Наум Синдаловский - Мифология Петербурга: Очерки.

• Название: Мифология Петербурга: Очерки.
• Автор: Наум Синдаловский
• Издательство: «Норинт»
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-7711-0070-6

Новая книга Н. А. Синдаловского представляет собой цикл тематических очерков, создающих своеобразную панораму городской жизни старого и нового Петербурга. Героями книги стали светские львы и венценосные особы, гвардейские офицеры и балтийские моряки, фабричные рабочие и студенты.

Известно, что некоторые пласты городского фольклора сдобрены «острой приправой ненормативной лексики». В книге этой деликатной теме посвящена отдельная глава. Издательство сочло возможным опубликовать ее без пропусков и сокращений, адресуясь исключительно к взрослой аудитории.

Книга приглашает всех окунуться в увлекательный мир петербургского городского фольклора.

---

Яркая и броская реклама другого парусинового балаганчика весело зазывает публику всего за алтын увидеть Зимний дворец в натуральную величину. А внутри балагана хитро улыбающийся хозяин откидывает пеструю тряпичную занавеску и показывает застывшей от изумления публике стоящий напротив Зимний дворец. Подсознательное желание разгоряченной всеобщим весельем публики быть обманутой было так велико, что подобные стереотипные розыгрыши устраивались порою в нескольких балаганах, стоявших рядом друг с другом, одновременно. «Ах, обмануть меня не трудно,/Я сам обманываться рад». При особом желании за весьма умеренную плату можно было увидеть и Александровскую колонну в натуральную величину, и панораму Петербурга, и многое другое.

Народные гулянья вызвали к жизни невиданный прилив устного народного творчества. Балаганные деды – зазывалы, выполняя роль живой рекламы, виртуозно нанизывали одни рифмованные строки на другие, собирая огромные толпы завороженных слушателей:

А вот, ребята, это Параша,
Только моя, а не ваша.
Хотел было на ней жениться,
Да вспомнил: при живой жене это не годится.
Всем бы Параша хороша, да только щеки натирает,
То-то в Питере кирпичу не хватает.

* * *

У вас, господа, есть часы?
У меня часы есть. Два вершка пятнадцатого.
Позвольте, господа, у вас проверить
Или мне аршином померить.
Если мне мои часы заводить,
Так надо за Нарвскую заставу выходить…

* * *

А еще, ребята, что я вам скажу:
Гулял я по Невскому пришпекту
И ругнулся по русскому диалекту.
Ан тут передо мной хожалый:
В фортал, говорит, пожалуй.

* * *

За что, я говорю?.. А не ругайся! –
Вот за то и в часть отправляйся!
Хорошо еще, что у меня в кармане рупь-целковый случился,
Так я по дороге в фортал откупился.
Так-то вот, ребята, на Невском проспекте
Не растабаривайте на русском диалекте.

* * *

Жена у меня красавица –
Позади ноги таскаются.
Теперича у нее нос
С Николаевский мост.
Но я хочу пустить ее в моду,
Чтобы, значит, кому угодно.

* * *

Жена моя солидна,
За три версты видно.
Стройная, высокая,
С неделю ростом и два дни загнувши.
Уж признаться сказать,
Как бывало в красный сарафан нарядится,
Да на Невский проспект покажется,
Даже извозчики ругаются:
Очень лошади пугаются.
Как наклонится,
Так три фунта грязи отломится.

Балаганные деды обычно громко, стараясь перекричать друг друга, зазывали на представления с балконов дощатых павильонов-балаганов. Другое дело, раешники (от слова раёк – райское действо) со своими загадочными потешными панорамами, которые представляли собой небольшие деревянные ящики с двумя отверстиями, снабженными увеличительными стеклами и несложным устройством внутри. При помощи рукоятки раешник неторопливо перематывал бумажную ленту с изображениями разных городов, событий или известных людей, сопровождая показ веселыми рифмованными шутками и присказками. Понятно, что Петербург в этом представлении занимал далеко не последнее место:

А вот и я, развеселый грешник,
Великопостный потешник –
Петербургский раешник
Со своей потешной панорамою.
Верчу, поворачиваю,
Публику обморачиваю,
А себе пятачки заколачиваю.

* * *

А вот андерманир штук другой вид:
Петр первый стоит.
Государь был славный,
Да притом же и православный.
На болоте выстроил столицу…

* * *

Вот смотри и гляди –
Город Санкт-Петербург,
Петропавловская крепость,
На крепости пушки палят,
А в казематах преступники сидят и пищат,
А корабли к Питеру летят.

