Мирко Бонне - Ледяные небеса

• Название: Ледяные небеса
• Автор: Мирко Бонне
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-389-00015-5

Мирко Бонне — «современный Джек Лондон», пишущий по-немецки, — выпустил три стихотворных сборника и три романа, получив за них Берлинскую премию в области искусства, а также престижные премии Вольфганга Вейрауха и Эрнеста Вильнера.

Роман «Ледяные небеса» — о легендарной экспедиции ирландца Эрнеста Шеклтона к Южному полюсу. Рассказ ведет семнадцатилетний Мерс Блэкборо, тайком проникший на корабль. Суровая Антарктида влечет его больше, чем объятая Первой мировой войной Европа, но он еще не знает, что проведет во льдах более полутора лет. Книги, пластинки и гонки на собаках по замерзшему океану помогут скоротать долгую полярную ночь, пока корабль стоит в ледовом плену, но и весна не принесет путешественникам избавления. Природа словно мстит тем, кто пытается проникнуть в ее тайны. Лишь мужество и оптимизм Шеклтона, Блэкборо и их товарищей помогут им после невероятных приключений отыскать путь к спасению.

---

Дэфидд сделал то, что слелал бы и я на его месте, — он полетел в сторону Пиллгвенлли и делал «мертвую петлю» над домом родителей до тех пор, пока мать, крича благим матом, не убежала в дом. Это не принесло ему желаемого признания. Когда я рассказал отцу о том, что Шеклтон назвал в мою честь облюбованный тюленями островок в заливе короля Хокона на Южной Георгии и даже отправил посвященную этому событию телеграмму королю, то папа сказал Дэфидду, держа меня за руку: «Ты слышишь? Это морское путешествие! А ты тарахтишь в воздухе».

И Герман, где теперь Герман, которому удалось совладать с несносным характером моей сестры и придать ее жизни смысл? С первого дня войны он приезжал каждый уикенд на поезде и на велосипеде из Мертир-Тидфил домой в Пиллгвенлли, чтобы повидать Реджин и малыша, которого она назвала Уильям-Мерс в честь меня и летчика. Ему было позволено три месяца видеть своего наследника. Его ставший теперь ненужным велосипед стоит в дровяном сарае в два раза дольше.

Я ставлю рядом отцовский велосипед.

Большое окно на кухне темно, свет горит лишь в комнате и наверху в спальне моей сестры. Мерцает фонарь на веранде. Но это из-за веток каштана, которые качаются на ветру вверх-вниз и на мгновение закрывают свет. Засыпанная галькой дорожка, которую мой отец недавно отремонтировал, проходит под каштаном. Я знаю, кто меня ждет, когда я там прохожу. Это летучие мыши, которые живут в его кроне и срываются оттуда в свои круговые полеты.

Тут многое изменилось, но многое осталось неизменным. Галька новая, а у Реджин есть ребенок. Фонари висят под потолком веранды столько, сколько я себя помню. Герман прислал из Парижа еще одну открытку: «Я осматриваю Триумфальную арку и Пантеон и много гуляю на солнце». Через несколько дней его часть отправили на Сомму. Я думаю о миссис Купер, ее муже — тренере по регби и осколке снаряда размером с летучую мышь, который оторвал ему руку. Летучие мыши никогда не подлетают к людям, они летают высоко, там, где есть только воздух и насекомые. Я читал, что при разрыве снарядов получаются зазубренные осколки. Осколки применяемых немцами снарядов большого калибра столь велики, что их едва поднимают два человека. И эти осколки летят со скоростью несколько сот километров в час и разрывают солдатам животы, отрывают руки, ноги и челюсти.

Уилли-Мерс спит в своей детской коляске, а Реджин лежит в кровати. Она дремлет, натянув до подбородка стеганное одеяло. Я сажусь и смотрю на нее. Она плачет не переставая неделями. И опять стала такой же худой, как тогда, когда ее ноги и руки росли и росли и она неожиданно стала больше меня.

Но мама говорит, что ей стало лучше с тех пор, как я вернулся. На ночном столике стоит фотография Германа. На ней он в костюме и шляпе и выглядит очень гордо. Рядом с собой он поставил деревянный пропеллер, который выше его на две головы.

Уилли-Мерс спокойно спит, он лежит в коляске как миниатюрная копия своего отца и тихо похрапывает. В кухне стоит тарелка, приготовленная для меня мамой. Я стоя съедаю несколько кусков и иду мыться. Из комнаты доносится хныканье Уилли, и когда я иду посмотреть, что там делается, Реджин уже сидит на краешке кровати с Уилли на коленях, и оба смотрят на меня.

— Эй, он смотрит, смотрит. У вас все в порядке, милые мои?

Я должен снова рассказать ей о Пунта-Аренас. Она лежит на моей руке, ее глаза все время закрываются. Но иногда губы ее растягиваются в улыбке, поэтому я продолжаю говорить и одновременно вдыхаю идущий от нее запах молока. Я рассказываю о сверкающем июньском дне, когда мы пришли с Фолклендских островов, и о потрясающем приеме, который приготовили нам чилийцы. Чтобы ее немножко развеселить, я рассказываю, что Шеклтон сам отправил телеграмму в Пунта-Аренас под чужой подписью из расположенного еще южнее маленького порта и предупредил о своем триумфальном возвращении.

Десятки кораблей и катеров вышли нам навстречу из гавани Пунта-Аренас, и самые большие и красивые, рассказываю я Реджин, казались мне не только посланниками своих стран, под флагами которых они плавали. Мне казалось, что они были посланы двадцатью двумя моими товарищами, ожидавшими спасения на острове Элефант. Мне казалось тогда, что перед нами плывут пароход «Гринстрит», пароход «Уайлд» и пароход «Холнесс».

