". Но в таком разе или сама мысль его есть благо и тогда мысль его будет мыслью не о себе самом, а о благе /лежащем всецело в мышлении/ само же оно будет не благом, а лишь мыслью /о благе/, или же /так как это немыслимо/ мысль блага отлична от самого блага, и тогда понятно благо предшествует мысли о благе. А если так, если благо существует само по себе прежде мышления, и без него довлеет себе, чтобы быть благом, то ясно, что оно не имеет никакой нужды в мышлении и признании себя таковым.

39. Из этого следует, что верховное существо не мыслит себя ни как благо, ни как что-либо другое, потому что в нем нет ничего такого, что было бы отлично от него самого; оно знает себя только посредством некой совершенно простой, чистой интуиции, и так как в этой интуиции нет никакого ни расстояния, ни различия /между ею и ее предметом/, то что может быть этой его интуицией, как не оно же само?! Различие выступает лишь там, где дана сущность в отличие от мысли о ней /ее идеи/, и вот поему ум представляет собой тождество совместно с различием. В самом деле, ум не мог бы ни отличать себя от своего мыслимого, ни обнимать своей мыслью всесущее, если бы не было той полноту сущего /сущностей, идей/ и без которой он не был бы даже двойством. Раз ум мыслит потому что для него существенно мышление, то нельзя придумать никакой причины, почему бы он должен был мыслить только самого себя, а не все сущее, - ибо нельзя же допустить, что он для этого бессилен. Но и в таком разе, т.е. мысля только самого себя, он не останется уже простым, ибо и тут он должен отличать себя /от мысли о себе/, а без этого мышление о самом себе невозможно. Мы уже не раз старались показать, что ум не может мыслить без такого различения в самом себе, что в мышлении своем он есть уже многое мыслящи субъект и вместе мыслимый объект, движение и все то, что впадает в область ума, и что всякая мысль, как продукт мыслящего ума, тоже представляет собой всегда большее или меньшее разнообразие /составных элементов/. Только то как бы пульсирование в самом себе или самокасание верховного существа /о котором выше была речь/ есть нечто совершенно простое; но зато оно /как показано/ вовсе не имеет характера мыслительного акта /самораздвоения и саморазличения/. Однако, скажут нам, как же это - неужто Верховное существо ни о всем существующем ничего не знает, ни даже себя самого не мыслит, но пребывает только недвижимо в самом себе, в своем величии?! Конечно, - так, потому что все прочее существующее явилось после него, а оно само прежде всего прочего было и есть, то, что есть. Поэтому, все прочее - существующее, а равно и мышление о нем /как позднейшее/ есть нечто как бы добавочное, не в абсолютном смысле первоначальное и неизменное. Конечно, после того, как все сущее становится содержанием ума, оно есть уже неизменное, но за то со свое стороны ум, мысля даже только это неизменное, сам необходимо становится множественным, ибо немыслимо же, чтобы то, что после ума /ноумены/ обладало не только мыслью, но вместе и субстанциальностью, а идеи ума были лишь простыми и пустыми мыслями /без субстанциальности/. Провидение /о мире/ достаточно обеспечивается и тем, что Бог есть то начало, которому все обязано своим существованием, и разве может к нему относиться укор в том, что он /не только о мире, но/ даже самого себя не мыслит и пребывает недвижимо в своем величии?! Само собой понятно, что Платон /делая это возражение/ разумел /не верховное начало, а/ то начало, которое соединяет в себе бытие и мышление и которое поэтому не может пребывать недвижимо в своем величии, и хотел дать понять, что это начало несомненно мыслит, между тем как то /верховное/ начало, которое не мыслит, пребывает недвижимо в своем величии, - выразился так вследствие трудностей высказать как-либо яснее ту мысль, что начало, стоящее выше ума, обладает также и большим величием, что оно есть поистине начало высочайшее /благо/.