* * *

А вот город Питер,
Что барам бока вытер.
Там живут немцы
И всякие разные иноземцы.
Русский хлеб едят
И косо на нас глядят,
Набивают свои карманы
И нас же бранят за обманы.

* * *

А вот позвольте посмотреть:
С птичьего полета, а может и выше –
С золоченой адмиралтейской крыши,
Как на ладони – весь город Питер,
Что многим бока повытер.

* * *

А вот пожар Апраксина рынка!
Пожарники скачут.
В бочки полуштофы прячут –
Воды не хватает,
Так они водкой заливают,
Чтобы поярче горело.

* * *

А это город Питер,
……………………
Воды в нем тьма-тьмущая,
Река течет пребольшущая,
А мелкие реки не мерены,
Все счета им потеряны.

* * *

А это извольте смотреть-рассматривать,
Глядеть и разглядывать,
Лександровский сад.
Там девушки гуляют в шубках,
В юбках и тряпках,
Зеленых подкладках.
Пукли фальшивы,
А головы плешивы.

* * *

А вот петербургская дама,
Только не из Амстердама,
Приехала из Риги
Продавать фиги.
Купеческих сынков обставлять
Да сети им расставлять.
Карьеру начали с прачки,
Да давали им много потачки.

Такие же веселые и нехитрые прибаутки веселили публику вокруг дешевых распродаж и розыгрышей всевозможных лотерей:

А вот, господа, разыгрывается мое именье –
На Смоленском кладбище каменья.

* * *

А еще, господа, киса старого брадобрея
В Апраксином рынке в галерее.

* * *

А еще, господа, подсвечник аплике
И тот заложен в Полтарацком кабаке.
А ты, рыжий, свечку погаси,
А подсвечник в Апраксин продать снеси.

* * *

Еще, господа, кольцо золотое,
Даже заказное,
У Берта отлитое,
Полтора пуда весом.

* * *

Серьги золотые
У Берта на заводе из меди литые,
Безо всякого подмесу
Девять пудов весу.

Славный век праздничных балаганов, вместившись в календарные рамки XIX века и оставив по себе завидную славу в городском фольклоре, уходил в прошлое. Поиски новых форм общественных городских развлечений привели к созданию такого феномена, как народный дом. Прообразы будущих домов и дворцов культуры представляли из себя прекрасно исполненные лучшими петербургскими зодчими здания, где под одной крышей располагались театральные залы и библиотеки, кафе и дешевые буфеты, помещения для художественной самодеятельности и кинотеатры. Вокруг зданий, как правило, разбивали сады с американскими горами, каруселями и детскими площадками. Крупнейшим и самым популярным в Петербурге был Народный дом имени императора Николая II, выстроенный на Петербургской стороне в непосредственной близости к городскому зоопарку – любимому месту воскресных прогулок петербургских детей. Ныне в здании Народного дома расположены Планетарий, Стереокино и Мюзик-холл.

Салонные остряки этот Народный дом окрестили «Публичным домом императора Николая II». Говорят, скандальное прозвище восходит к безобидному курьезу, имевшему довольно отдаленное отношение и к Николаю II, и к самому Народному дому его имени.

Среди петербургских филокартистов бытует легенда о том, как однажды из Швеции, где Россия в то время заказывала почтовые открытки, прибыла партия открыток с изображением Народного дома имени императора Николая II. Когда в Кронштадте этот груз начали принимать заказчики, то к своему ужасу увидели, что вместо слова «народный» в названии стояло слово «публичный». Очевидно, иностранцам при переводе нетрудно было спутать слова «народ» и «публика», а то, что «публичный» в сочетании с «домом», да еще рядом с именем императора в русском языке приобретает особенно пикантный оттенок, им и в голову не пришло. Вся партия открыток была забракована и тут же уничтожена. Но фольклор, к счастью, сохранил этот яркий и такой выразительный штрих общественной жизни Петербурга предреволюционной поры.

Несмотря на огромное количество революционных праздников и их массовый характер, в советский период петербургской истории свидетельств о них в фольклоре не осталось. Бог знает почему. То ли праздники были изначально рассчитаны на внешний эффект. Их разглядывали и оценивали с недосягаемых высот руководящих трибун. То ли в них никакой объединяющей идеи на самом деле не было и, едва дождавшись разрешения, многолюдные потоки демонстраций мгновенно превращались в исчезающие в подъездах домов ручейки усталых и проголодавшихся людей.