— Думаю, там были пятнадцать больших пароходов и семь парусников. Я их три раза пересчитал, их было ровно двадцать два.

— Как рыб, — говорит она едва слышно в подушку.

— Каких рыб?

Она открывает глаза и смотрит на меня.

— Белых рыб в брюхе того чудовища.

— Да, морского леопарда, верно, тогда нас было еще двадцать восемь.

— Как дней в феврале, — говорит она и дотрагивается большими пальцами до моего рта и бороды, которую я отрастил, чтобы скрыть под ней испорченную кожу. — А сейчас вы все, кто там был, спасены и находитесь в безопасности.

Что, дорогая моя, к сожалению, не совсем верно. В то самое время, когда мы все, двадцать восемь человек, боролись за выживание в море Уэдделла, на другой стороне Антарктики, в море Росса, погибли три человека: капитан «Авроры» Энеас Макинтош, Хэйуорд и Спенсер-Смит. Они погибли, пытаясь заложить для нас склад припасов, до которого мы не смогли бы добраться.

Сейчас Реджин об этом знать не нужно. Она придет в себя и узнает от подруг, чьи мужья читают газеты, что слава Шеклтона уже подвергается сомнению. Например, автор статьи в «Эхо», которую нашел папа, где говорится о скором возвращении Шеклтона в Лондон, пишет:

Этому человеку, который явно сделал все, чтобы скрыть свой провал, мы хотим дать совет — надеть наконец военную форму, вместо того чтобы опять любоваться айсбергами.

Вместо этого я рассказываю о нашем расставании в Вальпараисо и о нашем с Бэйквеллом путешествии в Англию. Но Реджин вскоре заснула, а я продолжаю лежать и жду в темноте, когда проснется Уилли-Мерс, чтобы вынуть его из коляски и переложить к ней. Родители незаметно возвращаются домой и на цыпочках поднимаются по лестнице и идут дальше по коридору. Эмир Блэкборо хихикает, он немного захмелел, мама шикает на него, но она не была бы Гвендолин, его Гвен, если бы сама не хихикала время от времени.

Потом в доме Блэкборо становится тихо, и я тоже засыпаю. Младенец начинает плакать, Реджин вскакивает от страха, но я уже держу малыша в руках и несу ей. Она отворачивается к стене, и Уилли-Мерс, чмокая, кушает.

Я опять засыпаю, когда Реджин поворачивается ко мне. Она пристраивает голову у меня на плече и кладет руку на грудь.

Мы молча лежим некоторое время, потом она гладит меня по лбу. Она совершенно бодра, и голос ее ясен. Она шепчет:

— А Эннид? Тебе очень грустно?

Скажи «добрый день» и махни на прощание

На безоблачном осеннем небе со стороны лежащих на севере гор доносится треск — это прилетели три самолета — бело-зеленый «Сопвич Кэмел» Уильяма Бишопа, светло-голубой «Ньюпорт Скаут» Альберта Болла и оранжево-красный триплан Эдварда Мэннока. Мы с родителями и сестрой в воскресных нарядах сидим под шерстяными одеялами в нашей новой бричке. Альфонсо-второй не спеша тащит ее вдоль берега Уска, так что я могу без труда наблюдать за тремя самолетами, которые приближаются к границе города и начинают крутить «мертвые петли» между башней собора Святого Вулоса и окаймляющими поляну для празднеств тополями, с которых свисают ветки омелы.

Крутящийся в воздухе Эдвард Мэннок едва ли старше меня, но уже кумир — его почитают больше, чем в свое время Тома Крина. Он один из самых метких и известных пилотов Королевских военно-воздушных сил. Я не знаю, как она с ним познакомилась. Дэфидд говорит, что он симпатичный парень, сильно стесняющийся своего закрытого белым бельмом глаза.

Праздник, на котором Эннид влюбилась в Мэннока, совсем не напоминал сегодняшний, куда собирается пол Южного Уэльса. Но как мне рассказали, это было все же настоящее авиашоу с не меньшим количеством знаменитостей и военных и танцами. Оно состоялось теплым августовским днем на лугу у Кэлдона на другом, таком же зеленом конце города. Точнее, это было пятнадцатого августа 1915 года, как я выяснил. Эннид выглядела обворожительно, она надела белый чепчик с вуалью и длинное платье в цветочек, такое длинное, что полностью скрывало шину у нее на ноге. Мои мать и сестра разговаривали с Эннид, которая рассказала, что собирается поехать в Мертир-Тидфил, как Дэфидд. Зачем? Ну, сказала она, у нее хандра, и все трое стали говорить обо мне.

Ну а где был я в этот день, где был ты, Мерс Блэкборо, пятнадцатого августа четырнадцать месяцев назад, а? Уже давно я спрашиваю себя, должен ли сожалеть о том, что не вел во льдах дневник.

Нет, я не жалею. В Уске отражаются красные и желтые верхушки деревьев, на которых отдыхают глаза моего отца, погоняющего пони прищелкиванием языка. Время от времени между деревьев видна поверхность реки, по которой пробегает рябь. Там ищут добычу щуки. Имеет ли значение, что в тот день, когда Эннид повстречала Эдварда Мэннока, Боб Кларк рассказывал о золотоволосых пингвинах, или читал ли я вечером записки Биско о плавании в Южном полярном океане, когда мисс Малдун поднялась в поезд, идущий в Мертир-Тидфил, чтобы навсегда оставить позади свою скучную жизнь в отцовском магазине.