Дилан Томас - Портрет художника в щенячестве

• Название: Портрет художника в щенячестве
• Автор: Дилан Томас
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2001

Дилан Томас (1914–1953) – валлиец, при жизни завоевавший своим творчеством сначала Англию, а потом и весь мир. Мастерская отделка и уникальное звучание стиха сделали его одним из самых заметных поэтов двадцатого столетия, вызывающих споры и вносящих новую струю в литературу. Его назвали самым загадочным и необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. Его стихами бредили все великие второй половины двадцатого века.

«Портрет художника в щенячестве» наиболее значительное произведение его прозы. Эту книгу можно назвать автобиографией, хотя и условно. В вошедших в нее рассказах описаны «детство, отрочество, юность» незаурядной личности, предчувствие блистательной и роковой судьбы и зарождение творческого дара.

---

– Огромное спасибо, Лу, – сказал бармен.

Значит, ее имя Лу, Луиз, Луиза. Уж не испанка ли она, или француженка, или цыганка? Но он мог назвать улицу, откуда происходил этот голос; и он определил, где живут ее подружки по хромоте, по припаданию гласных; и ту, что постарше, звали миссис Эмералд Франклин, и ежевечерне она наблюдалась в «Арфе Сиона», потягивала портвейн, осматривалась, поглядывала на часы.

– Мы на пляже слушали Мэтьюза – насчет геенны. Долой то, долой сё, а сам, бывало, до завтрака назюзюкивался, – сказала миссис Франклин. – Это ж нахальство какое надо иметь!

– А сам все глазами ест девок, да я уж скорей нашему Рамону Наварро за стойкой поверю, – сказала молоденькая.

– Тэк-с! Я получил повышение! Совсем недавно я был Чарли Чейз, – сказал бармен.

Миссис Франклин, не снимая перчаток, подняла пустую рюмку и тряхнула, как колокольчик.

– Все мужчины крокодилы, – сказала она, – и нас, бедных девушек, обманывают.

– Мистер Франклин в первую очередь, – сказал бармен.

– Но кое-что, между прочим, он верно говорил, – сказала миссис Франклин. – Если таскаешься по пляжу после отбоя – пеняй на себя. Это ж Содом и Гоморра!

Молоденькая расхохоталась:

– Послушайте эту Савонаролу! А кого, интересно, я видела в среду возле музея с черномазым?

– Он индус, – сказала миссис Франклин. – И кстати, из университета. Все люди братья, независимо от цвета кожи, но негритянской крови у нас в роду пока еще не было.

– Ох ты Господи! – сказала Лу. – Ну хватит вам, девочки. Сегодня у меня день рождения. Праздник. Будем петь-веселиться. Мяу-мяу! Поцелуйтесь! Эмералд, Марджори! Помиритесь! – Она смеялась, она улыбалась обеим. Подмигнула бармену, и тот до верху налил рюмки. – Ну! За ваши синие глаза, гарсон! – Молодого человека в углу она не замечала. – И за дедушку! – сказала она, улыбаясь покачивающемуся пьяному. – Ему сегодня двадцать один. Ага! Вот и улыбнулся!

Пьяный отвесил глубокий, рискованный поклон, поднял шляпу, споткнулся о камин, но полная кружка у него в руке была незыблема, как скала.

– За самую красивую девушку в Кармартене!

– Тут у нас Гламорган, дед, – сказала Лу. – Вы, кажется, не в ладах с географией. Ой, посмотрите, какой вальс отмачивает! Стаканы! Ой! Сейчас все раскокает! А если побыстрей?… Чарльстончик нам, пожалуйста!

Пьяный танцевал, высоко держа кружку, пока не рухнул, не пролив притом ни единой капли. Он лежал у ног Луизы на пыльном полу и преданно, блаженно ей улыбался.

– Упал, – говорил он. – А бывало, пока у меня кое-что еще было, как черт отплясывал.

– Он зада лишился, когда ангел вострубил, – пояснил бармен.

– Когда же это он зада лишился? – уточняла миссис Франклин.

– Когда Гавриил вострубил в Даули.

– Наивностью моей хотите воспользоваться?

– И рад бы, миссис Эмералд. Эй, ты, сдвинься-ка с блевотины!

Пьяный вертел спиной, изображая вилянье хвостом, и рычал у ног Лу.

– Кладите голову ко мне на колени. Устраивайтесь поуютней. Пусть он тут полежит, – сказала она.

Он моментально уснул.

– Меня присутствие разной пьяни не устраивает.

– Тогда сам иди – знаешь куда.

– Жесто-окая миссис Франклин.

– Ладно, лучше делом займись. Вон молодого человека в углу обслужи, у него аж язык на плечо.

– Жесто-окая!

Когда миссис Франклин обратила внимание бармена на молодого человека, Лу, близоруко щурясь, окинула взглядом комнату и увидела, как он сидит против света у окна.

– Мне бы очки, – сказала она.

– Ничего, перебьешься, до утра забудешь про очки.

– Нет, честно, Марджори, я же понятия не имела, что тут кто-то есть. Вы уж извините меня, вы, в углу.

Бармен включил свет.

– Да будет lux in tenebris.[28]

– О! – сказала Лу.