40. Что этому началу не приличествует мышление, - это /по опыту/ знают те, которым удается возвыситься до него и проникнуть к нему /мыслью/. прибавим, однако, к сказанному еще несколько замечаний, насколько можно посредством слова выразить нашу мысль, чтобы простая вероятность получила характер логической необходимости. Прежде всего заметим, что мышление предполагает то начало, от которого оно произошло, а с другой то существо, которому оно принадлежит. Теперь если допустить, что мышление и после происхождения от первого начала присуще ему /не отделяется от него/, но в то же время становится принадлежностью другого субъекта /ума/, то в таком разе мышление было бы для этого субъекта только как бы прибавочной энергией, восполняющего его потенциальность своей актуальностью, то оно ничего производить само не могло бы /не было бы творческим/, составляя только как бы довершение природы субъекта, которому принадлежит /а не первичную в нем творческую силу/, иное дело, если признать, что мышление тут /в уме/ самосущее, т.е. такое, которое соединяется с субстанциальностью, и само ее полагает; такое мышление, понятно, не может находиться совместно и в том начале, от которого оно произошло, потому что, находясь там /в творческом виде/, оно тут ничего не могло бы производить. Между тем тут /в уме/ мышление является именно как творческая раждательная сила, которая из самой себя все производит, так что энергия этой силы есть вместе и субстанция, или сливается с субстанцией, мышление которой вовсе не есть что-то от нее отличное, а она же сама; словом, это /творящее/ мышление представляет такое существо, которое мыслит всегда самое себя, а не что-либо другое, и только логически в абстракции можно различить тут мыслимое от мыслящего, и усматривает в этом множественность, как это нами неоднократно показано. Вот это и есть та первая энергия, которая /всякую мыслимую ею/ сущность делает реальной субстанцией, так как она есть образ начала еще более великого и могущественного, то и сама она есть /творческая/ субстанция. А если бы она не происходила только от того верховного начала, а была ба также и его принадлежностью, в таком разе она, понятно, представляла бы собой только атрибут его и не была бы субстанцией - существом для себя. А если так, если это есть поистине первая энергия и первая мысль, то это значит, что выше ее нет уже ни энергии, ни мысли, это значит, что если мы попытаемся подняться мыслью выше даже этой субстанциальной мысли, то там не найдем уже ни субстанции, ни мысли и приблизимся к тому благоговения достойному началу, в котором нет уже того, что называется мышлением, бытием, субстанцией, которое пребывает в одном себе, как бы уединенное от всего прочего, не нуждаясь ни в чем из того, что после и ниже его, ибо допустить противное значило бы, что это начало действовало - пользовалось энергией прежде, чем произвело /эту первую энергию/, и пользовалось мыслью прежде, чем появилась /эта первая/ мысль /словом, была само умом прежде, чем появился первый ум/. Кроме того мышление, если оно даже имеет предметом своим благо, все-таки ниже самого блага и, значит, не принадлежит самому благу. мы говорим это не в том смысле, будто мышление о благе невозможно и не составляет своего рода благо /для мыслящего/, ибо в этом не может быть никакого сомнения, а на том только настаиваем, что мышление не принадлежит самому благу, ибо противное значило бы, что находится вместе и составляют одно две различные вещи само благо и то, что ниже его - то есть, мышление о нем; они могли бы быть вместе лишь в том предположении, что или благо есть нечто низшее, чем оно есть, и это значило бы, что оно есть /не благо, а/ субстанция и мысль /т.е. ум/, или что мышление есть нечто худшее /чем оно есть, а его мыслимое /благо/ есть нечто лучшее, чем оно само. А так как ни то, ни другое не мыслимо, то это значит, что мышление не в самом благе находится, но, будучи ниже его и вследствие этого как бы чтя его величие, держится поодаль от него, вне его, так, что оно остается чистым, свободным как от мышления, так и от всего прочего. Сохраняя свое существо чистым от примеси мышления, Благо однако не препятствует мышлению быть подле себя /и мыслить себя/, так как это нисколько не нарушает его чистого единства. А если бы мы допустили, что Благо не только есть мыслимый объект, но вместе и мыслящий субъект, что оно есть субстанция, коей присущи мышление, и что оно самое себя мыслит, то тут же вынуждены были бы предположить бытие чего-то иного, высшего, чем оно. Так как энергия и мысль составляют совершенство некоего субъекта, и заложены в нем вместе с бытием его, то этот мыслящий субъект предполагает впереди себя некоторую иную природу, которой обязан своим мышлением /и бытием/, ибо для того, чтобы мыслить, он должен же иметь, что мыслить, и этим "что" может быть только то, что прежде мышления, и вот почему даже когда он самого себя мыслит, он находит в себе все лишь то, что стал иметь от созерцания той или высшей природы. Что же касается того начала, которое выше его и которое не имеет в себе ничего, заимствованного, от какого-нибудь другого начала, то спрашивается, как это и зачем оно могло бы мыслить что-либо другое, или даже самое себя? Чего стало бы искать, чего могло бы хотеть? Уже не того ли, чтобы постигнуть все величие своего могущества? Но это значило бы, что могущество его есть для него нечто внешнее, насколько составляет предмет его мышления, или, что сила познающая в нем есть нечто отличное от силы познаваемой. а если этого нет, если обе они составляют одну и ту же силу, тогда чего еще искать ему остается?!