Молодой человек боялся шелохнуться – разбить этот длинный луч ее взгляда, эти чары, осенившие их одним сияющим лучом, спугнуть ее молчание. И он не стал скрывать любовь в своем взгляде, потому что ей ничего не стоило ее разглядеть, как ей ничего не стоило перевернуть у него в груди сердце и заставить бухать, перекрывая и бойкие голоса подружек, и дребезг стаканов, которые бармен блистил, не упуская ничего, и уютный храп пьяного. «Меня ничто не может задеть. Пусть себе усмехается этот бармен. Хихикайте себе в рюмочку, миссис Франклин. Я всем расскажу, ничего не тая, да, я как дурак пялюсь на Лу, да, она моя любимая, она моя радость. Любовь! Любовь! Нет, она не дама из общества, у нее простецкие нотки в голосе, и пьет она как сапожник. Но – Лу, я твой, ты моя, Лу. Довольно рассуждать о ее безмятежности и тщиться уложить эту прелесть в тесное русло слов. Она моя – и все». Уверенно, не стыдясь, он ей улыбнулся. И хоть он ко всему был готов, от ее ответной улыбки у него опять затряслись, как тогда в саду, пальцы, его бросило в жар и оборвалось и покатилось сердце.

– Хэролд, а ну налей рюмочку молодому человеку, – сказала миссис Франклин.

Бармен вытянулся с тряпкой в одной руке и с переливающейся рюмкой в другой.

– Оглох, что ли? Налей, тебе говорят, молодому человеку рюмку!

Бармен прижал тряпку к глазам. Он рыдал. Он утирал театральные слезы.

– А я думал, у нас премьера и мы в королевской ложе сидим, – сказал он.

– Он не оглох, он сдурел, – сказала Марджори.

– Мне снилась очаровательная трагикомедия под названием «Любовь с первого взгляда, или Еще одна тщетная предосторожность». Действие первое происходит в кабачке у моря.

Обе подружки Лу постучали себя по лбу.

Лу, не переставая улыбаться, спросила:

– Ну а где происходит второе действие?

Голос был нежный, такой в точности, какой он воображал до этих шуточек с фамильярным барменом и вульгарными женщинами. Он увидел умную, тонкую девушку, которую не испортит никакая дурная компания, и тонкость – ее самая суть – прорвется сквозь все наружные заграждения. Не успел он так подумать, подыскать формулу ее нежности, трусливо бежать под сень слов из реальной комнаты со своей любовью посредине, как вдруг сразу очнулся и увидел в шести шагах от себя прелестное тело, и вместо безмятежного образа в сверкании им же созданных лат увидел хорошенькую девушку, которую надо взять и не отпускать. Надо немедленно завоевать ее. Он встал и двинулся к ней.

– А ко второму действию я уже проснулся, – сказал бармен. – И решил на свой билет послать милую старую мамочку. Мерцание огней. Лиловый бархат лож. Блаженство! Форменное очарование!

Молодой человек сел за соседний с нею столик.

Хэролд, бармен, склонясь над стойкой, приложил руку к уху.

Пьяный перевернулся во сне, угодив головой в блевоту.

– Давно надо было пересесть, – шепнула Лу. – Надо было еще в саду со мной заговорить. Робость одолела?

– Дикая робость, – шепнул молодой человек.

– Шептаться публично весьма неприлично. Я ни звука не слышу, – сказал бармен.

По знаку молодого человека – щелчок пальцев, гонящий официанта, во фраке, с устрицами, стремглав через блистающий зал, – бармен наполнил бокалы портвейном, джином и пивом.

– Мы с незнакомыми не выпиваем, – сказала миссис Франклин.

– Какой же он незнакомый? – сказала Лу. – Разве ты незнакомый, Джек?

Он бросил на стол фунтовый билет:

– Я угощаю!

Вечер, который увядал, не успевши расцвесть, помчался под хохот прелестных, остроумнейших женщин и анекдоты бармена, которому бы на сцене выступать, и Лу очарованно улыбалась и помалкивала у него под боком. Успокоилась, отдыхает, думал он, набродилась, как я набродился, намаялся по темным закоулкам праздника. Вечер их облетал, кружил, и они сидели в сердцевине, близкие и похожие. Город, море, последние искатели приключений соскользнули во тьму, растаяли, и осталась одна только эта яркая комната.

Время от времени тьма запускала в бар припозднившегося гуляку, и, грустно выпив, он удалялся. Миссис Франклин, потная, красная, каждому на прощание салютовала рюмкой. Хэролд им в спину строил гримасы. Марджори демонстрировала длинные белые ноги.

– Никто не любит нас так, как мы, – сказал Хэролд. – Может, я закрою, чтоб рвань эта не являлась?

– Лу ожидает мистера О'Брайена, хоть это неважно, – сказала Марджори. – Это ее дружок-папашка из Ирландии.

– Вы любите мистера О'Брайена? – шепнул молодой человек.

– С чего ты взял, Джек?

Он себе представил мистера О'Брайена: остроумный, высокий, средних лет господин, тронутая сединой волнистая шевелюра, пятнышко усиков над верхней губой, сверкающее обручальное кольцо, мешки под зоркими глазами, китовым усом подбитый светский щеголь, – ужасный возлюбленный Лу мчит к ней сейчас напролом по безветренным улицам в служебном авто. Молодой человек сжал кулак на столе посреди пустых бутылок, в горячей глубине руки укрывая Лу.

– Я угощаю! – сказал он. – Еще! Наливайте полней! Миссис Франклин сачкует!

– Отродясь я не сачковала!

– Ох, Лу, – сказал он, – как мне хорошо с тобой!

– Гули-гули! Послушайте голубочков!